— Не знаю, — почему-то засмеялась Света.
— А я не шучу, — сказал он. — Нам очень нужны отважные люди. Думающие, конечно, люди, но и смелые… Работа у нас опасная, подчас геройская. Вы слышали, когда вошли, мой разговор по телефону — знаю, у газетчиков ухо востро. И глаз зорок: вероятно, вы видели в вестибюле нашего управления стенд с фотографиями?
Света кивнула.
— Это — наши герои. И некоторые из них погибли в борьбе с опасными преступниками… — Полковник умолк, опять нахмурился. — Но скрывать не стану: есть у нас в милиции и такие кадры, от которых надо бы избавляться. Люди низкой культуры, которые не прочь и воспользоваться в корыстных целях данной им властью… Вот почему нас интересует молодое и надежное пополнение.
— Я поняла. Но вряд ли Ким Котков — так его зовут — захочет уйти с завода.
В сквере перед зданием управления милиции оседал, подтаивая, снег. И казалось, что ветви берез, отягощенные несметным числом птичьих гнезд, уже расправляются в предчувствии весны.
18
В иные дни ей казалось, что тема уже перебродила в душе, что все обдумано и понято, что, наконец, пришла пора сесть к письменному столу, покусать кончик шариковой ручки, как всегда бывало с нею перед тем, как уверенно и быстро разогнать на бумаге первую строку, — и статья пойдет страница за страницей, будто бы сама собой…
Но вдруг одолевала неуверенность, робость: а достаточно ли она знает людей, о которых собирается писать, возвышая одних, обличая других и поучая на их примере всех остальных — тех, что будут читать ее статью?
Понять человека… Ведь порой и зачастую самого себя и то не можешь понять до конца! Каждый человек — это совершенно особый, замкнутый и вместе с тем беспредельный мир… Что ж, тогда, может быть, и вообще незачем браться за такое дело, ведь никто не неволит? Пускай писатели разбираются в бездонных сложностях психологии, а она — всего лишь журналистка, репортер, рецензент: «Состоялась премьера… открылась выставка…»
Нет, просто надо было повременить, своими глазами увидеть дальнейший ход событий, а главное, еще и еще раз встретиться с героями будущей статьи.
Узнала, что нынче вечером бригада Геннадия Игнатова во главе с ним самим будет патрулировать по городу в составе народной дружины. Напросилась пойти с ними. Это был верный предлог провести несколько часов вместе с рабочими парнями, прислушаться к их разговорам, понять их мысли. К тому же представлялся случай увидеть, как и чем живет вечерний город.
Сбор был назначен в парке. Пришли Ким, Гена, еще двое из их бригады — белобрысый Леша и смуглый Анатолий, верзила, даже повыше Кима. Ну, и Светлана Туробова — сбоку-припеку. Объектом их дежурства был район железнодорожного вокзала и прилегающих к нему улиц.
Воздух, чуть смягчившийся от дневного солнца, теперь делался ощутимо хрустким, стыл. Кашица снега под ногами затвердела, стала скользкой. Сосульки уже не срывались со звоном с крыш. Разбежавшиеся было по склонам улиц ручейки исчезли, будто кто-то загнал их на ночь, как овец.
Постепенно затих, угомонился и город. По улицам все реже проносились автомашины, поредели потоки пешеходов.
Люди, как пчелы, забрались в свои кирпичные и бетонные ульи — каждый в свою ячейку. И в каждой ячейке, конечно же, началась своя, непохожая на другие, либо, наоборот, совершенно схожая жизнь: хотя всяк коротал вечер по-своему, по-своему избавлялся от дневной усталости, не стесняясь чужих глаз и становясь самим собой, — но ведь и способы этого отдыха были наперечет. Одни, поужинав плотно, на весь долгий вечер устраивались перед телевизором; другие уединялись со стопкой книг; а третьи продолжали застолье — уже с другими стопками, их зычные голоса, спорящие, поющие, грохот сдвигаемых стульев легко проникали через звучные бетонные стены квартир в другие похожие ячейки и отсеки…
Еще Светлана, шагая по городу, заметила, что людской поток на улице не только поредел, но вроде бы помолодел. И в этом не было ничего предосудительного, потому что испокон веков так водилось: и деревня, и город по вечерам — во владении молодых. Тем более в предвестии весны, когда воздух начинает пьянить душу, волновать кровь, возбуждает понятные и непонятные желания.
