Открывая глаза, она не уставала поражаться, что лежит там же, где и заснула – что чудовища все еще не пришли по ее душу, или что она до сих пор не очнулась от припадка где-то в степи под Кауром. В темноте то и дело скрипели койки, кто-то кашлял или шептался, порой раздавались стоны, но вскоре стихали. Один раз Лу разбудило яркое зарево через несколько коек, и она однозначно решила, что там начался пожар. Однако тревогу забить не успела – зарево погасло так же быстро, как и вспыхнуло, а к месту, где все произошло, поспешила люмерка в чепце.

– Дар Феникса, – объяснил Матиас, тоже разбуженный, увидев испуг девчонки. – Красиво, а? Если не задумываться, что этот братец только что помер…

Его голос дрожал, и Лу отметила, что шаот кутается в одеяло из-за лихорадки.

– Вам плохо?

– Порядок. Просто знобит немного. Спи.

В следующий раз, когда Лу открыла глаза, Матиас лежал спокойно, но его лоб блестел, покрытый испариной. В щели приоткрытого полога было уже не так темно – наверное, начинало светать. Кто-то в глубине шатра фальшиво напевал под нос заунывную песенку.

Проснувшись снова, Лу краем глаза уловила какое-то движение. Бледная женщина с койки напротив поднялась, взяла свое одеяло и, пошатываясь, стала приближаться к шаоту. Лу сначала решила, что она идет мстить Матиасу за то, что он над ней насмехался. Но она всего лишь набросила свое одеяло поверх его и каким-то неожиданно заботливым движением подоткнула по краям. Лу приподнялась, заглядывая соседу в лицо – болезненное, потускневшее, с побелевшим узором вен на висках.

– Нужно позвать целительницу, – прошептала она, озираясь в поисках люмерки в чепце.

– Не-е-ет, – вдруг открыл глаза шаот, медленно поворачивая голову. – Даже не смейте.

– Ты что, уже того, что ли? – Диаль опустилась на землю возле его койки. – Котелок потек?

– Иди ты, – прохрипел тот. – Да стоит ее дергать из-за всякой ерунды? Лекари и так все отдают, пытаясь поставить нас на ноги. Перебудишь их, они не выспятся и не наберутся сил, и этих сил им не хватит, чтобы спасти чью-то жизнь. Улавливаешь суть, младшая сестрица?

Он попытался подмигнуть Лу, но вышло у него как-то не очень. Девчонка нахмурилась. Муранка покачала головой.

– Да перестаньте вы, черт подери, так смотреть на меня, – проворчал шаот. – Эй, Диаль… Ну-ка погляди, не отросла у меня там новая жизнь?

Одеяла зашевелились, из-под них высунулась покрытая белыми венами краснокожая рука и показала ей кукиш. Диаль утробно рыкнула и затолкала ее обратно под одеяла. Матиас глухо хохотнул.

– Знаете, я ведь одну так лихо потратил… – начал он, стараясь звучать бодрее. – Не первую, причем, вторую… Я всю жизнь в Уэрке жил, слышали? Вижу, что не слышали. Это небольшая деревенька такая, в Моке, там еще белых ездовых барсов разводят. Мы там хорошо, в общем-то, жили. Правда, скучно, что греха таить. Всякие чужеземцы у нас редко появлялись. Но вот однажды сидели мы с приятелем в таверне, и вдруг дверь распахивается, и входят несколько арканов, ну не знаю, человек пять. Они бродячие музыканты были. А среди них… о, Великая Гармония, как она была прекрасна! Личико премиленькое, волосы, как золото, фигурка точеная… Божество, одним словом. Я как ее увидел, у меня челюсть до пола отвисла. А уж когда она открыла свой прелестный ротик и запела… Вот это было диво, я вам говорю, ундины все от зависти утопились.

– Втюрился в аркану? Ты? – недоверчиво хмыкнула Диаль.

– Ты б ее увидела, тоже втюрилась бы. – Матиас расплылся в слабой, но теплой улыбке. – Мимо такого совершенства нельзя пройти, не пав к его ногам. Пал и я. Но и не один я, как вы понимаете, там сразу кандидатов толпа выискалась. Она как зашла – только и успевала похвалы да комплименты принимать. Вот я и понял – нужно ее чем-то покорить, как-то выделиться из всей этой массы. И ведь знаешь, Диаль, в чем-то ты права, может я умом и не блещу, но тогда придумал гениальное – а именно, решил, что стану жонглировать ножами.

Муранка даже не попыталась сдержать смех.

