— Бациллярный…
Палаты с бациллярными больными были все заполнены.
— Нечего делать, клади его в восьмую… — Велела я Наталье.
Она поморщилась.
— Тебе мало неприятностей? А вдруг какой-нибудь блатной поступит?
Восьмая палата у нас — платная, так сказать, «повышенной комфортности». Хотя вся комфортность заключается в индивидуальном туалете с душем, где с потолка сыплется штукатурка, и наличием старого холодильника «Саратов» на пару с таким же старым чёрно-белым телевизором, который включается по наитию…
— Мне что, прикажешь его к выздоравливающим положить? Клади в восьмую.
Наталья вместе с санитаркой повезли больного в палату, а я, прихватив его историю болезни, отправилась к себе в кабинет.
Сначала посмотрела направление, снимки. Новенький негатоскоп, подаренный недавно спонсорами, хорошо выделял все тонкости рентгеновских снимков и компьютерной томографии. Процесс зашёл очень далеко, туберкулёз злокачественный, поражены оба лёгких. Я заглянула в титульный лист и ахнула: врач! Главный врач! Так запустить свою болезнь! Подобные больные, словно из учебника по классической фтизиатрии, сейчас попадаются очень редко. Я взяла фонендоскоп и направилась было к двери, но вернулась — забыла посмотреть имя и отчество больного. Сергей Петрович… Надо же… Но увидев фамилию невольно опустилась на стул — Лабецкий! Лабецкий Сергей Петрович. И год рождения тот же… Нет, не может быть… Этот… Совсем другой… Каких только совпадений не бывает… Я успокоилась и пошла в палату смотреть больного.
Наталья уже опять сидела на своём рабочем месте, в любимой позе верхом на собственной ноге. Жаль, что жизнь у неё так и не сложилась — она с годами такая видная, яркая женщина стала. О её профессиональных качествах и говорить нечего: я Наталью ни на какую другую медсестру не променяю, доверяю ей во всём, как себе. Увидев меня, она оторвала взгляд от температурного листа, который заполняла на нового больного.
— Как его фамилия?
— Лабецкий…
Она вскинула брови. Я повторила.
— Лабецкий Сергей Петрович…
Наталья вскочила со стула.
— Ты думаешь… Ты думаешь, это наш Лабецкий? Не может быть… Этот такой… Ну, он совсем другой… Плюхнулся на постель — и к стенке отвернулся… Я велела бабе Гале ему ужин в палату принести…
— Пойдём, посмотрим… Поговорим…
Мы, как старые заговорщики, тихонько приоткрыли дверь палаты.
Наш больной, в верхней одежде, в которой приехал в больницу, лежал поверх одеяла, носом к стене, сжимая в руках баночку для мокроты. Он кашлял, сплёвывая полным ртом… На скрип двери он не обернулся.
— Лабецкий… — Нерешительно сказала Наталья. — Вам помочь переодеться?
Не оглянувшись, он покачал головой и снова начал кашлять. Я давно привыкла к депрессии своих больных, поэтому сказала спокойно и доброжелательно.
— Сергей Петрович… Я — заведующая отделением Ирина Дмитриевна Соловьёва… Я буду Вас лечить…
Мне показалось, что спина его замерла на мгновение, но потом он снова начал кашлять. Я выждала паузу и продолжила.
— Сергей Петрович… Я понимаю, что Вы сейчас плохо себя чувствуете и очень устали с дороги… Я сегодня дежурю и приду к Вам рано утром… Наталья Васильевна — наша старшая медсестра… Она поможет Вам переодеться…
Больной опять никак не откликнулся, хотя притих, по-прежнему сжимая в руке баночку для мокроты.
— До завтра, Сергей Петрович.
Мы закрыли дверь палаты.
— Ладно, — махнула я рукой. — Разберёмся… Переодень его и уложи поудобней. Я сейчас лист назначений заполню, сразу капельницу поставишь, …
— А ужин?
— Какой там ужин! Дай Бог, чтобы отлежался немного к утру…
— Слушай, Ир… Если это он… Ему ведь три года тогда дали?
— Три…
— Надо же как поднялся! Главный врач!..
