– «Призрачные операции» – прежде я не слышал этот термин. – Баба повернулся к Ясмин, чтобы видеть ее реакцию. – Здесь целая статья о нескольких американских врачах, которых за это судят. Хочешь знать мое мнение?
Она ответила, что хочет. Под эркерным окном выросла новая груда добра. Добро разрасталось в доме, словно грибы в темном сыром лесу. Коробки и пакеты с ненужными вещами, которые в конце концов осядут в гараже или гостевой спальне или будут навязаны соседям, слишком слабым, чтобы отказаться от бэушной сушилки для салата, впариваемой им миссис Горами. Немногим обитателям отделанных белой камешковой штукатуркой домов на их улице удалось спастись от щедрот дома двадцать три по Бичвуд-Драйв.
Баба снял очки и погрузился в размышления. В минуты задумчивости он обычно снимал и складывал очки, словно правду можно было увидеть, глядя не вовне, а только внутрь себя. Он сидел с прямой спиной на деревянном стуле за занозистым сосновым обеденным столом, по совместительству служившим ему письменным. Всюду громоздились папки и ящики. У Бабы был кабинет, который они между собой всегда называли залом, с величайшей торжественностью обставленный много лет назад, когда он стал партнером в клинике общей практики, где проработал предыдущие десять лет. Зал был заставлен стеллажами с научными фолиантами и кольцевыми скоросшивателями с подшивками журналов. Посреди комнаты стоял огромный стол красного дерева с отделкой из кожи и меди и грозный черный мягкий вращающийся стул. Если Баба собирался о чем-то заявить или прочитать очередную нотацию Арифу по поводу его безалаберности, незрелости и безразличия к собственному будущему, то осуществлял подобные вмешательства в зале. В остальное время он предпочитал читать за столом в гостиной, а если желал посмотреть телевизор, то попросту разворачивал стул, вместо того чтобы с удобством устроиться на диване или в кресле с наклонной спинкой.
– Мини, это вопрос согласия, – изрек он после долгого размышления. – Пациент должен не только подписать форму, его согласие должно быть информированным. Если он не знает, кто будет проводить процедуру, то не является поистине проинформированным.
– Да, Баба. – Ясмин понимала, что отец ждет от нее большего. Разве он может быть учителем, если она не исполняет роль ученицы?
Но ее внимание было рассеяно. Желудок сводило от голода и тревоги. Уже несколько недель она гнала от себя – из последних сил! – страхи насчет знакомства своих родителей с Гарриет. Спасали лишь полная загруженность работой и, до некоторой степени, беззаботные заверения Джо. Гарриет не только станет вести себя примерно, она будет восхищена и очарована. «Она тебя, конечно, обожает, – сказал он, – но слегка разочарована, что в тебе мало индийского. Зато твои родители достаточно аутентичны, чтобы довести ее до оргазма».
Ясмин пыталась выкинуть из головы беспокойство, но оно отиралось поблизости, словно соседская кошка, воющая и мяукающая на подоконнике. Теперь, когда день икс почти настал, до нее дошло, что она подавляла не те тревоги. Что бы ни подумала Гарриет про Шаоката с Анисой, она скроет это благодаря английским манерам. Кроме того, ее одобрение не так уж важно. Представители английского среднего класса не вмешиваются в матримониальные планы своих детей. Но Гарриет Сэнгстер грозила привнести – уже привнесла – в семейство Горами секс, и ее невозможно было нейтрализовать щелчком пульта. Что будет, если, как случилось в первый визит Ясмин в Примроуз-Хилл, она настоит на том, чтобы продемонстрировать свою коллекцию индийской эротики? Или примется рассуждать на одну из своих излюбленных тем – например, про культурное значение лобковой растительности?
Представив, как Ма бросает книгу Гарриет в мусорное ведро, Ясмин невольно сжала кулаки. Она воображала завтрашнее долгое возвращение домой в гробовом молчании, тихонько всхлипывающую Ма на пассажирском сиденье, Бабу, уставившегося на дорогу. Воображала, как он позовет ее в зал, и она предстанет перед ним, сидящим на своем черном мягком стуле и облизывающим губы, как всегда, прежде чем сказать что-то важное.
