Князь что-то шепнул деснице – правая рука и доверенное лицо, а тот уже Безбородову. Посадника сразу узнал, на откормленную свинью похожий, только хвоста не хватает. Возрастом зрелый, но не старый, низенький, толстый, с заплывшей мордой, что глаз не видать. Приказ получил развести огонь в печи из зелёных изразцов с узорами, выходившую прямиком в ложницу, да зажечь потухшие свечи. Служивые забегали. Множество мерцающих огоньков осветили роскошные хоромы: потолки были обшиты красным тёсом, украшенные золочёной резьбой и многоцветной росписью, стены обиты красивыми, расписными обоями из материи, на коих висели шкуры диких животных и оружие, на полу иноземные ковры. Вдоль стен лавки, покрытые красным сафьяном и войлоком. Слюдяные окна со ставнями завешаны тяжёлыми бархатными завесами.

 Я тут же соскочил, ноги запутались в покрывале и, к своему стыду, распластался перед важнейшим людом. Владимир подскочил, по-братски протянул руку.

– Больной, аще слишком слаб! – эхом разнёсся хриплый голосок, а затем пробравшись через толпу, выглянул седовласый старик, недовольно покосившись на уважаемых "мужей", направился прямиком ко мне. – Ему потребно отдыхать… Поможем, – обратился к маленькому барину, – лечь. С вашего позволения, – снял шапчонку, в приветственном жесте отвесил поклон князю.

 Они усадили меня на постель. Благо никто не обратил, что от своей беспомощности, я покраснел.

– Тихомир! Не гневись! Мы ненадолго! – Всеволод Ярославович был снисходителен к пожилому человеку, благоволил ему.   Неожиданно для всех, князь стянул шубу с жемчужной застёжкой, подал мне со словами:

– Прими дар от чистого сердца. В неоплатном долгу перед тобой. За отвагу проси, что душе угодно! Говори без зазора… Ничего не жалко за твоё добро. А, когда поправишься, хотелось бы узнать подробнее о нападении кипчаков… Что-то в последнее время участились набеги на русскую землю.

 Я до конца не верил в происходящее, словно во сне замер в сладостном недоумении и восторженном смятении.

– У меня забрали доспех и меч – это "гостинец" отца, пущай, вернут! – стуча от страха зубами, изволил жаловать.

 Несмотря на лёгкую улыбку, во взгляде князя читалось нечто, напоминающие подозрение и недоверие.

– Поди украл, щенок, а ну, говорю правду? – накинулся с обвинениями

Безбородов. – Знаю, эту челядь…

– По себе не мерьте… Он, у отца кольчужные кольца чинил, ихней кузнец опочинил в прошлом годе, часом платить, а он в отказ, пригрозил кузницу сжечь, – крикнул я громко, дабы развеять сомнения, добавил: – А я… с малых лет мечтал вступить в ряды дружины, народ защищать от Иродов проклятых, да от таких… – злостно зыркнул на бездушного посадника. – Отец выковал кольчатую рубаху, да меч, дабы мог ратному делу обучаться. Он, у меня кузнец – золотых дел мастер!

– Врёт  всё! Ух, я тебе задам… – пригрозил кулаком посадник. – Не верьте ему…

– Не вру… Не вру! Сами спросите, коли сомневаетесь…

– Хм, а малец не промах, норовистый… Палец в рот не клади, откусит по самый локоть, а то и в горло вцепится зубами, – молвил Добруш, оттесняя посадника за спину. – Разобраться надобно княже.

– И впрямь, Никанор Антипович! Настоятельно советую быть осторожнее со словами, а то ахнуть не успеете, как голова слетит с плеч,– укоризненный взгляд князя, заставил посадника замолчать.

 Я был окружён незнакомыми людьми, кои глазели с нескрываемым любопытством и даже завистью. Не каждый получает вещицу с княжеского плеча. От столь пристального внимания испытывал внутреннюю скованность и неловкость, смущённо опустил глаза, заливаясь стыдливым румянцем: хотел похвастаться силушкой, а в результате демонстрирую слабость. Княже уже глядел доброжелательно, по-отцовски, одобрительно кивнул, поворачиваясь к наставнику:

– Горыныч! Как думаешь? С двумя учениками справишься?

– Ваша Милость! Обижаете! Буду рад служить! – Вот видишь, одна забота исполнилась, ещё чаго жалуешь? – ухмыльнулся княже, почёсывая огненную бороду, пытливо, с видимым интересом рассматривал меня. – Родичей предупредить надобно, что жив, здоров, а то спозаранку ушёл, а уже ночь на дворе… – по исказившимся лицам, догадался, что сболтнул глупость.

