Спустя некоторое время в опочивальню вошли трое отроков, чуть старше меня, из младшей дружины. Один принёс новые шмотки, мои видно, пришли в негодность, второй держал отцовскую кольчугу, а третий – меч. Всеволод Ярославович с любопытством глядел, как идут приготовления. По правую руку сиживал грозного вида воевода, по левую – Владимир Мономах, за ними стояли гриди, посадник и Тихомир с девчушкой.

 Вступать в бой в ночной сорочке как-то позорно, потому пришлось надеть богатый наряд: длинная рубаха с расшитым оплечьем, с цветной каймой по краям, штаны и сапоги, точь-в-точь как у княжича.

 Мне стало не по себе, неуютно, сроду не носил такой наряд, у них запах даже другой. Я провёл руками по доспеху. Стальные пластины придали бодрости. Я прям почувствовал, как тело наполнялось живительной силой. Несмотря на все уговоры и протесты Тихомира, отступать не намеревался.  Напряжение нарастало. Я окинул взглядом дворцовые покои, задержал внимание на рыжеволосом мальчишке. Заметно волнуясь, он шевелил губами, будто читал молитву. Сам не понимаю, но проникся к нему братскими чувствами. Его искренность трогала до глубины души. Сотнику по имени Юран, велели сразиться со мной, но по выражению лица видно было, что он негодовал: его устрашающая морда с жутким шрамом покрылась багряными пятнами.

 Я вышел на середину, держа в руке меч. Принял атакующую стойку, прикладывая все усилия, дабы оставаться спокойным.

– Возьми щит! – с неожиданной недетской решимостью, настаивал я. – А не то… беды не миновать. Да… и ноги береги, потому как удар нанесу по конечностям. Но с первой выстрели в меня из лука, после швырни топор иль рогатину.

– Где ж, это видано братцы, чтобы сопляк указывал, что делать? – Юран усмехнулся уголком рта, угрюмо посмотрел через плечо, прищурил зенки. – Выпороть хорошенько розгами, да кустом крапивы, дабы помнил, как взрослых поучать, – добавил, то ли всерьёз, то ли посмеиваясь надо мной. – Ваше Величество! Это безумие… Малец болен, он не ведает, что творит… – вмешался Тихомир, направляясь ко мне. – Это я, как ваш лекарь говорю.

 Всеволод Ярославович лукаво прищурился, так на меня посмотрел, аж мурашки побежали, повертел головой, почесал рыжую бороду:

– Выполняй! – распорядился князь, помолчал недолго, ответил старцу: – Ты видишь этот взгляд Тихомир и решимость в движениях? Он точно знает, что делает… – Лекарь с поникшей головой хотел было возразить, но князь остановил его движением руки: – Ну-с, Тихомир… полагаю, тревожиться незачем, – лицо смягчилось, как-то по-дружески успокоил.

– Нет-Нет!… Отец, помилуй! Он… Спас меня, а ты… лихо удумал? – взмолился Владимир, вскочил с лавки, встал перед князем, потребовал:

– Отмени приказ… Иначе…

– Во, малец даёт! – восхитился бесстрашию десница. – Весь в отца!

– Владимир, – рыкнул Горыныч, – не дозволено перечить… Сядь немедля… а то…

 Страшно было подумать, какое наказание грозило Владимиру за непослушание. Княжич уселся на место, перекрестил меня, вполголоса пропищал: "Господи, помоги!"

На кой миг воцарилась давящая тишь, как будто перед непогодой. В воздухе чувствовалась невидимая опасность. Пламя в печурке разгорелось, огненные блики заиграли по хоромам от множества свечей. А у нас в избёнки они были большой редкостью, дорого. Маменька зажжёт лучины, да в светец ставит.   Владимир зажмурился, закрыл уши, дабы не видеть и не слышать того, что произойдёт, мотал головой, будто пытался избавиться от нежелательных мыслей.

 Всё произошло стремглав. Юрану подали лук со стрелами. Он до предела натянул тетиву, не теряя надежды, что князь оставит неистовство, но, нет: пустил стрелу. Ослушаться не мог, сам княже велел.

 На лицах многих присутствующих проступали озабоченность, растерянность и даже страх, когда на расстоянии локоть от моей груди, стрела зависла в воздухе. Добруш аж вскочил, поправил шапку, перекрестился:

–Что за… чертовщина!

Я сделал шаг назад, и стрела упала на иноземный ковёр.

– Не может быть!

– Вот нечистая сила!

– Мать честная!

