Сердце у Тавета забилось сильнее — теперь он уже не сомневался: собака на острове! Нужно только как следует обшарить все тальники и заросли.

Утром Тавет снова отправился на поиски. Наконец в густом березняке на западной оконечности острова он вдруг услыхал какие-то странные звуки: не то царапанье по корью, не то шорканье по земле. Кинулся в чащу. Среди корявых полярных березок что-то темнело. Неужели Ланги?!

Ланги!

Но что случилось с собакой?! Тавет глазам своим не поверил: крутясь и извиваясь среди поломанных веток, пес пытался освободиться от захлопнувшего морду капкана! Так вот почему он не откликался на зов хозяина…

Тавет бросился к собаке, разжал ножом пружину капкана, настороженного, видимо, на зайца или лисицу, и высвободил Ланги. Повыше переносицы у него кровоточила довольно глубокая рана. Заскулив, Ланги благодарно прильнул к хозяину и лизнул ему руку.

Слезы подступили к горлу Тавета. Он обнял пса, горячо шепнул ему в ухо:

— Прости меня, песик, прости!

И, словно отвечая на эту просьбу хозяина, Ланги еще теснее прижался к нему.

Тавет промыл и просушил кровоточащую ранку, зашил порванную кожу оленьей жилкой. Затем из кармана ватника достал сухари, косточку и вяленую рыбу. Пораненная капканом морда у Ланги еще, конечно, болела, но угощение он съел с аппетитом.

— Поедем домой! — сказал Тавет и пошел было вперед, уверенный, что пес побежит за ним, но вдруг услыхал за спиной жалобное поскуливание. Пытаясь догнать хозяина, Ланги волочил по земле перебитую лапу. Упав на колени, Тавет осмотрел собаку. Как это он сразу не заметил, что у Ланги перебита нога? Правда, больное место скрывала густая черная шерсть, запекшуюся кровь на ней не было видно. Неужто в него стреляли? Похоже на то! Наверно, на острове побывал вчера утром кто-то из молодых неопытных парней-охотников.

— Мерзавцы! — выругался вслух Тавет. — Собаку от зайца отличить не могут!

Подняв Ланги на руки, он понес его к лодке.

Дома Тавет, осторожно положив лайку на пол в сенках, побежал к зоотехнику Хозяинову.

— Николай Петрович, выручайте! Мои Ланги занемог.

Зоотехник посмотрел пса и покачал головой:

— Плохи дела! Рана на бедре загрязнилась, может начаться гангрена. И кабы он, бедняга, мог себе кровь сразу зализать! Собачья слюна дезинфицирует лучше всякого лекарства. Но тут случай особый, морду ведь капканом замкнуло…

Тавет повез Ланги в районную ветлечебницу. Там ему прочистили рану, сделали несколько уколов.

После этого случая Ланги еще больше привязался к хозяину. Однако охотничьи навыки привить ему так и не удалось.

— Да, — вздыхала мать всякий раз, как Тавет собирался идти в тайгу, — не повезло тебе, сынок. Зря ты тогда, в первый раз, отогнал его от раненой утки. Вот он и считает, что убитую дичь трогать нельзя, а от выстрелов лучше спрятаться.

— Хватит, не трави душу, сам знаю, — мрачно отзывался Тавет. Обидно было потерять такую собаку. Но что поделаешь? За собственную глупость надо расплачиваться.

Впрочем, Ланги даром своего собачьего хлеба не ел — он теперь видел свой долг в том, чтобы везде и всюду охранять хозяина. По утрам он сопровождал Тавета до школы, где тот работал учителем. Бодро трусил впереди, и не дай бог повстречать им какую-нибудь собаку! Ланги вихрем налетал на нее и отгонял в сторону. В его сердитом лае так и слышалось! «Прочь с дороги, бездельник! Не мешайся под ногами, когда мой хозяин спешит на работу!»

Пока шли уроки, Ланги лежал под школьным крыльцом. И какая бы на дворе ни стояла погода, сколько бы ни задерживался Тавет на занятиях, пес не покидал своего поста. Потом они вместе возвращались домой. Здесь Ланги ждали и другие обязанности: стеречь дом, предупреждать Тавета о любой опасности или наоборот — о появлении друга. На каждый такой случаи пес лаял по-особому, Тавет понимал его, как говорится, с «полуслова».

