– Посмотрите на это с другой стороны, – сказал Шандор. – Зависимость не главная проблема. Зависимость всегда представляет собой попытку решить проблему. Это неосознанная попытка избавиться от боли. Поэтому, Джо, вопрос не в том, откуда аддикция, а в том, откуда боль. Именно это мы и постараемся вместе выяснить на наших сеансах.

После того как Шандор проводил Джо, у него оставался еще час для себя. Весь дальнейший день был расписан. Хоть он и обещал Мелиссе, что станет принимать лишь нескольких пациентов и сократит рабочие часы, отказывать людям было слишком тяжело. Шандор скинул мокасины и лег на диван. Его захлестнула волна ностальгии. Когда Мелисса впервые привела его в этот дом, он был аспирантом, но Роберт заставил его почувствовать себя мальчишкой, повторив его имя, Шандор Барток, словно считал его каким-то розыгрышем. «Да, сэр!» – отозвался Шандор, стоя по стойке смирно в джинсах клеш и футболке с индийской спиралью, мысленно проклиная Мелиссу, которая тряслась от смеха за спиной отца.

«Международные отношения… – проговорил Роберт. – Это предмет вашего изучения или то, что вы делаете с моей дочерью?» Шандор в то время учился в Лондонской школе экономики, а Мелисса была на втором курсе бакалавриата по экономике. «Антропология, – произнес Роберт, узнав, что такова была профилирующая дисциплина Шандора в университете, – занимается изучением ребят в набедренных повязках. Так что же, ради всего святого, вы делаете в Лондоне?»

«Он изучает тебя, папуля, – сказала Мелисса. – Тебя и твое племя».

Провожая его до автобусной остановки после ужина, она всю дорогу хихикала. «Папуля никогда не встречал всамделишного хиппи, – сказала она. – А мамуля сама выбрала мученическую жизнь под игом папули и не заслуживает ничьей жалости».

Когда ее мать умерла, Мелисса начала вслух задумываться, не вернуться ли им в Лондон, ведь Адам уже взрослый. Неделя с Робертом после похорон (отныне ее мать не игнорировалась, а идеализировалась) уничтожила эту идею в зародыше. Но после смерти Роберта Мелисса снова заговорила о возвращении. Адам перебрался в Берлин, так что жить в Лондоне можно было с тем же успехом, что и в Нью-Йорке. Шандор согласился. План был пожить в доме, пока он не продастся, но спустя год они слишком обжились, чтобы его покидать.

Да, сэр!

Расклешенные джинсы и футболка с индийской спиралью.

Да, сэр!

Шандор улыбнулся и закрыл глаза.

Ариф лежал на диване, ел кукурузные чипсы Doritos с перцем чили из пачки и копался в телефоне. Из его дырявых носков торчали большие пальцы ног. Дверь в гостиную он оставил распахнутой и окликнул проходившую мимо Ясмин, когда та попыталась прошмыгнуть к себе в комнату.

– Короче, я уже слыхал. Ма нехило обрадовалась.

Ясмин прислонилась к дверному косяку.

– Ариф, я с ног валюсь. Я не в настроении. И мне нужно заниматься.

Он бросил пачку чипсов на стол и скинул ноги с дивана.

– Я тоже не в настроении. – Он беспомощно посмотрел на нее. – Ладно. Иди.

Ясмин уронила сумку на пол и села рядом с ним.

– Что? – спросила она. – В чем дело?

Он возвел взгляд к потолочному плинтусу, словно ответ мог таиться в его пыли.

– Значит, Джо перейдет в мусульманство, – сказал он. – Молодчина.

У Арифа был такой же тонкий нос, как у Шаоката. Ясмин, унаследовавшая круглый нос Анисы, раньше завидовала брату, но теперь заметила, что из-за этого узкого носа Ариф выглядит осунувшимся и брюзгливым. На суровом лице Шаоката он смотрелся по-другому.

– Поживем – увидим, – ответила Ясмин. Ей не хотелось это обсуждать, тем более с Арифом. – Всё, я иду к себе.

– Помнишь ту девчонку? – спросил Ариф, садясь. – Ну, с которой я в тот раз был в магазине.

Люси-как-ты-догадалась.

– Она вроде ничего, – ответила Ясмин и подождала, но Ариф уже потратил все силы на предыдущую фразу. – Люси, кажется? Насколько я понимаю, она твоя девушка.

