Отец Алкионы вполне соответствовал своей религии, так как был человеком суровым, сдержанным и угрюмым, но, тем не менее, очень влиятельным. Предполагалось, что он получил многие свои способности посредством жертвоприношений и аскезы, и ему также приписывали готовность использовать их во зло самыми разными способами. Её мать Канцер не была злой, но всегда находилась в состоянии беспокойства и страха, которые быстро передавались её дочери. Алкиона была одиноким и напуганным ребёнком, хотя с ней не обращались дурно. А так как к внутренним службам её не допускали, она не имела никакого представления о бесчеловечности религии своих родителей. Однако угрюмая атмосфера, царившая в её семье, обеспечила ей несчастное детство.

Она росла без особого образования, и в её юности не было каких-либо важных событий, пока в шестнадцатилетнем возрасте она не встретила Поллукса, привлекательного, но легкомысленного парня, который сразу же ей понравился. Симпатия, кажется, была взаимной, и они полюбили друг друга. Алкиона, пребывая в мрачной атмосфере семьи, боялась объявить о своей любви, поэтому они встречались тайно, и со временем их отношения стали незаконно близкими. Через какое-то время Алкиона заявила своему возлюбленному, что ему пора готовиться к женитьбе, но он сказал, что это невозможно. Оказалось, что он не только принадлежал к другой религии, но также существовала давняя вражда между его семьёй и семьёй Алкионы.

Илл. 15. Алкиона в 29-й жизни.

Потребовалось немало времени для того, чтобы Алкиона убедилась, что её возлюбленный действительно бессердечен и жениться не собирается. Когда она, наконец, поняла это, она с отвращением отстранилась от него и рассказала всё своей матери, объявив о своём положении и поклявшись отомстить Поллуксу. Её мать была очень расстроена, но когда узнала, кто был любовником, сразу же сказала, что он из дурной семьи, потому что его отец таким же образом погубил её младшую сестру. Эта история ещё больше возмутила Алкиону, и как уже было сказано, она решила посвятить всю свою жизнь тщательно спланированной мести. Затем мать раскрыла ей секрет, что это можно сделать, прибегнув к тайным обрядам их религии. И поэтому Алкиона очень хотела быть посвящённой в эти тайны.

Пришлось рассказать всю историю отцу, который тоже был в бешенстве, ибо по обычаям того времени рождение внебрачного ребёнка обрекало его дочь на жизнь вдовы. Он сурово порицал её, однако одобрил намерение отомстить. Он раскрыл ей некоторые секреты их веры, которые произвели на неё глубокое впечатление, но в то же время сильно напугали, поскольку она должна была предаться кошмару, о котором было страшно даже подумать. Чтобы скрыть, насколько это было возможно, результаты близости с Поллуксом, отец настоял на её немедленном браке с дьявольским жрецом Скорпионом. Это был мужчина намного старше её, совсем неподходящего для неё типа, и он был медиумом для большинства самых отвратительных воздействий.

Она, конечно, с отвращением отвергла бы эти планы, но всё же была вынуждена принять их как необходимую часть мести, которой она решила посвятить всю свою жизнь. Её душевный настрой был таким, что она оказалась из-за постоянного воздействия злых астральных влияний практически в состоянии одержания, что считалось признаком большого прогресса в этой отвратительной религии. Получив от неё леденящую кровь клятву хранить тайну, мать раскрыла ей особенно отвратительный план мести, который, по её словам, гарантировал полный успех. Среди прочих жутких подробностей речь шла о преступлении, состоящем в принесении собственного ребёнка в жертву призываемому божеству. Из-за своей ненависти к Поллуксу она согласилась на это, потому что это был его ребёнок, но когда он родился, материнский инстинкт оказался сильнее, и она отказалась от запланированного убийства.

