– Я недавно был там, на Кубе, у своего милого друга, как вы догадываетесь, тоже художника, Дона Сервантеса, и он меня осчастливил этим чудом.

Иван сделал глоток рома или глоток рома сделал Ивана, радостная волна тепла пробежала с головы до ног и обратно. Ром действительно был хорош.

– У меня есть традиция пития, хотите, расскажу?

– Извольте.

– Сначала я делаю глоток, чтобы только слегка смочить губы, кончик языка и от него небо, беру паузу, второй глоток больше первого, он должен достать корень языка и достигнуть носоглотки, и лишь третий, как говорится, промочит горло, – закончив инструктаж, Серов принялся его демонстрировать.

Все протекало очень театрально, как и следовало свободному художнику, с качанием головы, закатыванием глаз, стонами и причмокиванием.

– А Вы здесь один? – спросил Иван.

– Нет, я с подругой… женой, – запинаясь, ответил Серов.

– Не определились?

– Все так сложно и в тоже время просто, – художник задумался, но лишь для приличия, будто мысль, что он собирался изложить, родилась только что, так сказать экспромтом, – все женщины делятся на тех, кто любит рожать, и тех, кто любит заниматься предшествующей деятельностью, прямо ведущей к осуществлению первого, другими словами – совокуплением.

Иван решил не углубляться в дебри отношений нового знакомого с подругой-женой и перевел взор на морскую гладь. Волны усилились, белой пеной набрасывались они на песчаный брег, оставляя на короткое мгновение седую бороду у ног Ивана.

– Она у меня фотограф. Теперь фотограф, – не унимался художник, – все время в поиске.

– И давно? – ради приличия спросил Иван. Ему, конечно, хотелось помолчать, может, даже помечтать или проанализировать что-нибудь, и обязательно в одиночестве, «и до чего люди бывают навязчивы».

– Около года, – Серов очень обрадовался продолжению диалога, – или Вы спрашиваете, давно ли мы в отношениях?

– Про это тоже.

– Несколько лет, – очень гордо ответил художник, – для нас, творческих людей, у кого жизнь – не прямая линия, это серьезный срок. Очень серьезный, – подтвердил он и утвердительно закивал.

Ром ударил в голову, легкость и тепло пропитало тело Ивана. Он обмяк. Солнце томило нежно и ласково, шум волн затрагивал потаенные уголки звукового регистра, принося тем самым отличное от других состояний спокойствие, и даже художник уже не раздражал, и чувство стеснения перестало жалить. Все, конечно, ненадолго, но сейчас не об этом. Сейчас нужно расслабиться, ведь он так долго этого ждал – покоя, внутреннего покоя и наслаждения не от чего-либо, а просто чистого, духовного, независимого наслаждения.

Иван лег на спину. Он уже ложился раньше, но теперь получил большее удовольствие от этого действия. Небо абсолютно огромное и бескрайнее явилось его взору. И свет не слепил, и видно каждую частицу бесконечности, только не знает он, как называется эта вещь и какими свойствами, полезными или нет, она обладает. Покувыркавшись минуту в необъятном состоянии, Иван поймал себя на мысли, что испытывал подобное уже ранее, в машине де Голля, когда водитель открыл ему запах пахучницы после дождя. Чтобы убедиться или развеять сомненья, Иван резко принял вертикально сидячее положение, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Волны продолжали биться с пляжем, откусывая куски песка. Солнце уже не такое яркое, потому что привык, хотя смотреть дольше обычного становится больно. «Сколько я пролежал?», – подумал Иван и повернул голову в сторону художника. Серова не было, но мольберт стоял на том же месте. Иван не интересовался и раньше, что же пишет Серов. Как-то было неловко. Слышал даже, что художники натурщики или пленэристы не любят когда заглядывают, пока они творят.

Иван встал, взял шорты и подошел к воде. Отсутствие зрителей позволило ему ополоснуться по пояс. Находясь по щиколотку в воде, Иван начал надевать шорты. «Главное, чтобы не было песка, – сказал про себя Иван и посмотрел в сторону отеля, – почему «Синяя птица»? Вообще ничего синего, и птиц я пока не видел», – удивился он уже не в первый раз.

Вернувшись к тому месту, где происходила нелепая беседа, чтобы взять шлепки и полотенце, Иван решил все-таки оценить уровень, ну или хотя бы направление искусства Серова. Два шага любопытства, и вот они уже сделаны. Иван взглянул на холст и слегка растерялся, в какой-то момент ему даже показалось что у него оптический обман: на холсте было изображено поле. Обычное русское поле, хоть пой нараспев. Золотая пшеница, лес-перелесок и овражек, в нем ручей, скорей всего, ключевой, аж повеяло холодком, и солнце нереально большое, словно с Меркурия смотришь на него, тысячекратным светом сияет.

