Щелк, потом опять щелк. «Что за звуки?» – подумал Иван. Но глаза не открыл, уверенность в безопасности – иногда лишнее чувство, после которого многие жалели, что обладали им. Щелк, щелк – подряд пять раз, знакомый звук, но не живой. Легкие мурашки с холодными лапками пробежали по Ивану. Он открыл глаза.

В лучах предзакатного солнца, когда свет еще желтый, но уже не светлый и еще не красный, а золотой, примерно за час до этого, до заката. Да, именно золотой, и в нем развеваются русые пряди, золотые паутинки. Иван сфокусировался. В пяти шагах от него стояла девушка приятной наружностью. Высокая, хорошо сложена, фигура спортивная, ухоженная. Волосы длинные прямые играли на легком ветерке, так что ей приходилось одной рукой их придерживать, и это движение придавало ей скрытую сексуальность. Одета она была в нелепое полупрозрачное платье из тюльки, которое также развевалось на ветру, почти как у Монро, и совсем не годилось для прогулок по горам и полям. Лицо. Лицо, как известно, зеркало души. Может быть. В данном случае оно было правильным, все пропорции соблюдены. Глаза большие серые, лоб на треть лица, нос прямой, не маленький, губы больше среднего, очень чувствительные, как говорят, к поцелуям зовущие, и подбородок не придраться. Шея Клеопатры, плечи женственные и грудь… Грудь – мечта поэта, хотя почему поэта, скорее всего, всех мужчин. Большая, массивная, гордо выступающая, с крупными сосками, не обрамленная лифчиком. Она нависала в пространстве, и все, глядя на нее, забывали о времени. Ниже этих прелестей размещался черным пятном дорогой фотоаппарат – неземное счастье многих любителей переносить реальность на бумагу, так сказать, копировать образы.

– Простите, не смогла удержаться, такой ракурс, Ваше лицо излучало девственное счастье, за которым я охочусь почти год, его так трудно найти, но я знала, что найду и нашла.

Иван мысленно согласился с тезисом «девственное счастье» и даже счел это за комплимент.

– Здесь очень красиво и спокойно, не находите? – Иван встал и сделал шаг вперед. – Иван, – быстро представился он, – я только сегодня прилетел.

Иван явно заволновался из-за столь интересного и внезапного поворота событий. Он, конечно, хотел побыть один, подумать ни о чем, повитать в облаках, но встреча с прекрасной незнакомкой, да и еще пошедшей на контакт, да еще и в таком месте – эдеме, да еще и еще – даже в далеко идущих грезах, он не мог поверить в реальность этого события.

Незнакомка тоже сделала шаг и протянула руку.

– Наташа.

Иван спешно протянул руку вперед, сначала промелькнуло желание поцеловать ухоженную ручку девушки, но спазм стеснения, волнения и неуверенности позволил лишь пожать ее. Нежная кожа маленькой руки крепко обхватила руку Ивану и на мгновение зафиксировала пожатие.

– Иван, – еще раз он назвал свое имя.

Наташа улыбнулась мило по-русски. Без зубов, просто губы растянулись, щечки поднялись, все лицо излучилось светом, стало еще приятнее.

– Странно так встретить в таком уединенном месте кого-либо. Прогуляемся? Я люблю одиночество, а Вы? – она взяла за руку Ивана и потянула вперед по тропинке в гору.

– Есть в одиночестве свои прелести, – ответил Иван, слегка удивленный неожиданным контактом.

– Например, – игриво спросила Наташа.

– Никто не мешает создавать свой мир. Идеальный. Где все лежит на своем месте. Где цвета разложены не как в радуге, а так как тебе угодно.

– Чем же Вас не устраивает радуга? По мне так она прекрасна. Особенно в поле, когда пшеница колосится, и воздух после дождя чист и свеж, будто вымыт, – поэтично выразилась Наташа.

– Я не имею ничего против радуги, это была аллегория. Иносказание.

– Я поняла, – Наташа отпустила руку Ивана.

– Я просто идеалист, – произнес, выдавив из себя Иван.

– Говорите всем, что читаете Платона и полностью с ним согласны, – выпалила она и опять мило, глупо и быстро улыбнулась, как бы извиняясь за возможно обидно сказанное.

– Конечно, Платон мой друг, но я имел в виду другое, я идеалист, потому что люблю идеальное и стараюсь достичь его.

