– Он должен взять на себя ответственность за содеянное. Я не могу отпустить свою боль, пока он не принесет извинения, которых я заслуживаю.

В том, что говорила Кимми, не было никакого смысла. Да, Вронский виноват в том, что трахнул ее и бросил, но он не принуждал девушку к сексу. Именно она солгала Графу, притворившись, будто она – не девственница. Разве она могла обвинять его в бесчувственности, когда сама была столь неосторожна и опрометчива? Услышанное заставило Лолли почувствовать себя неловко, но она была не в силах выразить это. Возможно, гнев являлся частью психотерапевтического процесса, одной из стадий, которые Кимми предстояло пройти.

Та девушка, что говорила с Лолли по телефону, вовсе не походила на ее младшую сестру, и от этого становилось грустно.

– Я беспокоюсь о ней, Дастин, – продолжала Лолли дрожащим голосом. – Надеюсь, врачи знают, что делают.

– Мне жаль, Лолли, – сдавленно ответил Дастин. – Я понятия не имел, что на тебя навалилось столько. И еще мне жаль, что у Кимми тяжелые времена.

– Сказать ей об этом? – спросила Лолли. – Когда мы будем созваниваться в следующий раз? Я имею в виду, что ты о ней спрашивал.

Дастин ненавидел себя за холодность, но ему нужно было заботиться о собственной безопасности в том, что касалось Кимми. Теперь он знал гораздо больше, чем следовало: какой уж тут комфорт? Парень покачал головой.

– Нет, пожалуйста, не надо. Я пытаюсь оставить все позади и должен жить дальше.

Лолли понимала, что он лжет, обманывая себя, и, не в силах сдержаться, решила, что пора выложить Дастину правду.

– Я в курсе, между вами в ночь вечеринки у Джейлин что-то случилось, но Кимми никогда не рассказывала мне, что именно.

– Ничего. Я пригласил ее на свидание, и она отказалась, – ответил Дастин резче, чем хотел. – Она выбрала Вронского. Конец истории.

– Дастин, да ладно! Не будь таким. Тогда она действительно сказала «да» Графу, но она ему совсем не интересна. В ту ночь между ними ничего не было. – Лолли не лгала, поскольку в те часы между Кимми и Вронским ничего не произошло. Их несчастная ночь случилась за неделю до вечеринки, а Дастина это не касалось.

– Она заявила, что любит его, – возразил Дастин. – Для меня это больше, чем «ничего». Пожалуйста, Лолли. Я уже не хочу говорить. Я просто не могу вернуться в прошлое.

– Выслушай меня, а потом я обещаю, что мы закончим разговор, о’кей? Пожалуйста?

Он вздохнул и кивнул, зная, что заслуживает этого, поскольку сам начал спрашивать о Кимми.

– Сестра очень юная, а из-за соревнований осталась наивной девочкой, не такой, как ее ровесницы. Она не представляла, о чем говорит, когда призналась тебе, что любит его. Она потеряла голову. Любовь – не выключатель, которым можно щелкать туда-сюда. С твоей стороны нечестно обвинять Кимми в неопытности. Конечно, она очень высокого мнения о тебе, и, возможно, если б вы увиделись снова…

Дастин встал так резко, что его стул отлетел назад и с грохотом упал на пол, а Стивен вновь вбежал в комнату.

Дастин с трудом поднял стул и тотчас принялся швырять книги в рюкзак. Ему нужно уйти. Похоже, в комнате не хватает кислорода. Ему нужен воздух.

– Стивен, мне пора. Напиши мне, если нужно, чтоб я что-нибудь для тебя вычитал. Лолли, я понимаю, ты хочешь мне добра, и мне жаль, что я веду себя как ребенок, но я уже никогда не смогу общаться с твоей сестрой. Я надеюсь, что она чувствует хорошо, и, разумеется, я желаю ей лишь всего наилучшего.

Дастин выбежал из пентхауса и испытал легкий приступ паники в лифте. Он воспользовался ингалятором, который всегда носил с собой (впервые за пару месяцев). Сделал два глубоких вдоха, и это помогло отдышаться, но не помогло сердцу, болевшему за девушку, которую он любил, но которая не ответила ему взаимностью.

