– Я и не знал, что ты любишь лошадей, – заметил Вронский, надеясь переменить тему разговора.

– Я и сам не подозревал… и до сих пор не могу ответить на этот вопрос… Хотя некоторые из них крутые, – признался Мерф. – Я получил работу, потому что меня приговорил к ней суд, после того как меня поймали на магазинной краже. Второй привод. Выбор был такой: либо это, либо колония для малолетних, а судья оказался другом мистера Стаугаса и спросил, нет ли у него какой-нибудь работенки для трудного подростка. Он сказал «да» и сразу пристроил меня к делу. Он даже приглядывал за мной, когда мама уехала в реабилитационный центр. Теперь вонючая грязная дыра для меня как дом. Забавно, как случаются такие вещи, верно?

Когда Мерф произнес эти слова, в голове Вронского что-то щелкнуло. Как будто маленькое колесико внутри крутилось, крутилось, крутилось и крутилось, сводя его с ума. Но Мерф уловил суть того, что он чувствовал. Дом. Он хотел находиться рядом с Анной, поскольку что-то в ней заставляло его чувствовать себя как дома.

– Мерф, она меня убивает, – Вронский говорил это так тихо, что ему показалось, будто он вообще не сказал ничего. – Никогда раньше я не испытывал ничего подобного ни к одной девушке. Ради всего святого, я приехал сюда на мотоцикле. Прямо к конюшне. Что со мной творится?

– Чувак, я – трепло, но я неплохой слушатель, если поймать меня в подходящем настроении. – Мерф передвинул несколько тюков, чтоб закинуть на них ноги.

Вронский начал говорить, и Мерф не перебивал. И разве важно, что парни, принадлежавшие к противоположным мирам, не видели друг друга долгое время? Вронский – из золотого миллиарда, а Мерф – из бедной западной части Гринвича, о существовании которой никто даже не подозревал. Целый сезон «Гринвич Блю Джейз» они были неразлучны: делили одну скамейку в команде, заказывали пиццу с двойным сыром и пеперони после каждой игры, а еще шутили, делились секретами и выстроили дружбу, которая оказалась способна преодолеть любой разрыв в состоянии и статусе. И это что-то значило для них обоих, поэтому не было ничего удивительного в том, что они снова сблизились.

Когда Анна въехала на величественную круговую подъездную дорогу перед родным домом, ее желудок сжался в узел при виде элегантного нежно-голубого «Мини Купера» Элеоноры, закрывающего вид на сад. Лоб и виски заныли от попыток вспомнить: не забыла ли она о запланированной встрече? В последнее время она несколько рассеяна, возможно, что-то могло вылететь из головы. Девушка проверила календарь на айфоне и с облегчением обнаружила, что там ничего нет. С тех пор как она пропустила чаепитие Элеоноры после бессонной ночи в клубе, Анна почти не видела младшую сводную сестру бойфренда.

Она знала, что Элеонора говорила всем, будто Анна – ее лучшая подруга, но сама Анна никогда не называла ее так (по той простой причине, что подругами они не были). А правда заключалась в том, что Анна проводила с Элеонорой больше времени, чем ей хотелось бы: сводная сестра Александра присутствовала на каждом семейном празднике.

Когда Александр еще учился в Брансуике – школе того же уровня, что и Академия Гринвича, Элеонора почему-то всегда старалась держаться рядом, даже не думая спросить, не мешает ли она брату. Александр приезжал сюда раз в месяц на выходные, чтобы повидаться с Анной, но молодым людям редко удавалось побыть наедине. Возвращаясь домой, парень оставался у родителей, а Элеонора всегда была тут как тут.

Если же отцу Анны и Стивена приходилось брать часть работы на уикенд, он мог быть в городе или вне его, мать же часто предпочитала оставаться именно в Нью-Йорке. Ну а сама Анна иногда гостила в особняке родителей бойфренда.

Отец хмурился, когда дочь открыто проводила ночи со своим парнем: это была одна из тех немногих вещей, по поводу которых он отличался строгостью. Мать смотрела на все иначе, поскольку высоко ценила Александра. Когда Гринвичского Старика приглашали на совместные каникулы, молодые люди должны были спать в разных спальнях, а это значило, что если Стивен к такие моменты присоединялся к семье, то парни занимали одну комнату. Анна не позволяла бойфренду оставаться в родительском доме из опасений, что их застукают.