Над крышами, в темно-синем небе, повис молодой серп луны и мерцала золотом Венера — они были так близки друг к другу, будто намеренно отдалились от прочих звезд, чтобы посекретничать наедине.
Залюбовавшись небом, Светлана чуть отстала от группы дружинников, шла с запрокинутой головой — и вдруг почувствовала резкий толчок в плечо, едва не упала.
Два парня — один с гитарой, висевшей на шнуре поперек груди, — как ни в чем не бывало проследовали мимо.
— Эй, вы, трубадуры, нельзя ли поосторожней? — крикнула им вслед.
Ким, обернувшись, в несколько прыжков настиг парней, схватил за ворот того, что был при гитаре:
— Погоди-ка… Ты зачем толкнул девушку? Или, если желаешь, я поставлю вопрос иначе: зачем тебе гитара? Известно ли тебе, что юноши с гитарами еще сотни лет назад распевали под окнами девушек серенады?.. А ты их берешь на таран?
— Я не нарочно…
— В таком случае принеси извинения, — настаивал Ким.
— За что же извиняться, если я ее просто не заметил? — разыгрывал дурачка парень.
— Присмотрись теперь. А мы присмотримся к тебе… Твоя как фамилия? — подоспел Геннадий.
— Ну, Кулаков…
— Работаешь или учишься?
— Учусь, в ГПТУ.
— Ты хоть сам понимаешь, что это невежливо, хуже того, мерзко — толкать девушек? — допытывался Ким. — Эдакому здоровенному лбу… Что, у вас в профтехучилище вы своих девчат тоже с ног сбиваете?
— Да наши девчата сами хоть кого сшибут, — объяснил паренек, моргая. — Извините, пожалуйста…
— Ладно, топайте дальше. Учитесь хорошим манерам и девчат своих тоже учите, — сказал Ким, отпуская гитариста.
Они удалились поспешно.
— Почему у современных молодых людей отсутствует благоговение перед женщиной? — Светлана проводила их невеселым взглядом. — Неужели и впрямь сами мы, женщины, виноваты — огрубели, омужичились?
— Не все одинаковы, — сказал Гена Игнатов после паузы. — Иной парень от благоговения перед девушкой и глаз на нее поднять не смеет, не то что руку…
— А эти — просто щенята, несмышленыши, — сказал Ким. — Почувствовали в себе вдруг мужицкую силу и — все перед ними расступись…
— Но ведь таких много! — вздохнула Света.
— Много. И по вечерам их ни в библиотеке, ни в спортзале не встретишь, нет… Шныряют возле магазинов, толкутся в темных подъездах. Да и наш брат, постарше, еще частенько дурью мается… — добавил Ким. — Привычка не рукавичка — не повесишь на спичку… Прошлым летом мы с одним товарищем были в Москве. Достали билеты в Большой театр. Кругом сверкает позолота, люстры горят, дух захватывает от великолепия. На сцене — «Лебединое озеро», тоже чудо из чудес. Но все это не помешало нам в антрактах бросаться со всех ног в буфет и надуваться там пивом — так, что все последующее представление видели как бы в тумане, словно угоревшие мухи…
Светлана с удивлением слушала это внезапное откровение: «Как изобличительно и как зло — будто не о себе… Нет, наверное, самое большое наше достижение в том, что молодежь научилась оценивать здраво и по достоинству все вокруг, в том числе — самое себя!»
И все же ей почему-то хотелось особо выделить Кима среди других, уловить его непохожесть, убедиться в незаурядности его характера и личности. Но почему же именно Кима? Уж не потому ли, что он заранее и так ладно «вписался» в задуманную статью?..
Улица круто поднималась вверх. И там, на взгорье, где была самая высокая отметка городского рельефа, дружинники остановились, расхватали сигареты из одной пачки и, закурив, обернулись, глядя на раскинувшуюся внизу сверкающую россыпь огней.
Как разросся их северный город — из края в край. Слева будто зависли в небе гроздья ярко-красных огней телевизионной вышки. Справа разноцветные огни скользили по земле и тоже взмывали в небеса — там был аэродром. От рева взлетающих реактивных лайнеров, казалось, сотрясался весь город…