Многие церемонии уже были завершены, и дело оставалось за ужасной договорённостью, по которой при рождении ребёнка она должна была целиком посвятить его и себя службе этой отвратительной богине. Кульминационным моментом должно было стать убийство младенца на алтаре божества и произнесение определённых жутких заклинаний, в ответ на которые статуя должна была сойти с пьедестала и обнять просителя. В это время богиня перемещалась из статуи в тело идолопоклонника, который затем, как проводник божества, должен был поглотить жертву. Силой этой кошмарной трапезы вселившаяся сущность должна была дать телу почти те же силы, какими средневековые суеверия наделяли Руку славы: при приближении мстителя все двери распахивались, все живые создания не могли сопротивляться его воле, так что он мог мстить безопасно и даже оставаться незамеченным, поскольку богиня окутывала его мантией-невидимкой.

Движимая безумной яростью и почти непреодолимой силой окружения, Алкиона приступила к начальным стадиям этой отвратительной части чёрной магии. Но когда ребёнок родился, она почувствовала отвращение и отказалась продолжать церемонию посвящения. Её отец был чрезвычайно зол и высмеял её, как слабую и недостойную помощи и благосклонности богини. Он даже сказал, что ребёнок принадлежит уже не ей, а божеству, которому был предназначен, и требовал, чтобы он был отдан ему. Алкиона решительно отказалась от этого, совсем не боясь гнева своего ужасного отца. Он некоторое время с негодованием настаивал, но потом вдруг уступил, с усмешкой сказав, что богиня добьётся своего другим путём.

Вскоре после этого младенец заболел, и несмотря на все усилия Алкионы, его загадочная болезнь стремительно прогрессировала. Вскоре она сама заболела, переживая за ребёнка, а когда выздоровела, ей сказали, что ещё в начале её болезни младенец умер, и что его тело, как и всегда это делалось, было сожжено. Но она этому объяснению не поверила, и с тех пор к её страху перед отцом добавилась ненависть. Алкиона так никогда и не узнала, несмотря на свои подозрения, что её отец, из-за своего фанатизма веривший в то, что ребёнок принадлежит богине, и что её гнев обрушится на него, если он не исправит положение, ухитрился отравить слабым ядом сначала ребёнка, а затем и его мать. Как только она потеряла сознание, он забрал младенца и сам принёс его в жертву своему кровожадному божеству.

Человеческие жертвоприношения были обыденным делом при проведении тайных обрядов этого ужасного идолопоклонства. Тем не менее, посреди всех этих мерзостей виднелись некоторые проблески каких-то первоначальных лучших влияний, когда вера ещё не деградировала. Сама фраза, торжественно произнесённая жрецом в кульминационный момент человеческого жертвоприношения, казалось, содержала в себе слабое отражение лучших времён, поскольку первая часть её напоминала, хотя бы по тону, одну из Упанишад. Она звучала примерно так:

– Из земли – жизнь и кровь, но откуда – душа? Кто тот, кто держит ещё нерождённого в своих руках? Смотрители прошлого мертвы, и мы пришли им на смену. Во имя крови, которую мы предлагаем, услышь нас и спаси! Жизнь и кровь мы даём тебе. Спаси его душу и отдай её нам обратно.

Последние слова, видимо, указывали на то, что душа, а точнее, астральное тело приносимого в жертву должно быть отдано в их руки, чтобы стать одной из их кошмарных сущностей для одержания, стать одновременно и инструментом и, неким странным образом, предметом их выродившейся религии. Как мы уже сказали, большинство их заклинаний было совершенно невоспринимаемо и сильно напоминало те, что применяют негры в ритуалах вуду и обеах. В то же время, были определённые слова из санскрита, затерявшиеся в серии грубых восклицаний, произносимые с невероятной яростью, которая, несомненно, наделяла их ужасающей силой зла. Одной их особенностью было произнесение комбинации согласных, в которую по очереди вплетались все гласные звуки. Таким было слово «хрим» и восклицание «кшранг». Посреди всех этих грубых восклицаний появлялось пожелание зла на очевидном санскрите: