— Милая!.. Ты любишь меня? Любишь?..

Так Опунь, вероятно, мог бы фантазировать до самой ночи, но мысли его вдруг прервал чей-то протяжный крик.

— Помогите!.. На помощь!..

Опунь сдернул с головы капюшон малицы. Кажется… голос Ансема?!

Он помчался вверх по реке, к запору: ведь Ансем оставался именно там, у лодок.

Бежать пришлась довольно долго: дорогу то и дело преграждали разлапистые коряги, загромождавшие берег, выдававшиеся в воду мыски, лесные ручьи, сбегавшие в Пор-Ёхан. И все это время, пока бежал, Опунь слышал крики Ансема.

— Ребята!.. Сюда!.. Помогите!..

«Тонет он, что ли?» — в испуге подумал Опунь. Но вместе с испугом он вдруг ощутил и нечто похожее на радость: отец Тутьи в беде и он, Опунь, придет ему сейчас на помощь! От этой мысли силы его словно удвоились. Вскоре он, запыхавшийся, стоял у запора.

Посреди речки сразу же увидел барахтавшегося в ставном неводе бригадира. Скорее всего, тот запутался в мереже и не мог оттуда выбраться. Тонкий лед проломился под тяжестью человека, и с каждым движением Ансем все глубже погружался в ледяную воду, хотя и держался обеими руками за деревянную козлину.

— Опунь!.. Опунь!.. — застонал, увидев его Ансем. — Замерзаю… Спасай!..

Схватив на берегу какую-то палку, Опунь ступил на лед.

— Не лезь! — заорал Ансем. — Оба утонем. Лед не держит! За кустом, погонная веревка есть… Метнешь ее… Да поживей!..

В окрестной тиши было явственно слышно, как у старика клацали от холода зубы.

— Сейчас, сейчас, Ансем аки! — заторопился Опунь. — Держитесь!.. Я мигом!

К счастью, веревку удалось найти сразу. Собрав ее в связку наподобие аркана, Опунь бросил свободный конец Ансему.

Одной рукой старик обмотал себя веревкой за пояс.

— Си! Все! — сказал он, — Тащи!

Упершись ногами в ближний от берега кол, Опунь потянул изо всех сил. Ансем отпустил козлину и, не умея плавать, отчаянно забился в воде, будто муксун, попавший в сеть. Но все же он сумел добраться до кромки льда и попытался выкарабкаться. Тонкая кромка тут же под ним треснула. Он еще раз повторил попытку, и снова хрупкий лед не выдержал тяжести. Наконец Ансем, тюленем навалившись на припай, все же выбрался из воды; держась за веревку, прополз немного вперед и в конце концов достиг берега.

Опунь развел костер. Затем усадил старика возле огня, стянул с него сапоги, отжал промокшие насквозь чижи, укутал в свою малицу.

— Скорее… Скорее… — бормотал Ансем. — Надо идти в зимовье… Скорее…

— Пойдем, Ансем аки, — успокаивал его Опунь. — Только согрейтесь сначала, обсушитесь маленько.

Когда они добрели до избушки, Ансем так и рухнул на нары. Сильная дрожь сотрясала его тело. Тикун с Карапом еще не вернулись — видно, увлеклись шишкованием. Домик успел выстыть. Опунь начал снова растапливать печь. Для большего жара он подбросил в топку бересты, за которой сбегал на березовую полянку. Вскоре в избушке стало тепло, как в деревенской бане.

— Там… В углу… Посмотри в моем мешке… — слабым голосом попросил Ансем.

— Что посмотреть?

— Есть… Кое-что…

Опунь порылся в бригадировой торбе и достал алюминиевую флягу.

— Дай сюда! — протянул руку Ансем. — Чего ты там возишься?

После несколько глотке и, старик порозовел и сразу приободрился.

«Вот, значит, где он хранит свои запасы!» — отметил про себя Опунь.

Мокрую одежду Ансема он раскинул на вешалах возле печки. Вскипятил чайник, заварил чагой чай. Ансем слез с нар, придвинулся поближе к огню.

— А! — выдохнул он. — Хорошо. Кажется, я ожил, — сказал он, прихлебывая заботливо приготовленный Опунем чай.

— Ансем аки, а как вы в невод-то угодили?

— Кой-кой, — запричитал старик. — Все мои мозги, наверное, повысохли. Совсем я ума лишился! Кой!..

— Что вы такое говорите, Ансем аки?

Ансем стукнул себя ладонью по лбу и тряхнул тоненькими, слипшимися косицами.

— Глупый я, глупый, как только что поднявшийся на крыло глухарь! За рыбой полез. Пару муксунов решил на уху взять.

— Так ведь у нас малосол еще есть.