 Воевода, сидевший подле повелителя, расхохотался стальным, раскатистым смехом:

– Во, даёт! Седмицу пролежал без чувств, – соизволил объясниться Добруш, княжеский воевода, – лекарей со всех окрестностей зазывали, даже из Киева, да что там… к бабкам обращались, никто не смог излечить недуг, не ведали ранее хвори такой, а он ничегошеньки не помнит. – На зов Владимира сбежались окрестные крестьяне, с вилами, топорами, кочергами, – продолжил воевода, – княжич поведал им о нападении половцев и смелом мальчугане, в одиночку сражавшимся с окаянными у реки. Всей гурьбой ринулись туда, а там, на окровавленном снегу лежит мёртвый кипчак, поодаль от него, подлеток десяти годов отроду, чуть тёпленький, но живёхонький…

– Владимир заприметил половцев аще в день прибытия. Вот и улизнул за врата проверить, и эта оплошность едва не стоила ему жизни, – добавил Горыныч, строго посмотрев на княжича.

 Я сиживал на шёлковых простынях, обливаясь холодным потом, как громом поразило: "Семь дней!"

 Заметив бледный вид, врачеватель забеспокоился, потрогал лоб, оттянул веки, приложил ухо к груди, сердце бешено стучало. Подозвал белокурую девчушку лет двенадцати, взял с подноса склянку с ядовито-жёлтой жидкостью. Я сделал глоток, невольно сморщился от резкого спёртого запаха. Терпкий напиток, разливаясь теплом, обжёг горло.

– На что жалуемся? Где болит? – полюбопытствовал старец, предположив, что данное состояние возникло из-за пережитого потрясения. – В рассудке? Помнишь, что случилось?

– С рассветом я надумал поупражняться, размять косточки, да жилы растянуть, ну… перед тем, как сразиться с гриди в бою, – начал свой рассказ, бросил взор на здоровенных присутствующих, с коими хотел потягаться силушкой. – Меня, сына кузнеца слушали затаив дыхание, знатные мужья и доблестные воины, сам Всеволод Ярославович. – Беда случилась бы! Долг каждого защищать землю, дом, князя… – добавил гордо, задрав голову кверху.

– Сколько тебе годков, сынок? – поинтересовался гридя – княжеский стражник с жуткими шрамами на левой щеке.

– Одиннадцатый пошёл, не обманываю… Силушка богатырская от батюшки досталась, – обиженно буркнул, поджимая губёшки. – Кузнеца, обладающего нечеловеческой силой, вся округа ведает. Он одной ладонью подкову сжимает, другой лошадь поднимает, а я… глупец, едва не подвёл его, потому как горделив был. Считал, что махать мечом больших знаний ни надобно, ни усердно упражнялся, поучения Бродека – наставника моего, запамятовал, за что испытываю глубочайший стыд, – признался, как на исповеди. – Соперник достойный подвернулся: шустрый как заяц, скорый как ветер, а саблей владел, будто с ней родился. Ежели не броня чудодейственная… так долго бы не продержался, уберегла родненькая… – проболтался я, закусив губу. – При атаках половец меч высоко поднимал, а ноги не защищал вовсе. Тут-то я и рубанул по конечностям снизу вверх: Бродек приёму обучил.

 На лицах отразилось изумление и неподдельный интерес. Послышались перешёптывания по углам, присутствующие поднимали надбровные дуги, с недоверием изучали.

"Вот баламошка! Кто ж, за язык-то тянул!"– мысленно ругал себя за несдержанность. Пришлось идти до конца и всё поведать.

–– Не верите? Вижу, что не верите… А, я докажу! Можете со мной делать что угодно, только… слово дайте, что родичей не тронете!

– Во, охальник! – крикнул кто-то из ратников.

– Да, как ты смеешь?! – подхватил другой.

 По мановению княжеской длани все закрыли рты и в опочивальне повисла тяжёлая тишина. Я сглотнул подступивший ком, прощаясь с жизнью, жалея лишь о том, что с родичами так и не повидался напоследок, но, к  своему удивлению, услышал:

– Слово даю, княжеское! Ежели правду говоришь, за смелость и честность, вотчинные земли пожалую… но, коли слукавил, то… – поперхнулся, тяжко вздохнул, – разгневаюсь, не посмотрю, что Владимира уберёг от погибели. Врунов не жалую… нет им веры.