– Вот интересный случай, – сказал Баба. – Послушай, и посмотрим, сможем ли мы разобраться вместе. Пятидесятидевятилетний мужчина, поступивший с повышенной температурой, помутнением сознания, тромбоцитопенией, сыпью и почечной недостаточностью.
Ясмин подалась вперед на диване, изображая внимательность, но ее мысли были далеко. Все это чепуха. Гарриет ни за что так себя не поведет. Она гордится своей восприимчивостью к культурным особенностям. В этом можно не сомневаться. А Баба ни за что не запретит ей выходить за кого-либо замуж, что бы он ни думал о потенциальной свекрови. Ну а что до Ма, то она будет довольна, если доверить ей свадебные хлопоты. Ма гордится, что ее дочь выходит за сына знаменитой писательницы, которая написала не только несколько книг, но еще и оперу, и пьесы, исполнявшиеся по радио. Ма так прямо и сказала Ясмин, соседям и родне на трех континентах. А эти надуманные беспокойства – только из-за насмешек Арифа.
– За три дня до госпитализации пациент был здоров, – вслух зачитал Баба. Он обожал разборы клинических случаев, публикуемые «Медицинским журналом Новой Англии», они были его любимым видом совместного досуга с дочерью. – Затем начались рвота, диафорез и слабость… Ко времени осмотра сотрудниками службы скорой помощи он не мог говорить и стоять, но реагировал на болевые раздражители… Иди сюда… – Он прервался и жестом велел ей подойти и почитать из-за его плеча. – Здесь гораздо больше информации.
Ясмин встала возле отца и попыталась сконцентрироваться. Кровяное давление составляло 132/82 мм рт. ст., пульс – 110 ударов в минуту, частота дыхания – 26 вдохов в минуту, а сатурация кислородом – 94 %, когда он дышал дополнительным кислородом в объеме 2 литров в минуту через назальную канюлю. Диаметр нереагирующих зрачков составлял 3 мм. Кожа была теплой…{1} Сосредоточиться на дальнейших подробностях не получалось. Вместо этого Ясмин то и дело поглядывала на Бабу, видя его таким, каким на следующий день увидит его Гарриет, – врачом-индийцем в мешковатом коричневом костюме со слишком широким галстуком. Вот он сидит, такой прямой и чинный. «Полный достоинства», – подумала Ясмин. Она всегда считала отца именно таким. Уже в четырнадцать лет он был самым высоким мужчиной в своей западнобенгальской деревне. И хотя Баба любил повторять, что по статистике, начиная с сорокалетнего возраста, люди каждые десять лет становятся ниже на полдюйма, сам он в свои шестьдесят оставался таким же высоким, как в юности.
– Арифу не стоит завтра идти с нами, – внезапно сказала она. – Джо позвал его из вежливости, но Гарриет ждет только нас троих.
Баба взглянул на нее, подняв густую седую бровь:
– Беспокоишься, что не хватит еды? Твоя мать собирается взять запас пищи на два-три месяца.
– Нет, – сказала Ясмин. – Просто… А ты не мог бы ее остановить? И если Ариф пойдет, он будет… Не знаю, от него чего угодно можно ожидать!
– Мини, не волнуйся так. Ариф останется дома. Но твоя мать возьмет свою готовку, потому что такой у нее обычай, и останавливать ее было бы жестоко. – Он перевел внимание на анализ клинического случая, и Ясмин стало стыдно своего волнения.
Баба не одобрял какого бы то ни было волнения. Оно было простительно лишь маленьким детям и психически неуравновешенным, в прочих же случаях заслуживало порицания. Он жил упорядоченной жизнью: работал, штудировал свои журналы, ел за одним столом со своей семьей, изредка выпивал капельку виски из рубиново-красного хрустального стакана-тумблера, который вместе с бутылкой хранился в верхнем ящике письменного стола из красного дерева. Он смотрел по телевизору новости, документальные фильмы про страны, охваченные войнами, а по воскресеньям – дневной повтор «Жителей Ист-Энда» вместе с Анисой, которая была преданной зрительницей многих мыльных опер. Время от времени он выносил суждения, которые, вне зависимости от того, касались ли они семейных разборок или положения в мире, преимущественно сводились к тому, что истинное счастье – это тихая и размеренная жизнь.