– Напрасно хохочешь, я всегда был очень хорош в разных трюках. Поэтому нисколечко в своем успехе не сомневался. Набрал ножей побольше – и вперед. А в той таверне, надо вам для понимания сказать, коронным блюдом была пряная вяленая савринина – вкусная такая, что с языком проглотишь, да только жесткая страшно. Вот и ножи там точили так остро, что ими волосинку можно было надвое разрезать. Ну и еще одной детали я не учел – что малость лишнего выпил. Нет, сперва это, конечно, на руку сыграло – подошел я к моей леди, не смущаясь и не тушуясь, дерзко с ней позаигрывал, привлек, значит, внимание. Ну а потом начал свое трюкачество. Она как ахнет! Охнет как! Я, собой довольный, в раж вошел… И все было ничего, пока не решил я на ее личико чудесное глянуть, проверить, влюбилась она в меня уже или только собирается. Ну и нож один… Ладно, так и быть, не стану вас подробностями стращать. В общем, целителя даже звать не стали – помер я на месте. Ну и дама моя, конечно, в ужасе и шоке… Не каждый день такое увидишь.

Матиас снова мечтательно улыбнулся.

– Ну и что вы думаете? Пусть и облажался, но покорил я в итоге сердце моей красавицы Ванды, и мы поженились. Деток у нас двое, и даже внучка есть. Так что мотайте на ус, желторотики: пожертвовать собой во имя любви – не какой-то там поэтический оборот, а надежный, проверенный метод…

Диаль, задумчиво чертившая палочкой узоры на земле, пока слушала его рассказ, тряхнула чернильными патлами и вскинула брови:

– Рада за вас, но позволь уточнить. Ты мало того, что потратил жизнь, красуясь пьяным перед девушкой, так еще и гордишься этим? Ну и бестолочь…

– Просто ради твоей бледной моськи никто такого не делал, вот тебе и завидно, – беззлобно усмехнулся Матиас и умиротворенно прикрыл глаза, словно бы засыпая. – Ну ничего, не дрейфь… У тебя все… впереди…

Сложив руки на груди, муранка прислонилась спиной к его койке, кисло улыбаясь краешками губ.

Галдеж стоял, как на базаре, а то и хуже. Лу распахнула глаза, окончательно вырываясь из липких оков дремы. Первым делом она увидела бледное лицо Диаль. Та все еще сидела на земле и, кажется, так и не переменила позы с тех пор, как девчонка уснула. На койке муранки, что напротив, теперь восседала шаотка в доспехах, с ног до головы перепачканная в крови и грязи. У нее не было правой кисти, и она, прижимая повязку к обрубку, горланила:

– Сделай мне руку, Йохан! Я знаю, ты можешь! Мне нужна новая!

В лазарете царила полнейшая неразбериха. Похоже, происходило именно то, о чем целитель предупреждал ранее: с наступлением рассвета отряд, всю ночь сражавшийся с врагом, вернулся с поля боя. Накал страстей нарастал с каждой минутой. Плач и стоны перекрывались гомоном голосов – все те, кто был в состоянии разговаривать, продолжали неустанно это делать, невзирая на бессилие и боль, словно во имя какой-то великой миссии.

– …каждый день больше, чем накануне, говорю вам, через пару недель…

– …эй, кто-то видел Тревиса?..

– …жахнуло так, что у меня рожа подкоптилась, а им хоть бы хны…

– …кто-нибудь может подлечить моего ездового гризли?..

– …выздоровел? Помер? Тревис! Куда мог деться-то…

Люди продолжали прибывать – некоторые тащились сами, поддерживаемые товарищами, некоторых на носилках доставляли и перекладывали на свободные койки ходячие шарнирные куклы, которых тоже прибавилось в числе.

– Время окончено! – лихорадочно твердил где-то неподалеку писклявый голосок. – Время… Вышло…

– Ты ее знаешь?

– Я-то да, но вот она никого не узнает.

– Она бредит, оставьте ее в покое…

Лу обводила лазарет взглядом, и к горлу подкатывала тошнота. Кругом царили раны, увечья и кровь – ее пятна, сливающиеся с оттенком, в который одевались здешние воины, ее запах был везде. Девчонка никогда не считала себя неженкой, в бытность рабыней ей довелось повидать немало отталкивающих вещей, но все это выглядело чересчур жестоко даже для нее. Однако она не позволяла себе отвернуться или закрыть глаза: где-то здесь мог оказаться тот, кого она жаждала встретить и одновременно боялась увидеть среди этих несчастных, искалеченных, израненных людей…