Наконец, рыжий вспомнил, что ему следует обуздать себя и перестать управляться внешними обстоятельствами.

Дима: – Да, в конце концов, из конца в конец. Какого чёрта я тут раскисаю, – подумал он про себя вполне мужественно, – Я член с горы или не член под горой.

Решительно встал. Расправил обезьяньи плечи. Почесал хозяйство, высвобождая мошонку, зажатую ляжками, и с высоты приматного патриархата глянул на беснующуюся самку, потерявшую берега.

Удивительное дело, но, осознав силу своего мужицкого мяса и потного духа, от него исходящего, рыжий обезьян абсолютно по-другому взглянул на сожительницу и сложившуюся ситуацию. Её истеричная беспомощность даже возбудила самца, и он, не раздумывая, кинулся на Аф мириться прямо на пороге дома, где поймал.

Та как-то быстро перестала рычать, лишь продолжая повизгивать, но при этом явно поменяв тональность. Поотбивавшись от насильника несколько секунд, и то, похоже, только для порядка, почти сразу отдалась на милость победителя, посчитав подобный расклад событий вполне закономерным и её устраивающим.

Эмоционально негодующее возбуждение Аф моментально переросло в сексуальное, и она с такой страстью отдала супругу долг, что у Димы «крышу сорвало» от экспансивных ощущений, переполняющих его сознание и выплёскивающихся упругими струями, откуда положено. Они рычали и визжали, словно дикие обезьяны, а не одомашненные, то есть не проживающие в отдельной земляной квартире.

Примирение вышло классическим, по разумению Димы, и в высшей степени качественным, но вынырнувшая, как черт из табакерки Суккуба, непонятно, когда успевшая по-турецки устроиться сбоку от парочки, его в этом не поддержала.

– Дебил, ты чем занимаешься? – устало поинтересовалась она, притом всем видом показывая, что усталость эта была не физическая, а моральная, потому что уже заколебалась объяснять всяким тупым воспитанникам прописные истины.

Дима: – Не видишь? Мирюсь, – так же утомлённо, но от усталости физической, ответил ученик, валяясь на спине и затащив на себя обмякшую и уже прикорнувшую на его груди самку.

– Примирение – дело хорошее, только делать его вот так – я бы не рекомендовала. И вообще, запомни на БУДУЩЕЕ, – она интонацией выделила последнее слово, – моральные раны, нанесённые партнёрше по жизни – сексом, НЕ ЛЕЧАТСЯ. Подобная процедура не только не способствует их заживлению, а наоборот, делает их глубже и больней. Глупо верить, что междоусобную войну между мужем и женой сможет примирить сексуальная ночь. Такая ночь рождает в её душе лишь стену отчуждения.

Дима: – А я-то тут причём? Я виноват, что ли, что эти дуры меркантильные, подчиняясь основному половому закону, позарились на меня?

– А ты подумай. Чем можно ранить женскую душу? – задала она, казалось бы, риторический вопрос, но при этом настойчиво упёрлась в него взглядом, ожидая ответ.

Дима ничего не смог придумать и просто с неким раздражением буркнул носовое «хм» и добавил про себя:

Дима: – Да хоть чем.

– Правильно, – тут же расплылась в довольной улыбке красночёлочное привидение, – женщину можно ранить словом, насмешкой, поступком и даже нечистым телом, а можно, наоборот, ранить что-то не сказав, не сделав и вообще поведя себя так, как она это не санкционировала.

Дима: – Кто бы сомневался, – презрительно хмыкнул рыжий, – как всегда. Ни так сидишь, ни так свистишь. Сама придумала, сама обиделась.

– А отчего это зависит?

Дима: – Да кто вас знает.

– Дебил, – подытожила она короткий диалог, – это зависит от её настроения.

Дима: – А я-то, каким боком к её настроению?

– А вот сейчас ты даже меня обидел, мужлан, – демонстративно надула губки Джей, отворачиваясь в сторону, уподобляясь жене с ПМС без таблеток, и самым натуральным образом пустив слезу по щеке, с надрывом театрально продекламировала, вскидывая руку ко лбу, – Ты меня не любишь.

Дима: – Тфу! – сплюнул раздосадованный самец, в порыве чувств грубо скидывая с себя размякшую самку.

– Вау, – презрительно улыбаясь, протянула Джей, – опять обделался.

