— Ладно вам петушиться, — вмешался в спор Габэ. — Ведь праздник…
— А ты, Габэ, веришь в эти сказки? — тотчас переключился на него Юр.
— Я? Нет, не верю ни черта… — осклабился Габэ. — И больше того: я уверен, что Валеркин отец нарочно состряпал дельце… Ну, а нам-то что за печаль? Пускай сажает. Пускай этот Котков других арестантов поучит моральному кодексу — а они его быстро загонят в парашу…
— Так что же, выходит, вас даже не тронет, что человека посадят безвинно? — На лице Юра от гнева и омерзения не осталось и кровинки. — И это после того, что он нас же спас от решетки… Да где же ваша совесть?
— Мы что? Нас не спросят… — махнул рукой Габэ.
— А если не ждать, покуда спросят, — самим сказать? — загорячился Юр. — Давайте будем людьми — отплатим добром за добро. Пойдем все вместе к Валеркиному отцу, попросим его! Или сходим в милицию к начальству повыше — докажем, что напраслина…
— Ополоумел ты, что ли? — окрысился Габэ. — Да какой же дурак по своей воле станет соваться в милицию… Я лично не стану.
— И я не стану. Чего я там не видел? — Валерий притворно нахмурил свои густые брови, радуясь, что Габэ так удачно положил конец зряшному разговору.
У Юра на глазах выступили слезы негодования:
— Эх вы… еще людьми называетесь! Да никакие вы не люди, а нелюди, отребье, подонки… Ну-ка, сейчас же выметайтесь из моего дома! И чтоб я ваших поганых рож никогда тут больше не видел…
Но Валерий и Габэ не торопились выполнять наказ хозяина. Переглянувшись, они вскочили рывком и набросились на Юра с двух сторон.
Он отбивался, как мог. Но двое одолели одного — сшибли на пол, начали пинать ногами. Юр лишь успел ткнуться ничком, прикрыть голову руками. А бывшие дружки зверели все больше…
Это было посреди бела дня, в весенний и светлый праздник 1-го Мая.
Внезапно раздался звонок. Габэ и Валерий заметались по комнате. Рванули балконную дверь, сорвав шпингалеты — она распахнулась, ветер загулял по квартире. Но тут был четвертый этаж, не сиганешь во двор, своей жизни жалко, это на чужую наплевать…
А звонок становился все требовательней, все тревожней.
Валерий Кызродев и Габэ на цыпочках подошли к двери, затаились, неслышно повернули колесико замка, рванули на себя и эту дверь — выскочили стремглав, загрохотали вниз по ступенькам лестницы, локтями загораживая лица, чтобы никто потом не опознал, ежели что…
Пришедшим был Гена Игнатов.
Он оторопел от неожиданности, потом, учуяв неладное, хотел погнаться за беглецами. Но тут услышал слабый стон в квартире и кинулся туда.
Лицо Юра было в крови.
— Вовремя поспел… — Он шевельнулся на полу и даже улыбнулся через силу. — Еще бы пару минут — и все…
— Что тут произошло? — Геннадий поднял парнишку с пола, усадил, осмотрел ссадины. Вынул платок из кармана. — Йод у вас найдется? Или хотя бы одеколон?
— В ванной, кажется, есть…
— Вот оказия! — присвистнул бригадир, возвращаясь и протирая лицо Юра влажным обжигающим платком. — Но я все же этих гавриков узнал… Зачем ты опять с ними водишься, зачем позвал в дом?
— Я высказал им все, что о них думаю, — ответил Юр.
— А им это не понравилось? Вижу, вижу… Ну, поганцы, ну, волки… — сцепив зубы, прошипел Игнатов. — Ладно. Теперь придется с ними поговорить иначе, коли добрых слов не понимают…
— Хорошо, что ты подоспел, — снова сказал Юр. И только тут сообразил, что, наверное, визит бригадира имел какую-то цель: не мог же он предвидеть, что тут случится вскоре после демонстрации. — А ты зачем пришел, Гена?
— Хотел позвать тебя на лодке покататься — открыть, так сказать, навигацию… Ну да ладно, в другой раз успеем. Мы еще поднимемся с тобою вверх по Вычегде, распрекрасные там есть места.
31
Для всех праздник, отдых, гулянье, семейный уютный сбор — для всех, и все же не для всех. Для милиции это время напряженной и будничной работы.