«Не может быть, – металось в голове Ивана. – Откуда, где все это, он же видел, что Серов не только прикладывался к рому, но и водил, прикасался, всматривался, думал, взирал вдаль, мерил кисточкой что-то.

«Розыгрыш, но картина хороша, живая и радует глаз, что ж ее здесь оставлять», – рассуждал Иван, но, оценив обстановку и убедившись в полной безопасности холста, побрел в сторону отеля «Синяя птица».

Иван оказался на горе в состоянии задумчивой растерянности.

Сначала он подумал, что идти в отель нет смысла, так как поужинать можно в любое время, об этом его предупредили дважды Козинаки и Адель. «Вы можете совершено не беспокоится, гуляйте, принимайте солнечные ванны, водные процедуры, а также воздушные. А, как проголодаетесь, вуаля, кушать подано». Особенно запомнились последние три слова, эдакая смесь французского и русского. Есть не хотелось, воду он взял в холодильнике, что стоял при выходе с пляжа.

Пляж перетекал в сеть тропинок, те, в свою очередь, впадали в полудикий газон, а он – в брусчатые дорожки, курсировавшие между кустами роз и других неизвестных Ивану цветов, пальм и южных хвойных деревьев, все мягко заканчивалось оазисом, в котором утопал отель.

Сделав несколько глотков прохладной пресной воды и облив ею лицо, он зашагал вдоль моря по тропинке, ведущей в гору, не высокую, но очень живописную. С одной стороны скалистая ее часть уходила в море, попирая его, преграждая ему путь дальше. Волны в свою очередь не сдавались, бились бесконечно о камень, точа его, и кое-где достигли небольших результатов, но до победы еще было далеко. С другой стороны лесная борода простиралась ввысь, к другим горам. Прекрасное сочетание. Борьба и покой.

Иван шел быстро и через пять минут оказался на поляне когда-то культурно-обустроенной, но сейчас заросшей, будто садовник забыл про нее и не посещал ее несколько месяцев, а может, и пару лет.

Иван огляделся, поляна – почти правильный четырехугольник, одна сторона, по левую руку, смотрит на морской обрыв, прямо встали скалы, и тропа меж скал убегала к вершине, по правую руку, полулес, полон сказок и чудес, с пеньем птиц и с запахом цветастых кустов. За спиной остался отель, утопающий в роскошной зелени и море, облизывающее пляж.

«Вот это виды, завтра приду с фотоаппаратом, все надо запечатлеть», – решил Иван и сделал несколько шагов к обрыву. Травяной ковер спутывал ноги, предлагая лечь на него. Иван, повинуясь, рухнул на колени и плашмя упал в душистую траву. Перевернулся на спину и глубоко вдохнул. Что может быть приятнее запаха только что помятой травы.

«А вот и птицы» – Иван посмотрел на голубое небо, в нем сновали в несчетном количестве ласточки, чижи и другие мошкоеды, сорвал травинку, засунул в рот и задумался.

Задумчивая растерянность. Состояние, за которое не стыдно перед другими, но сам ты, конечно, понимаешь, что это банальная отключка. Просто поток мыслей течет через тебя, ты же никак к нему не относишься, не контролируешь, всего лишь прочищаешь голову, неизвестно от чего, неизвестно чем, но помогает. По крайней мере, Ивану помогало забыть кое-что, иногда, наоборот, вспомнить что-то, отдохнуть, снять напряжение или сосредоточиться. Средство одно – полезностей масса.

Щебетанье птиц, стрекот насекомых, шум прибоя, ветер в скалах. Иногда звуки природы пытаются упорядочить нервную систему, расшатанную цивилизацией. Наслаждения ими иной раз перекрывают самые сильные удовольствия. Иван приподнялся, сев, опершись руками о землю со стороны спины, и стал вглядываться в морской горизонт. Бесконечность бытия. Как мелок человек в нем, и как много он о себе думает. Думает, что все это для него. Ошибочно. Убийственная красота повсюду. Иван, конечно, все это знал, но каждый раз наступал на красивые грабли, причем сознательно. Может, в каждом человеке есть это качество – производство сознательных ошибок. Он закрыл глаза и начал представлять запечатленную красоту внутри себя.