Я побежал. Круглое чудовище катилось еле-еле за мной. Видимо, сказался плотный ужин. Колобок чёртов. Я побежал на свой третий этаж, так как дороги назад не было. Кровь на моей изуродованной руке запеклась и перестала течь. Рёбра мешали дышать, и я задерживал дыхание.
Добравшись до последней ступени, я понял, что бежать больше не смогу. А этот урод уже потихоньку, как какой-нибудь старик, поднимался за мной. Я попытался ползти. Но с одной-то рукой, да и рёбра. Я заплакал. От боли и досады, что так просто достанусь этому уроду.
Но тут мою жизнь продлило чудо. Единственная лестница, по которой поднимался урод, обвалилась. И он полетел вниз. Сильно грохнулся. Заорал. Его стошнило. Он долго плевался остатками ужина…
Я же явно терял сознание. Но опять-таки чудо. От радости, что это говно меня не сожрёт, я пополз вдоль открытых комнат, не совсем понимая зачем. Но вот без тени сомнений прополз свою родную комнату, и, наконец, добрался до той комнаты, в которой я недавно был, и в которой сломал дверь. Там на полу лежал мой железный гвоздодер. Я взял его. Поднялся с пола.
Вдруг из всех пустующих комнат стали вылазить разные уроды. Как они тут оказались, мне было непонятно. У меня была только паника, которая мешала думать. Я подбежал к одному из окон, что находились в коридоре, и под злобные крики надвигающихся на меня уродов, начал гвоздодером выбивать окно, благо на нём не было решетки. Третий этаж. Это высоко. Либо разобьюсь, либо постигну свободу. Внизу только грязь, много грязи. Голова не соображала. Лил дождь. Был уже вечер. Внизу никого не было. Уроды всё кричали что-то про меня, а я с гвоздодером в руке прыгнул в грязь. Упал.
Стало темно.
14, 15, 16, 18, 20, 22, 23, 24, 26, 27. 10.
Время течёт чёрной, тягучей рекой. Работа делается на автоматизме, выходные проходят в блужданиях по городу в поисках своей души. Пару раз ходил в больницу, не желающую прощаться со мной. Настроение стабильно тяжёлое. Я гуляю по серым улицам, пью и курю, делая остановки, чтобы отметить в своём телефоне какие-то случайные мысли.
Весь мрак этого пустого мира обрушился на жужжащий город беспредельной тревогой из-за скрытой вероятности невозможности завтрашнего дня. Обычный вечер, в котором осень медленно опускается ко дну своего существования. Ничто не мешает ей быть теплее и холоднее, кроме странного обычая умирать. Первый снег лёгкокрылой молью растаял, и земля ждёт нового покрывала, чтобы уснуть на сезон, не видя этих индустриальных подошв человечества. Но небеса не пускают пока белую чистоту на свободу, пытаясь ещё помучиться в своей хмурости, в которой убаюканное солнце уже немало дней засыпает, не видя людских мук, не слыша этого тайного зова обожания тепла от обычных, на первый взгляд, душ. Ему ещё долго лицезреть потуги тёплых существ, желающих попробовать светило на вкус. И солнце в глубине своих неизвестных им раздумий понимает, что оно не такое горячее и доброе, как они себе возомнили. Ждут, хандрят, зная каждое число ушедшего дня и осознавая неизбежность зимы. Но, всё-таки, принимая за факт лучезарность всего этого мира. Хотя источник света в нём только один. Солнце.
Белесые огоньки электричества вплыли в этот мрак и сделали его менее страшным. Мелкий дождь рассыпался микроскопическими брызгами, растворяясь в потоках тепла, исходящих от теплотрасс, что связывают этот город своеобразными венами железного существования, без которого нет того ленивого комфорта, что окутывает каждого человека своим псевдо теплом. Ещё этот дождь обречённым испугом растворялся в брызгах грязи откуда-то спешащих машин. И, может быть, где-то, эти самые капли дождя смешивались с людскими слезами и истекали однообразной жидкостью боли и облегчения в никуда. Не все люди, стоя на остановке, просто ловят свой трамвай. Или автобус, маршрутку, троллейбус. Или такси. Кто-то ловит свои слёзы, так и не выстраданные обычной жизнью, что так горько замедляет бег в момент отчаяния. Вряд ли среди этой горечи найдёшь что-то верное, но как хочется разобраться в этой сумятице исковерканных и больных эмоций. Какая бытовая заноза так может задеть душу, что всё существование превращается в формальность? Только воспалённый разум может сотворить эту занозу.
