Как вы понимаете, возмущению и негодованию моих белобрысых "обожательниц" не было предела. Никто просто не ожидал, что я смогу так значительно продвинуться в результатах. Свято поклявшись не допустить моего первенства перед товаркой, за мной установили бдительный контроль.

  В общем-то, жить это не мешало, больше забавляло. Придраться всё равно было не к чему. Поэтому, со спокойной душой, поддержкой Марты и княжны, продолжила оттачивать в себе даму. (Надо же, она там, всё-таки, обнаружилась.)

  Однако, добровольные надзирательницы всё-таки дождались своего часа и моего "прокола". Хотя, как это назвать – каждый рассудит по-своему. Дело в том, что я никогда не смогу смириться с тем, когда обижают слабых. На том, как говорится, и "погорела". Но если бы прошла тогда мимо и ничего не сделала – это была бы уже не я.

  В общем, дело было так.

  Возвращаясь вечером в комнату с традиционных занятий у Марты, в углу за колонной услышала какую-то приглушённую возню. Я бы, может и не обратила внимания, но в этот момент отчётливо прозвучали угрожающий шёпот и испуганный писк.

  Поспешив в этот укромный угол, застала неприятную картину: трое девочек лет одиннадцати зажали в углу "кофейницу"** лет восьми, которая, видимо, первый год находилась на обучении в институте. Больше всех напирала дородная матрёшка внушительных для своего возраста габаритов, изо всех сил пытаясь разжать тощий, намертво сжатый кулачок перепуганной малышки.

  Ни секунды не задумываясь, я на полном автоматизме привычным приёмом выкрутила сопящей матрёшке руку и угрожающе нависла над всей этой троицей.

  Понятия не имею, каким образом подобная компания оказалась в такой час без пригляда комнатных надзирательниц, но, учитывая, как некоторые барышни умудрялись по ночам пробираться из дортуаров в институтскую часовню, дабы помолиться за предметов своих обожаний, не то, что в коридор – ничего совсем уж необычного в этом не было. Кроме повода, по которому они здесь собрались.

– Что здесь происходит?! – зарычала я, продолжая удерживать нападающую в болевом приёме.

– Отпусти! Мне больно! – мявкнула та.

– Я знаю. Иначе какой в этом воспитательный смысл. Повторяю вопрос. Что здесь происходит?

  Толстушка обозлённо пыхтела молча. Две её подружки, отодвинувшись в угол, испуганно смотрели на меня. Лохматая, растрёпанная от неравной борьбы, зарёванная жертва тихо всхлипывала, присев на корточки, продолжая до синевы сжимать кулачок.

– Покажи. – как можно спокойнее попросила я.

  Девочка подняла на меня затравленные глазищи.

– Не бойся, не отберу. Покажи, пожалуйста. – ещё мягче сказала я.

  На дрожащей раскрытой ладошке лежала брошка. Не то, чтобы особо дорогая или красивая. Довольно заурядная.

– Это чья? – спросила я.

– Мамина. – прошептала девчонка, продолжая нервно трястись.

– В общем так. Кто хоть пальцем тронет… Как тебя зовут?

– Маша Матвеева.

– Хоть пальцем тронет Марию – будет иметь дело со мной! – напуская в голос угрозу, громким шёпотом "рявкнула" я. – Всем понятно?!

  Вся троица закивала головами. Отпустив, наконец, заводилу, шугнула из коридора. Повернулась вслед за ними и наткнулась взглядом на Полину, замершую в позе превосходства с язвительно-победоносным выражением лица.

*Сroyez mon expérience – Поверьте моему опыту. (фр.)

**"Кофейницами" называли учениц младшей возрастной категории за коричневый цвет формы.

– Это мамина брошка. – ещё раз пояснила девочка, посмотрев в удаляющуюся спину Полины, – Я утаила её и не отдала на хранение классной даме. Спасибо… Тебя теперь накажут?

– Теперь всем влетит. – "успокоила" я её, поднимаясь на ноги в полный рост и уже зная, что произойдёт дальше.

  Думаю, вы уже тоже понимаете, что произошло потом. Опасаясь, что фройляйн Марта захочет утаить или хотя бы смягчить инцидент, блондинка на всех парусах прямым ходом отправилась ябедничать маман – чтобы уж сразу и наверняка попортить мне репутацию. (Хорошо ещё мозгов хватило не бежать до самой начальницы института.)