– Перфекционист, – отрезала фотограф.

– Не совсем. Перфекционизм, скорей всего, это чужие шаблоны совершенства. И не всегда подходят для твоей идеальности вещей и явлений.

– А, узкопрофильный перфекционизм, – поправилась девушка.

– Я не стал бы приклеиваться к уважаемым перфекционистам, там больше стремления. Я же исповедую поиск, но стремление тоже необходимо, без него поиск почти невозможен, остается чистая случайность, но она может никогда не прийти.

– Вот как! Я подозреваю, Вы считаете свой путь более возвышенным и особенным, доступным к пониманию не всем.

– Я стараюсь не классифицировать такие вещи, надо быть толерантным. У каждого свой путь. Если, конечно, это путь не насилия.

– Вы боитесь насилия? – удивилась Наташа.

– Боюсь? – Переспросил Иван.

– Да, боитесь. Я читала, что слабые люди придумали теорию мира без насилия, из-за того, что не способны проявить волю и силу.

– Глупости. Это аксиома жизни – жизнь и любовь всегда лучше смерти и насилия. И чем бы насилие ни прикрывалось – разными благими намерениями, эволюцией цивилизации, – ничто не дает ему право на существование.

– А как же защита.

– Обычное заблуждение. Отсутствие насилия исключает нападение, следовательно, необходимость в защите.

– Значит, сила не нужна?

– Только для любви, поиска и созидания.

– А воля?

– Это здесь совсем не при чем, воля вещь мало изученная.

– А у Вас есть воля?

– Есть, но она не всегда моя.

Девушка в изумлении выпучила глаза и слегка наклонила голову.

– А чья же?

– Да кто ее знает.

– Вы успели ознакомиться с отелем? – Наташа резко сменила тему.

Иван даже обрадовался этому. Всегда, когда красивые и сексуальные женщины начинали умничать, у Ивана пропадал интерес к ним. Делать скидку на красоту он не любил. Прощать глупость лишь за то, что природа слепила твое тело лучше других, просто смешно.

– Нет, не довелось еще.

– Он прекрасен, здесь все на своем месте, – она мило улыбнулась, – вам понравится.

– Мне уже нравится.

– Хотите, я покажу место, от которого дух захватывает? – Наташа прищурилась, словно вглядываясь вдаль.

– С удовольствием, а Вы здесь давно? – спросил Иван.

– Мне кажется, всю жизнь, так здесь мило, – ответила девушка и засмеялась, оголив большие ровные зубы.

Некоторое время они шли молча. Тропинка сузилась так, что пришлось идти гуськом. Наташа как ведущая впереди, Иван за ней. Полупрозрачное платьице выдавала свою хозяйку, как говорят, с потрохами. Белые кружевные трусики – это все, что было под ним. В какой-то момент Ивану показалась, что он видит поры на коже, гладкой и нежной. Икры играли сами собой, перемалывая воздух, ноги крепкие и стройные, уверенно шагали.

– Скоро будем на месте, я хожу сюда каждый день зарядиться энергией и красотой.

Тропинка вывела на своеобразный балкон-опушку. С одной стороны скала отвесная, с другой обрыв, внизу море. Иван привык за день к красотам, окружающим его, но, ради приличия, и чтобы не обидеть Наташу, принялся петь дифирамбы:

– Какая красота, словами не описать. Истинно говорят, красивый человек любит все красивое, и нет в нем изъяна ни в чем.

– Вам, правда, нравится? – немного смущено спросила Наташа.

– Разумеется. Даже слепой и бесчувственный болван восторгался бы этим местом.

– Я тоже так думаю, идемте сюда, – она потянула Ивана за руку.

В стене оказалась ниша, не то рукотворна, не то выгрызенная ветрами или волнами за миллионы лет. Внутри стояла скамейка. Наташа села, сжав ноги, как школьница, Иван устроился рядом.

– Возьмемся за руки и закроем глаза. Слушаем звуки моря, ветра, всей природы, и, конечно, сердца своего, – промолвила девушка.

Детская наивность, с четвертым размером без лифчика и в прозрачном платье, выглядела неестественно и даже пугающе. Но эта неестественная и пугающая действительность, нашедшая свое отображение в реальности, еще больше притягивала и заставляла биться кровь в висках.