На уикенд она ездила в Бостон. Отец решил, что она будет в корпоративных апартаментах его компании в «Копли Плаза», но дочь там даже не появилась. К счастью, он не особо переживал. Эдвард, казалось, не контролировал Анну, как, она знала, контролировал Стивена.

– Наконец-то! Я ждала целую вечность, – выкрикнула Элеонора, едва Анна открыла парадную дверь: она сидела в главной гостиной и не двигалась, поскольку не была поклонницей Джеммы и Джона Сноу.

Всякий раз, когда сводная сестра бойфренда заявлялась в дом Анны, девушке приходилось выгонять ньюфов из комнаты, и это сводило ее с ума, потому что питомцы просто не понимали причины. Элеонора жаловалась, что у нее небольшая аллергия на собак, однако все было не так. Она находила, что их слюни – это мерзко и негигиенично, сама же явно находилась на грани обсессивно-компульсивного расстройства, и Анне было проще держать собак на расстоянии от сестры Александра, когда та «заскакивала» (так Элеонора называла свои непрошенные вторжения). Почему бы ей не сообщать о своих планах по телефону, как это делают остальные?

– Привет, Элеонора, – поздоровалась Анна, стараясь, чтоб голос не выдавал ее истинных чувств. – Чем обязана твоему появлению?

– Я тебя целую вечность не видела, и я чувствую себя «хнык-хнык», поэтому я подумала: «Элли, переверни этот грустный смайлик и подними свою милую задницу, чтобы сказать Энни, как ты скучаешь!» – Голос Элеоноры звучал приторно. – А собакам еще не пора попрощаться? Я чувствую себя такой покинутой, сидя тут одна-одинешенька. К тому же нос у меня начинает дергаться, как у кролика.

Анна вздохнула. С некоторых пор ньюфы уже старались держаться подальше от Элеоноры и убегали через большую собачью дверь, но на сей раз они, должно быть, остались, поскольку ждали возвращения хозяйки.

– Джемма! Джон Сноу! Задний двор! – скомандовала она, и ньюфы повернули к ней свои гигантские морды, а потом поднялись и направились на кухню. Анна последовала за ними на случай, если Магда, главная экономка, уже начала готовить ужин. Джон Сноу был печально известным кухонным вором, который однажды жестоко уничтожил рождественскую индейку, чему – Анна клялась – он научился, смотря по телевизору «Рождественскую историю»[50]. Она выпустила собак через французские двери, и они галопом выскочили на лужайку позади дома, с грустью обернувшись, когда она закрыла дверь: собаки сообразили, что хозяйка не выйдет с ними поиграть. «Извините, ребята. Виновата Элеонора».

Она хотела почитать до ужина, но теперь у нее было такое чувство, что Элеонора «пригласила» себя остаться, поэтому Анна попросила Магду ни в коем случае не стряпать множество сложных блюд. Позже девушки съели в столовой овощную лазанью, а сводная сестра Александра наконец заговорила об истинной причине своего прихода.

– Энни, можем мы теперь побеседовать по-настоящему? – спросила она, используя свой лучший «взрослый» тон, и звучало это так, будто она – ведущая ток-шоу на лошадиной дозе «Аддералла». – Позязя?

Анна ненавидела, когда Элеонора называла ее «Энни», и несколько раз просила ее не делать этого, однажды даже потребовав у Александра, чтоб бойфренд заставил ее прекратить, но, к сожалению, ничего не сработало.

Вдобавок по меньшей мере половину разговоров Элеонора вела в детской манере, что для ушей Анны звучало, как скрип гвоздя по стеклу.

– Конечно, в чем дело?

– Я пока еще не решила, чего хочу на день рождения. То есть, конечно, кроме того, чтоб провести его с моей лучшей подругой, а ведь это очевидно! Мамочка хочет устроить семейный ужин в клубе, а я должна узнать, как будет удобнее вам с Александром. Он приедет на выходные?

Анна покачала головой.