Дима тут же схватил себя в руки, уверив, что он не «ведомый», а «ведущий», и нежно поглаживая ничего не успевшую понять Аф, показал жестами, при этом очаровательно улыбаясь по-обезьяньи, что зверски проголодался. Самка ответила взаимной звероподобной улыбкой сквозь заспанные глазки и услужливо поползла на четвереньках к очагу.

Дима: – Выйдем, – скомандовал злой обезьян Суккубе, отодвигая декоративный заборчик входной двери и, не дожидаясь реакции наставницы на подобный тон, отправился на свежий воздух, воняющий нечистотами.

Ветерок дул от леса, вернее, с импровизированного туалета, отчего дышать было нечем. Джей выскользнула следом, прогнув спину и укладывая скрещённые руки на груди, замерев с кислой рожицей в ожидании очередного педагогического скандала.

Дима: – Ты полагаешь, что я должен каким-то образом регулировать её настроение? – поинтересовался рыжий обезьян, заложив руки за спину и смешно переваливаясь с боку на бок, принялся вышагивать перед Джей туда-сюда.

– Конечно, – в полном изумлении всплеснула ручками белобрысая, выходя из оборонительной стойки и пристраиваясь к вышагивающему с боку, – настроение женщины, как флаг, развёрнутый по ветру. И ты для этого флага главный ветродуй. Внешние обстоятельства могут лишь вызывать порывы, нагоняя тучи, но в твоих силах и тучи разогнать, и флаг в нужном направлении выставить. В этом отношении ты сто процентов «ведущий», а она «ведомая». Поэтому, если у неё плохое настроение – это полностью твоя вина.

Дима остановился и, не расцепляя рук, пристально посмотрел в бесстыжие глаза Джей, которые в ожидании реакции на сказанное, то и дело похлопывали ресничками, как у молоденькой дурочки в ожидании умопомрачительного подарка.

Дима: – Ты кого из меня выращиваешь, вражина, – подумал рыжий обезьян, зло прищурившись, – ты из нормального пацана подкаблучника решила вылепить? Я что, по-твоему, всю жизнь жопу ей должен вылизывать?

– Насчёт последнего я бы не была так категорична, – опуская стыдливо глазки, смиренно проговорила Джей, – всю, конечно, не надо, но если у неё появится такое желание, то да.

Дима: – Да я тебя…

– Ты меня?! – Суккуба блеснула чёрными ангельскими глазами, моментально преображаясь в сверхъестественное существо, одним только взглядом прибивая к земле, – Не забывайся, смертный. Прикажу, и будешь вылизывать, пока язык не сотрёшь.

Она шипела с такой яростью, что Диму от эмоциональной плотности её «наезда» даже качнуло, как от напора воздуха, и по спине пробежал холодок. Но тут же, её глаза приняли прежний вид, и Джей успокаивающе добавила:

– Да не ведись. Любая женщина по своей природе чистоплюйка. И, как правило, брезглива. Она же не полная дура. Прекрасно понимает, что после этого ей ещё с тобой целоваться. К тому же мужчина, делаясь по отношению к женщине во всём «ведомым», стараясь уступить на каждом шагу, превращается из самца в тряпку. И она, вытирая об него ноги, идёт искать другого, сильного, который стал бы опорой, и на кого могла бы положиться, кому довериться. Она уходит искать «ведущего» относительно себя. Вспоминай основной закон, по поводу изучения которого ты здесь находишься.

Дима ничего не ответил, задумавшись над нравоучением и своим поведением. После минутной паузы он пришёл к отчётливому выводу:

Дима: – Женщина может простить всё, кроме отсутствия внимания. А внимание и чрезмерная предупредительность – вещи разные.

– Молодец, – с нескрываемым удивлением похвалила его красночёлочная училка, – заработал ещё плюсик. Начинаешь вникать в суть.

Дима: – Вот только я не совсем понимаю, как я должен умудриться понравиться каждой и при этом не нанести душевные раны единственной?

Джей молчала, но своей дурашливой мимикой демонстративно подзуживала, вынуждая его ответить на поставленный вопрос самостоятельно.

Дима: – Внимание! – словно Архимедова «эврика» прозвучала в его голове, – я могу нравиться и при этом их игнорировать, обделяя вниманием. Находясь в роли «ведущего», я просто обязан это делать. Как бы меня не соблазняли внешние обстоятельства, внутренний «ведущий» легко пройдёт мимо и глазом не моргнёт. Вместе с тем, контролируя себя, я, естественно, буду уделять внимание только единственной, не давая даже повода усомниться во мне.