В конце дня полковник выслушал доклад о происшествиях в городе, просмотрел бумаги, подошел к широкому окну кабинета. Долго стоял, глядя сквозь затейливую вязь деревьев на широко разлившуюся Сысолу.
Вчера наведался к нему приезжий друг, когдатошний одноклассник в сельской школе. Теперь он — доктор технических наук, лауреат. Изобрел новый тепловоз для вывозки леса. И, кажется, полон удовлетворения и радости: дело жизни сделано.
А в его, полковника, жизни никаких счастливых изобретений не случилось и теперь наверняка уже не случится. Вся жизнь ушла на охоту за преступниками, на разгребание всяческой грязи, на распутывание узлов, которые горазд вязать порок…
Раздался стук в дверь, вошел капитан Петухов.
— О, и ты нынче дежуришь, Григорий Николаевич? — спросил полковник, пожимая ему руку. — У тебя что ко мне?
— Товарищ полковник… — Петухов провел ладонью по коротко стриженным волосам. — Помните, к вам приходила журналистка Туробова из «Юности Севера»?
— Ну как же, помню, — оживился полковник. — Ведь это я порекомендовал тебя ей в помощь, надеюсь, нет претензий ни с той, ни с другой стороны?
— Михаил Андреевич, там теперь такое заварилось… вы были в командировке и, наверное, еще не в курсе…
Капитан Петухов доложил о столкновении Пантелеймона Михайловича Кызродева с рабочим механическою завода Кимом Котковым.
Полковник, слушая, мрачнел. Потом сказал, барабаня пальцами по краешку стола:
— Ну, дела! Непостижимая последовательность, поразительное совпадение событий — прямо игра судьбы… А как же на это отреагировала журналистка?
— Признаться, она в отчаянии. Не до статьи ей теперь. Бегает, хлопочет за парня…
— А парень стоит ли этого?
— Пожалуй, да. Горяч, правда, не всегда умеет сдержать себя. Но на заводе его хвалят. И, если помните, мы даже размышляли, а не предложить ли ему перейти на службу в органы милиции…
— Совсем неожиданный поворот. А что, майор Кызродев настроен решительно?
— Да. Дело уже в прокуратуре.
— Вот даже как, — вздохнул полковник и отвел глаза к окну.
— И это еще не все, Михаил Андреевич. Нам стало известно, что сегодня сын Кызродева со своим дружком избили паренька, прежде водившегося с их шайкой. Того, которого заводская бригада взяла под свое шефство, — и наставником у мальчонки Ким Котков. Избили основательно…
— Майор Кызродев знает об этом?
— Наверное, еще нет. Вряд ли сынок похвастался своим очередным подвигом.
— Хорош отпрыск… Вот как бывает: наказываем всяких оболтусов, а собственных детей иногда воспитать прилично не успеваем или не умеем… У тебя все, Григорий Николаевич? Тогда не смею задерживать, иди… Я займусь этим делом после праздника.
Майор Кызродев вошел, прищелкнул каблуками:
— Товарищ полковник, по вашему вызову явился!
Полковник поднялся ему навстречу, вышел из-за стола, протянул руку.
— Здравствуй, Пантелеймон Михайлович. Присядь…
Майор опустился в кресло, стрельнул взглядом, стараясь угадать, зачем зван.
— Как живется-работается?
— Спасибо, товарищ полковник, вроде бы все нормально.
— Супруга, Павла Васильевна, не хворает?
«Что-то уж очень издалека повел…» — душа Кызродева заворочалась в недобром предчувствии.
— Здорова, что ей сделается — двужильная баба. Бабы — они покрепче нас, да…
Михаил Андреевич покосился на массивного майора. Да, тоже не былинка… Сколько же лет он знает Кызродева? Давно, еще с тех пор, когда тот работал в колонии — однажды довелось инспектировать. С грехом пополам осилил программу вечерней школы — пришлось, конечно, попыхтеть, но понимал, что без образования теперь далеко не шагнешь по служебной лестнице. А иной специальности — кроме следственной практики — у него не было и нет. Трудный случай, хотя и не единственный в своем роде.
— Доложили мне, Пантелеймон Михайлович, что на тебя было совершено нападение — будто бы прямо на улице, так? Верно говорят: улица полна неожиданностей… И кто бы мог подумать, что молодой парень, да еще комсомолец, решится напасть среди бела дня на работника милиции?
