Он не подошел к Кехе на перемене и к Насте не подошел — она жалась к подругам, видимо, боялась его откровений. Он шагал и шагал по коридору, привыкая к мысли, что многие печальные вещи на свете человек должен пережить наедине с собой.

Он поздоровался с проходящим мимо Тимофеем Фокичем, и тот остановился:

— Смею доложить вам, вы очень возмужали. Я приятно удивлен… Куда это, сударь мой, вы пропали после похода? Ни разу вас в школе не видел?

— Некогда было, Тимофей Фокич. Историческое воображение тренировал, — улыбнулся Володя.

— Что же, похвально. — Голубенькие глазки Тимофея Фокича сощурились: — Надеюсь, благодаря ему вы так окрепли и стали интересным молодым человеком?

— Во всяком случае, я ему действительно благодарен.

— Поздравляю вас, милостивый государь. Вы с пользой провели лето.

Володя отошел к окну: сыпались крученые золотые иголки лиственниц, застревали в воздухе, качались на невидимой паутине; на дальних, синих гольцах сияли новые оранжевые заплаты… И там, за гольцами, в свежей желтизне деревьев, стояла Караульная заимка, и крышу ее засыпали красные осиновые листья, а дед Степан сидел, наверное, сейчас в задумчивости у легкого, по-осеннему пахучего костерка.