Послышался звук открываемой двери, и по кафельному полу прихожей знакомо зашлепали башмаки Шаоката. Став старшим партнером, он перестал посещать пациентов на дому по вечерам и теперь всегда возвращался сразу после закрытия клиники.

Только сейчас до Ясмин дошло, что Ма не высунула голову из кухни и в доме не витает запах готовки.

– А где Ма? – спросила она Арифа.

– Чаевничает с твоей свекровью.

Ариф попытался улизнуть, но Баба велел ему остаться. Если он намерен относиться к этому дому как к гостинице и вести себя как постоялец, как чужак, пусть платит за проживание и перестанет принимать участие в жизни семьи. Шаокат отвернул свой деревянный стул от стола и сел прямо, как судья, лицом к детям. Ариф положил ноги на кофейный столик со столешницей из оникса. Большие пальцы его ног, голые и торчащие, внезапно стали выглядеть непристойно. Он вызывающе пошевелил ими.

Ясмин примостилась на подлокотнике дивана. Она надеялась, что Шаокат оставит Арифа в покое. Но знала, что неблагодарность Арифа огорчает отца, десятилетиями трудившегося, чтобы заработать на дом с четырьмя спальнями в тупичке с верандой для зонтов и обуви и садом больше ста футов в длину и полностью оплатить обоим своим детям университетское образование (вот что Баба делал со своими деньгами); его огорчает, что, входя в дом своей мечты, ему приходится игнорировать пыль, беспорядок и горы хлама, по дешевке купленного в благотворительных магазинах; огорчает, что сад уродует хлопающая на ветру парниковая пленка и грязные траншеи, остающиеся после редких порывов Анисы к сельскохозяйственной деятельности. Все это огорчало его, но он никогда не жаловался. Напротив, он старался поощрять и хвалить многочисленные и разнообразные затеи, которые Ма бросала на полпути. И несмотря на то, что он часто старался закрывать глаза на поведение Арифа, ему не всегда это удавалось. Ариф, раздражающе хрумкающий чипсами и беспардонно ковыряющий в зубах, нисколько не облегчал ему задачу.

– Баба, у меня сегодня был один пациент, которого я хотела с тобой обсудить.

Мистер Ренфрю, ранее отбрыкивавшийся от осмотра, при обходе консультанта купался во внимании. Он осчастливил Пеппердайна подробным анамнезом, включавшим в себя перенесенную больше шестидесяти лет назад аппендэктомию, подхваченную на Филиппинах лихорадку денге и рассуждения по поводу неспособности национальной системы здравоохранения вылечить его от синдрома запястного канала. Ясмин в общих чертах описала самые актуальные части его медицинской истории и свои наблюдения, и Баба снял очки, чтобы без помех поразмыслить о подробностях. Он задал несколько вопросов, подтолкнул ее к дифференциальному диагнозу, напомнив клинический случай, который они разбирали вместе, и посоветовал провести анализ на иммуноглобулин G.

Ясмин молилась, чтобы Ма поскорее вернулась домой и Ариф смог ускользнуть. Что от нее понадобилось Гарриет? И не слишком ли поздно для чая? Но Ма все не возвращалась, и Баба переключил внимание на сына.

– Ну а теперь будь добр, поведай нам, чем весь день занимался ты.

Ариф подбросил в воздух чипсину и безуспешно попытался поймать ее ртом. Она так и осталась лежать у него в промежности.

Баба позволил молчанию разрастись и заполнить комнату.

Когда оно стало невыносимым, Ясмин постаралась заставить себя заговорить, но Баба вскинул ладонь, призывая ее к молчанию.

– Возможно, откликался на вакансии?

– Ага, – ответил Ариф. – Откликался на вакансии. Целый день.

– Ясно. Ты не мог бы показать мне эти отклики?

– Не могу. Отправил их. Они на почте.

– Ни одного имейла? ни одного отклика онлайн? Совсем ничего не можешь показать?

– Ничего. – Ариф расправил пачку чипсов и высыпал крошки себе в рот.

Сегодняшний двубортный костюм Шаоката был застегнут на все пуговицы. Галстук в полоску различных оттенков коричневого слегка сбился набок, уголок воротника рубашки слегка пообтрепался, но всё в его одежде, позе, в которой он сидел, в аккуратно причесанных волосах говорило о том, что он усердно трудится, прилагает усилия и, что самое главное, ему не наплевать. Ариф был в грязных джинсах. Его отросшие волосы выглядели сальными. Поза, в которой он лежал, – раскинув руки на диване и забросив ноги на кофейный столик, – говорила об обратном: ему все до лампочки.