К трехлетнему возрасту Ланги так возмужал, что ни одна поселковая собака не решалась вступать с ним в драку по пустякам. Только соседская овчарка Рекс постоянно задирала его — видно, горделивая осанка Ланги не нравилась ей. Рекс был сильнее, но не отличался изворотливостью, и Тавет испытал истинное удовольствие, наблюдая, как Ланги однажды перехитрил агрессивного соседа.

В заборе, который разделял участки, имелся лаз. В него сравнительно легко мог протиснуться Ланги. Он это местечко хорошо знал и не раз им пользовался, когда требовалось почесать во время линьки густую шерсть на спине. В этот вечер Рекс вел себя особенно нагло. Ланги глухо заворчал, опасаясь вступать в открытую схватку. Потом, словно что-то надумав, все-таки приблизился к овчарке и начал кружить возле нее, то подскакивая, то отступая. Таким маневром он заманил Рекса к самому забору. Потом события развернулись следующим образом: Ланги, изловчившись, куснул овчарку. Разъяренный Рекс оскалил зубы и грудью налетел на противника. Тогда Ланги вдруг припал к земле и скользнул в лаз. Рекс, на секунду опешив, ринулся вслед за ним — но не тут-то было! Более крупная и плотная овчарка застряла в дыре, зажатая со всех сторон деревянными плахами, а лайка как ни в чем не бывало разлеглась в огороде на травке!

Тавет от души хохотал, глядя из окна на эту сценку. Потом он подозвал Ланги и потрепал его по мохнатой шее:

— Умнейший пес! Умник! — А Рексу сказал: — Знай наших! Впредь не будешь обижать собрата!

Однако решительный бой с Рексом был у Ланги впереди.

Неподалеку от дома Тавета, на крутояре, стоял колхозный склад. В начале зимы подле него обычно забивали скот. Разумеется, все собаки поселка сбегались в эту пору сюда. Здесь разыгрывались ожесточенные драки, и не один пес потом зализывал себе раны.

Ланги и тут проявил редкую сообразительность. Пока собаки, слепившись в один бешено вертящийся шерстяной ком, дрались из-за какой-нибудь требухи, сама требуха оставалась как бы ничейной. Ланги это приметил. Теперь он, явившись к складу, первым кидался к выброшенному куску, провоцируя тем самым драку. Собаки, пытаясь отогнать Ланги, затевали схватку. Пока они визжали и кусали друг друга, Ланги быстренько оттаскивал в сторону «забытую» всеми добычу.

Рекс, видимо разгадав тактику соседа, решил ему отомстить: сбив изрядную собачью ватагу, в один прекрасный день окружил Ланги в его собственной конуре. Тому — хочешь не хочешь — пришлось принимать ближний бой. Но, видно, добрые духи были на стороне Ланги: когда клыки Рекса уже коснулись его горла, какой-то гвоздь, валявшийся на земле, впился овчарке в лапу. Взвыв, она подпрыгнула вверх, а лайка успела отскочить к дому, откуда уже в тревоге выбегал Тавет.

После этого случая Рекс уже никогда не посягал ни на владения Ланги, ни на его собачье достоинство.

— Коль унес ноги от верной смерти, другая уже не настигнет: ей ведь через тень первой перескочить потребуется, — приговаривала иногда мать Тавета, поглаживая Ланги по спине. Она тоже привязалась к собаке, даже, пожалуй, больше, чем сам Тавет.

Самые лакомые кусочки из общего семейного котла доставались Ланги, а в сенках на полу появилась теплая лосиная шкура, на которой он спал в зимние холода. Мать еще и укрывала его своей старой ягушкой.

— Зачем ты балуешь собаку? — рассердился однажды Тавет. — Ведь она не ребенок.

Мать в ответ пристально посмотрела на своего взрослого сына, и Тавет сразу умолк — столько было в ее глазах невысказанного страдания. И дернул же кто-то его за язык: «Ребенок!» Разве не знает он, как та давняя трагедия разрывает матери сердце, не дает покоя ни днем, ни ночью?

…Время было послевоенное, трудное, жили впроголодь. Чтобы хоть как-то прокормиться, летом всей семьей выезжали на плавной лов куда-нибудь в дальние, глухие места. О лодочных моторах тогда еще и мечтать не смели, ходили на гребях или под самодельным парусом. Гребли все — и взрослые и дети. Тавета возили с собой в берестяной люльке, он был совсем маленьким.