Но тающая тяжесть никому не нужных дел давит на плечи усталостью, сутулит спину, обводит круги под глазами. Ядовитость очередной сигареты уже практически бесследно проветривает голову, забивая лёгкие. Я вижу всё приходящее и уходящее, не хуже, чем находящиеся рядом на остановке люди видят приближающийся и отдаляющийся трамваи. Но мне не успеть за этим круговоротом событий, как и не успеть этой старушке на тот самый уезжающий трамвай, что уже достаточно ускорил своё движение, чтобы не быть настигнутым даже спортсмену спринтеру, слишком торопящемся попасть в салон именно этого, отдельно взятого транспортного средства. И вот трамвай уже далеко. Ожидание на лицах сограждан принимает более нервозные оттенки. Но жвачки, сигареты, мобильники, и подсчёты денег на проезд расслабляют и дают немного отвлечься от этого ожидания. Всё устало и пусто, будто нет другого продолжения жизни. Много ли бесполезного везения потрачено на вовремя подъехавший транспорт? Доля беспредельности легла на холодные рельсы и окольцевала их неминуемым тупиком.
Резко развернувшись в сторону предстоящей дороги к дому, я осмотрел толпу. Много людей, и много тяжести среди них. И много уже времени…
И вот уже никого нет, я иду по блаженствующей грязи в потоке мутного дождя. Всё моё прошлое идёт за мной чёрной тучей, затягивая всё больше и больше настоящего в свой мрак. А будущее так скромно теплится впереди, не понимая, бежать ему от меня или поддаться логическому свершению событий. Сдаваясь, каждую секунду, поток встречного будущего проходит сквозь меня, накапливаясь в прошлом отрешённой массой усталости. Такое же будущее, как и прошлое, всё в серости, сырости, беспричинности. И какой-то обособленной беспробудности. Обособленной от всей жизни, что так ярко растекается, немного переливаясь мутным оттенком смертей, по всей планете, подвешенной в чёрной пустоте. Все мои одиночные пути истерзаны тяжёлыми раздумьями и печалью. Впрочем, как и весь мир, что в своей немой грации предстал передо мной в тёмных тонах.
Суета обычных в своей уникальности дел, мелькает перед глазами будничными красками цинизма и насмешек обязательств, что дают человеку статус занятости. Спешка никогда не иссекаемых хлопот терзает разум мыслями по существу, не дающих остыть от правильного функционирования индивида и общества в целом. Но что если все повседневные действия доведены до автоматизма и никак не проникают в мой внутренний мир своей… глупостью. Глубоко внутри есть другие миры, нуждающиеся в жизненной подпитке. Пусть даже если и эти миры пахнут гнилью болот и жжёной травой.
Примитивное существование белки в колесе. Что на поверку и не белка вовсе, а обычная крыса. И колесо это не какое-то там волеизлияние этого существа, а единственный образ досуга в прочной железной клетке. Монотонно шевеля лапами можно вечно бежать. Только «вечность», конечно, обусловлена продолжительностью жизни… Стоит только сделать остановку или просто обернуться назад, сбиться с ритма и весь мир полетит к чертям. Если раньше мы вращали колесо, то теперь колесо начнёт вращать нами. Но не долго. И вот этот примитивный пример сути жизнедеятельности останавливается, головокружение проходит. Всё становится с головы на ноги. И если стабилизация состояния прошла успешно, без последствий в виде сломанной шеи (что не так уж редко случается), то на мир уже можно посмотреть по-другому. Тщательнее осмотреться, без мельтешения этих жёрдочек, сформированных в опоре колеса. Своеобразно именуемыми буднями, делами, временем, что летит так незаметно.
А мир, оказывается чуть сложнее, шире и крепче колеса. Клетка. Что за ней уже не так уж и важно. Страшно. Вот знакомая кормушка, подстилка. Всё так же, только чего-то не хватает. Еда просто так в кормушку не падает. Ради неё надо что-то делать. В данном случае, либо жрать самого себя, либо крутить колесо. Другие варианты, воспитанные ленью, отвергаются, либо изначально неверны. Если есть руки и ноги, значит как-то нужно их использовать. Да и спина предназначена не только для того, чтобы на ней лежать. Колесо. Остаётся колесо. И много таких клеток заточают в себе нас. Мало кто соскочив со своих «колёс», ринулся бы в бездну заклеточного пространства. И мало кому приятно чувствовать себя вне своих же собственных ограничений. Возможно и выдуманных чересчур крепкими. Хотя кто-то большой и сильный может взять эту клетку и сломать её, вместе с её маленьким мирком, что является маленькой частицей мира всего. Поэтому очень выгодно крутить это колесо.