— А мне свежатины захотелось. Подползу, думаю, тихонько по льду да несколько рыбин за жабры вытяну. Они снулые сейчас, а все равно у запора толпятся. Ну подполз. Вдруг вижу, подо льдом нельма трепыхается. Вот такая! — Старик развел обе руки в стороны. — Так и сверкает чешуей, так и играет. Аппетит у меня разгорелся — как у волка! Вот, думаю, уха будет!

— Да, из нельмы уха добрая! — подтвердил Опунь. — Я ее тоже люблю.

— Ну вот. Взял я багор и давай лед долбить. Потом стал ждать, когда моя нельма в лунке окажется.

— А она скоро приплыла?

— Скоро. Куда ей из ловушки уйти? Я руку протянул, хочу ее схватить, а она увертывается, не дается.

— А вы?

— Ладно, думаю, я тебя, окаянную, все равно достану! Сунул в воду багор, да, видно, неосторожное движение сделал. Ну и провалился сам под лед. Глупый старик с заплесневевшими мозгами!

Ансем еще отхлебнул из фляги.

— Не забуду я, парень, что ты мне второй раз на помощь пришел! Будет случай — отблагодарю.

— Ничего мне не нужно, — забормотал покрасневший до ушей Опунь. — Несчастье со всяким случиться может. — А сам подумал: «Может, заговорить с ним про Тутью?» — Но так и не смог — язык словно льдом сковало.

— Нет, ты все-таки молодец! — продолжал расчувствовавшийся Ансем. — Добрые духи тебя в такую минуту ко мне послали. При глазах Матери огни говорю! — И старик ткнул кривым пальцем в полыхавшую топку раскалившейся печки.

В избушке стояла невыносимая жара.

— Открой двери, — вернувшись на нары, попросил Ансем. — Упарился я совсем.

Опунь исполнил его просьбу, а сам вышел из домика. Ему тоже было жарко. Лоб покрылся испариной. Пригладив влажные волосы, Опунь присел на дрова, сложенные у стены зимовья. «Дурак я, дурак! Таким случаем не воспользовался! Старик ведь растаял, стал мягким, как нежная рыбья печень. Все сейчас готов для меня сделать! Спросить бы хоть об одном: думает он Тутью замуж отдавать или нет? А если задумал, то за кого? За кого именно?»

— Вот возьму сейчас и спрошу! — неожиданно для самого себя выкрикнул вдруг Опунь. — Чего мне бояться?

Вскочив, яростно дернул полуотворенную дверь, чуть не сорвав ее с кожаных петель. Когда он вошел в избушку, вид у него, наверное, был так безумен, что Ансем, приподнявшись на нарах, спросил испуганно:

— Что с тобой, парень? Щеки огнем горят. Может, напугал тебя кто? Говори! Здесь всякое померещиться может — тайга!

Опунь, опустив глаза, отрицательно покачал головой.

— А в чем тогда дело? Если мучает что — расскажи. Посоветуйся со стариком. Одному и колданку с места иной раз не сдвинуть, а двоим она легче пуха покажется.

«С чего бы начать? — лихорадочно думал Опунь. — Хоть бы какую-нибудь зацепочку придумать!» Взгляд его упал на сушившуюся одежду.

— Я… Я… — начал он, запинаясь, — про завтрашний день думаю.

— Про завтрашний день? — удивился Ансем. — А чего о нем думать? Можно еще, пожалуй, и отдохнуть. Выходной устроить.

Словно молодой неуклюжий беляк, робкая мысль Опуня выбиралась наверх из заветных глубин души:

— Мне… Я… Беспокоюсь, высохнет ли до утра ваша одежда?

— Высохнет.

— Но ведь малица и чижи покоробится. Их разминать придется.

— Разомнем.

— Размять-то разомнем, — притворно вздохнул Опунь. — Только ведь у нас как следует не получится. Здесь женские руки нужны, нежные.

— Да, женские, конечно, были бы лучше, — улыбнулся старик. — Одежа — бабье дело, известно. Моя Сантара быстро бы управилась. Хоть и немолода уже, а проворна, как белка. Ансем знал, кого в жены брать! — и старик хвастливо приосанился, спустив ноги на пол.

— А… А… Дочка ваша?..

— Которая? — насторожившись, спросил Ансем.

— Тре… Третья… Тутья… Я с ней в одном классе учусь. Она… Она… тоже проворная?

— Кой! — рассердился старик. — Зачем такой вопрос задаешь? У Ансема все дочери работящие. Я никому спуска не давал. Все делать умеют. И малицу сшить, и оленью шкуру размять, и еду приготовить Нет, моя Тутья перед будущим мужем в грязь лицом не ударит.