  Да и бог бы с ней, с самой репутацией, но "недостойное мадемуазель поведение" (так потом сформулировали моё участие в конфликте), стало основанием для того, чтобы "срезать" мне с таким трудом заработанные баллы.

  Полина расстаралась на славу, расписывая изумлённой инспектрисе ужасную коридорную драку, в которой я, по её словам, буквально едва не искалечила несчастных крошек.

  Конечно, истинная подноготная потом раскрылась. И "на орехи" получили все, включая матрёшку с её бандой и саму Полину. (А вот нечего было без дела шариться вечером по коридорам, огорчать и вводить в заблуждение маман) Шум этот не был нужен никому, но дурная девчонка уже подняла пыль до потолка. Чем вызвала раздражение Риммы Ефремовны на свою "светлую" голову, но и достигла цели – мой общий результат уронился куда-то ниже премии, продвинув подружку троицы обратно на второе место.

  Кстати, впоследствии, когда событие из уст в уста прошелестело по старшим классами института, за проявленный энтузиазм в фискальстве спетую троицу вместе с подружкой начали несколько сторониться и презирать. Это считалось предосудительным –  таков был внутренний негласный кодекс чести.

  Мне же пришлось долго объясняться с разгневанной инспектрисой. При этом краснеть и сгорать от стыда за то, что подставила свою классную покровительницу. Однако, сама Марта своей реакцией на всю эту ситуацию ещё больше удивила и покорила моё сердце. Уважение к железной фройляйн по моей личной шкале взлетело до небес.

  Она, конечно, тоже получила выговор от прямого начальства, но не очень-то расстроилась. Очевидно, это было не такой уж редкостью и для педагогического состава. Конечно, Марта не пришла ко мне с безоблачным лицом и не хлопнула по плечу со словами, вроде: "Не парься тефочка, фсё это ерунта!"

  Железная фройляйн была очень огорчена и откровенно сердилась на меня. Но не за то, что я заступилась за мелкую, грубо говоря, кулаками, тем самым дискредитировала себя и её (Марту) неприличным поведением и порушила плоды наших совместных усилий. А за то, что ПОПАЛАСЬ.

– Ох, тётка, я бы с тобой однозначно пошла в разведку! – думала я, смирно сидя на стуле и наблюдая за тем, как она расхаживает передо мной, возмущённо рассуждая про свои любимые "тисциплину и поряток", временами останавливая на мне взгляд внимательных глаз. В которых, кстати, не было ни грамма осуждения!

– Мне етфа уталось угофорить коспожу инспектрису не отменять фаших тополнительных занятий. Етфа уталось! Просто мадам не сахотела потнимать шум. Хорошо, что дело не тошло то госпожи начальницы института! Са такое могли бы и исключить. Теперь притётса начинть фсё с начала и трудитса ещё больше. Натеюсь фы не притумали себе, что фсё пропало и шансоф больше нет? – она строго и испытующе посмотрела на меня.

– Ни в коем случае! – заверила её я, состроив максимально убедительную физиономию.

  Тем более, что сдаваться я и в самом деле не собиралась. Не подумайте, что я такая прям вся из себя стальная и нисколько не опечалившись пережила всю эту катавасию, бодро решив, что море – по колено и это не стоит моих переживаний. Ещё как пригорюнилась. Даже немного втихушку порыдала.

  Просто не позволила себе расклеиться и урониться в глазах столько уже сделавшей для меня Марты. Опять же спортивное прошлое помогало "держать удар". Опыт былых не только побед, но и поражений давно научил пониманию, что это – ещё не конец.

  Опять же вариантов-то других не было. Не знаю как, но предстояло исхитриться и наверстать потерянное.

– Фот и хорошо, тефочка. Для того, чтобы тостойно устроить сфою сутьбу тефушке, не имеющей поттершки семьи, нушно иметь оччень стойкий характер. Я рада, что не ошиплась ф отношении фас. – удовлетворённо кивнув на моё заявление, Марта немного успокоилась и переключилась в конструктивное русло решения возникшей проблемы, – Нам нушно притумать эффектный хот. Такой, что смошет протфинуть фас фперёт.