Прошло пятнадцать дней с тех пор, как Кимми плакала, и она чувствовала, что заслужила нечто, чтобы отметить это событие. Ведь Наталья на свой тринадцатый «чистый» день получила оранжевый бейдж, а у Ника на брелоке для ключей болтался красный медальон, символизирующий девяносто дней, свободных от зависимости.

С момента первой вылазки чуть больше недели назад они общались почти каждый день. Кимми и Наталья сблизились в тот вечер за изысканными итальянскими блюдами, после того как Ник поставил крест на идее поужинать в ресторанчике «У Рауля», где он работал. Парень сказал, что предпочитает разделять разные стороны своей жизни, а появиться в заведении в качестве посетителя значило дать неверный сигнал коллегам.

После ужина, верная своему слову, Наталья провела два часа, окрашивая длинные светлые волосы Кимми в ярко-пурпурное омбре, переходящие на кончиках в лавандовый. Девушке очень понравилась ее новая прическа, и она призналась, что хочет и татуировку. Наталья ответила, что знакома с парнем, который сделает Кимми такую же, пусть даже еще ей нет восемнадцати. Но Ник, игравший на стоявшем в их крошечной двухкомнатной квартирке подержанном компьютере в «Фортнайт», был против.

– Какое тебе дело, будет ли у Кимми татуировка? – спросила Наталья.

– Она еще маленькая, – объяснил он. – Татушки – они навсегда, это не то же самое, что поменять цвет волос.

– Я сделала первую татушку, когда была младше нее, – заявила Наталья.

– А все потому, что у тебя отстойная мамаша, которая толком не присматривала за тобой, – сказал Ник, не сводя глаз с экрана. – Хочешь, чтоб ее мать подняла шумиху вокруг программы? Эти люди были добры к тебе.

– Ой, умоляю! – выкрикнула Наталья. – Ты не можешь знать! У тебя что, есть гребаный хрустальный шар, в котором можно видеть будущее?

– Поверь мне, я знаком с такими, как она. Я, можно сказать, вырос среди богатых девушек.

С этого момента спор быстро перерос в ссору. Кимми задумалась, решив вмешаться, но не осмелилась, поскольку слова Ника били в точку. Если она вернется домой с татуировкой, мама с ума сойдет. Дело не только в том, что она – еврейка, и татуировка не позволила бы ей быть похороненной на еврейском кладбище, но и в мнении родительницы, которая всегда говорила: тату – просто-напросто дешевка и разврат.

Если б кто-то пару месяцев назад спросил Кимми, сделает ли она когда-нибудь татуировку, она бы лишь посмеялась. Но сейчас она была одержима идеей вернуться домой совершенно иной девушкой. Совсем как в слегка переиначенном хите Тейлор Свифт: «Прошу прощения, старая Кимми не может подойти к телефону. Почему? Конечно же, потому что она мертва!»[79]

Самым увлекательным в ссоре Натальи и Ника оказались эскалация и внезапное затухание. На пике склоки они стояли лицом друг к другу, бросаясь ругательствами, словно ядерные державы бомбами во время апокалипсиса. Они ругались так громко, что Кимми испугалась, как бы кто-нибудь не вызвал полицию. В какой-то момент Наталья толкнула парня в грудь обеими руками, и он выглядел достаточно взбешенным, чтобы ударить ее, но ничего не сделал. На самом деле именно она пихнула Николаса, причем очень сильно.

Ник посмотрел Наталье в глаза, а с его губ сорвалось:

– Детка, мне очень жаль. Я такой урод. Я так люблю тебя. – А потом он поцеловал ее.

Наталья последовала его примеру, и они вдвоем начали целоваться, как сумасшедшие, что переросло в нечто более серьезное, когда он поднял ее и усадил на кухонный стол, а на пол посыпался дождь из пустых банок «Ред Булл». Кимми, загипнотизированная этим зрелищем, почувствовала грусть, когда они перенесли свой праздник любви в спальню и вернулись лишь десять минут спустя, как будто ничего не случилось. Единственное, что подруга сказала обо всем этом позже: вероятно, Ник прав и Кимми должна подождать с татуировкой, потому что у самой Натальи есть такие татушки, о которых она жалеет.

Кимми кивнула и поблагодарила ее за новую прическу, а затем промямлила, что вызовет «Убер», поскольку ей надо быть в центре до наступления комендантского часа. Наталья крепко обняла ее на прощание и сунула ей в карман полпачки ментоловых сигарет и зажигалку.