– Что же это… такое… колдовство? – посадник нахмурил брови, лицо от негодования сделалось красным, отчего он ещё более стал походить на свинью.

– Бросай! – велел я, командным голосом. При других обстоятельствах меня бы высекли розгами за такое своеволие.

 Юран недоумённо посмотрел на князя. Всеволод Ярославович одобрительно кивнул, но в глазах читалась полная растерянность. Охи и вздохи пронеслись, когда и рогатина повисла в воздухе, не причинив вреда. Ужас застыл на бледных физиономиях взрослых и ликующий на детской, который радовался, чуть ли не подпрыгивая на месте.

– Нападай-й! – у меня было время оценить ситуацию, и теперь я знал, как вести бой.

 Юран, вытащил меч из ножен, занёс над головой, оскалился, внушая противнику страх, побежал, хотя более напоминало быструю ходьбу. Движения тяжёлые, неуверенные поскольку привык держать в бою щит. Ратник имел внушительные размеры и чаще всего использовал мускульную силу, удары наносил длинные, рубящие, призваны, ежели и не разрубить доспехи врага, то хотя бы сбросить их, чтобы нанести серьёзные повреждения, но часто оставляет выставленные ноги незащищённые. Я же был ниже ростом и гораздо шустрее. Выждал момент, когда Юран занесёт свой меч для удара, тем самым откроется. Сделал резкий выпад, пройдя ниже линии атаки, перекат в сторону и, оказавшись за спиной, молниеносный удар по ногам. Всё произошло так быстро, что Юран не успел опомниться и заблокировать стремительную атаку.

– Ай да малец! – восхитился воевода, почёсывая затылок, – мал да удал… Не… ты видел княже? Каков… ловок… раз… два… и готов! Кхе… Кто бы мог подумать, а как мечом владеет… Хвалю! Стоящий боец!

– И впрямь, впечатляет… – согласился князь, изучая кольчужную рубашку: "Надобно доставить кузнеца во дворец, да выяснить в чём секрет доспеха. С такой-то бронёй войско несокрушимо. Киевский стол станет моим! И не только киевский!"

 Юран испустил протяжный стон, с грохотом падая мордой вниз. Я кинулся к раненному, остальные, будто исполины, высеченные из дерева, замерли, уставившись, то на ратника, то на меня. Повернул его на спину, приподнял голову и положил на свои колени, запричитал:

– Говорил же, береги ноги… А ты… ты не послушал… – сам того не замечая, стряхнул слезу, размазывая кровь по щеке, – а теперича, вот…

 Здоровяк, кряхтя, попытался привстать, но нестерпимая боль помешала содеять глупость.

– Полно! Полно! Нет вины, – пробурчал охрипшим голосом Юран. – Временами полезно прислушиваться к отрокам… Как думаешь? – подмигнул. – Кхм… Уроком будет!

– И как ерохвост… хлебом не корми, дай токмо погрозить, – проворчал Тихомир, примостился подле, осмотрел раны, тяжко вздохнул. – Кость не задета, однако крови многовато… Жить будет, а вот в строй вернётся, когда ащё! Покуда жилы затянуться… – А ты, живо в постель! – велел мне, в старческих глазах горело искреннее сочувствие. – С утреца пронаведую. – Соблюдая все почести, прихрамывая, зашагал к выходу, ворча на стражников, с трудом поднимающие раненого Юрана.

– Андрагаст, слово твоё твёрдое, нерушимое! Много на свете повидал, но такое чудо впервые… И я слово сдержу. – Князь величаво встал с лавки, вытянулся во весь рост, распорядился: – Обслужить, как самого дорогого гостя… Час поздний, пора и честь знать! – величавой походкой направился к выходу.

 Вдруг перед князем, выскочил посадник, словно белены объелся, стал угрожающе размахивать руками. Добруш молниеносно среагировал, вытащил из ножен меч, перегородил путь, процедил:

– Ещё шаг и клинок оборвёт твою жалкую жизнь… С дуба рухнул? Пошёл прочь… окаянный!

– Постойте-ка… постойте-ка! Великий княже! – выкрикнул расшатанный пьянством Никанор Антипович, – что же получается, под боком живёт чародей, богохульник…

– Я вырву твой поганый язык и заставлю съесть! – начал вскипать, двинулся на обидчика, принял атакующую позу. – Отец руду в болоте нашёл, дни напролёт не спал, ковал железо разными способами. Не горел желанием отпускать далече, без брони. За жизнь мою опасался…