— Был, Наташа, был…
Ночью больные не беспокоили, и я, кажется, выспалась. День в нашей больнице, как и в тысячах других, начинается с «летучки», и утром я побежала в конференц-зал. Дежурные службы отчитались быстро, сутки прошли спокойно. Обычно, если у хирургов нет операций, после «пятиминутки» главный отпускает всех рядовых врачей, и оставляет только заведующих отделениями. Я не слишком прислушивалась, о чём он разглагольствовал на этот раз: беспокоилась о Лабецком, надо было забежать к нему перед тем, как уйти… Но потом что-то меня в речи нашего начальника зацепило, я возразила ему с места, потом даже встала, попыталась выступить по поводу общих проблем, завелась, начала по-глупому кричать… Господи! Как он меня раздражает своей тупостью и отсутствием элементарного клинического мышления! В итоге я получила то, чего добивалась.
— Ирина Дмитриевна! Если Вам в нашей больнице всё так не нравится, что Вы здесь делаете?
В общем, меня никто не поддержал, хотя, уверена, в душе все были со мной согласны: в больнице текущие проблемы не решаются месяцами. Предатели и приспособленцы! Дипломаты чёртовы! Все трясутся за свои места… Выходили с совещания, пряча от меня глаза, только Виктор, заведующий хирургическим отделением, молча, дошёл рядом до моего кабинета и только тут попытался объясниться.
— Пошёл ты к чёрту со своей дипломатией. — Я со злостью грохнула об стол папку с историями болезней.
Папка была совсем дряхлая, с оторванными завязками. Истории рассыпались в разные стороны, одна упала прямо к ногам Виктора.
Он засмеялся, поднимая её с пола.
— Вот… — Сказала я, немного притихнув. — Даже канцелярских папок не допроситься! Моя старшая три месяца со списком к завхозу ходит: папок нет, бумаги для компьютера нет, бланков нет…
— Правильно. — Кивнул Виктор. — У нас то же самое. Чернила для принтера на свои деньги покупаю. Перечислить ещё, чего в больнице нет? Как насчёт ремонта лампы в операционной, замены ржавых каталок, покупки функциональных кроватей? У тебя в отделении хоть одна в нормальном состоянии имеется?..
Я всё ещё не могла успокоиться
— Он потому на меня злиться, что я ему конвертики не ношу. Вы все носите, а я не ношу, и носить никогда не буду.
Это, конечно, было полу правдой: с наших больных немного возьмёшь — туберкулёз — болезнь социальная. Лечатся у нас, в основном, алкоголики, тюремные сидельцы, много деревенских жителей, крепко пьющих, нигде не работающих. О бомжах и говорить нечего… В тяжёлые девяностые даже бутерброды у персонала воровали… Люди денежные, способные платить среди наших постояльцев редко попадаются. И платные услуги мы населению не оказываем, поскольку это ближайшее население от нас в пяти километрах, ему удобнее и ближе в город ездить. Но Виктор на этой неделе оперировал оч-чень платёжеспособного больного. Я знаю, поскольку это больной переведён в хирургию из моего отделения. Значит, и конвертик был, ибо наш главный по поводу чужих денег востро держит ухо.
— Если вы все будете молчать, мы так и будем гнить в своём болоте. Надо жаловаться…
Виктор с иронической улыбкой взглянул на меня.
— Кому?!
Да, знаю я, конечно! Шурин нашего начальника никто иной, как вице-губернатор. Потому и попал в главные врачи туберкулёзной больницы бывший стоматолог.
— Пойми ты, дурья твоя голова, — продолжал Виктор, — про нашего прохиндея мы всё знаем. Изучили за эти годы. Знаем, что в лоб от него ничего не добиться, знаем сколько и за что ему надо платить… А если нового кого-нибудь назначат? Вместо того, чтобы больных лечить, будем несколько лет заново к нему приспосабливаться … Ты уверена, что новый начальник будет лучше старого? А если ещё похлеще кого-нибудь назначат?
Виктор помолчал, потом вздохнул.
— Надо делать своё дело… Работать, работать надо… И плевать я хотел на всех начальников, вместе взятых!
— Но ведь их не обойти! — Вздохнула я, сдаваясь.
— Если ты не угомонишься, он тебя выгонит… Подумай своими мозгами: даже если ты из фтизиатрии в терапевты подашься, какой дурак тебя в рядовые возьмёт с должности заведующей отделением? Кому конкуренты нужны?
— Этого все вы и боитесь!
