Итак, я вошел туда, где обитал Ганн, лежащий в теплой ванне.

Ощущение вхождения... дайте подумать... погру­жение вверх. Представьте себе постепенное уплот­нение духовных атомов, притяжение одного к друго­му, концентрированный экстаз, совершенная смесь — я, вселившийся в плоть: пульсирующий про­должительный оргазм, заставляющий меня — хотите верьте, хотите нет — ооооохать и аааахать и забыть о том, что мне, собственно, делать с недавно приобретенными членами, все равно как если бы какая-нибудь девушка Бэчемана³⁶ — доблестная Пэм или кто угодно — забавлялась столь увлеченно, что ее невоз­можно было бы вытащить с корта, разжать ее потные пальцы, не выпускающие ракетку, или стремительно вздернуть ее спортивную юбку, похожую на рододен­дрон. Вы чувствуете себя, словно (опять это «словно», хотя само-то по себе это ощущение, конечно, не вызывает раздражения...) вдыхаете возбуждающий газ. Страшная расслабуха, насыщенность удовольствием и бесконечным желанием. Добро пожаловать, Люци­фер, в потрясающий мир материи.

Мне доставляет большое удовольствие сообщить, что после этого я угомонился. Но в те первые часы я был для себя опаснейшим врагом. Ванная комната Ганна, как я впоследствии обнаружил, достаточно унылое местечко (почему же он отправился именно сюда, чтобы свести счеты с жизнью, в то время как у него в распоряжении находилась целая квартира, не говоря уже о городе, — для меня это тайна за семью печатями. На самом деле это неправда, и я знаю по­чему: это единственная привычка, ознаменовывающая детство, пускающая глубокие корни в подрост­ковом возрасте, заставляющая беспрекословно под­чиняться ей в зрелости), но вы должны были бы по­пытаться сказать мне об этом заранее, когда только-только раскрылись пять почек восприятия, и пред ними предстал покрытый плесенью потолок и запах грязных носков, металлический вкус водосточных труб, грязная ванная и ржавая вода, — безутешный монолог капающей со звоном воды. Пять органов чувств, может быть, не позволят вам зайти слишком далеко в восприятии Предельной Реальности, Вельзевулова прыщавая задница поможет всему этому квинтету найти занятие для тела и на Земле.

Необузданная орда запахов: мыло, побелка, гни­ющая древесина, известняковый налет, пот, сперма, вагинальные выделения, зубная паста, аммиак, засто­явшаяся моча, блевотина, линолеум, ржавчина, хлор­ка — массовое движение запахов, бесчинствующая кавалькада вони, смрада и ароматов в вакхическом сговоре друг с другом... всем вам дааабро... дааабро пожаловать, хоть вы и накинулись всей сворой на мои девственные ноздри. Я безрассудно вдыхал все подряд, совершая длительные и глубокие затяжки; В ход пошел делающий волосы гладкими или пушис­тыми «Пантин», с дерьмовым запахом, лишь отдален­но напоминающим аромат, и засушенные франджипани, и сандаловое дерево, остатки благовоний Пе­нелопы, бывшей подружки, которые сжигались у края ванны, чтобы и без того болезненные воспоминания о ней стали еще острее. В ход пошел запах абрикосов и соли для ванн, аромат сушеных груш и крема, ис­пользуемого Виолеттой, моей нынешней подружкой, для своей здоровой и ухоженной вагины, все это в сопровождении ярь-медянки U-образной трубы и умягчающей пены «Мейти» для ванны, которую по­такающий своим желаниям Деклан настойчиво счи­тал святой реликвией детства до тех пор, пока мой спокойный голос и фатальная цепочка принятых им решений не привели его к последнему погруже­нию...

А это были всего-навсего запахи. Раскрыв свои недавно приобретенные глаза, я обнаружил, что меня буквально атакует бездонная лавина цвета. Кажется, я даже вздрогнул, попробовал отступить — небольшая паническая атака, пока не сфокусировался и не понял, что окружающий мир вовсе не прилип к наружной части моих глазных яблок. Белые вспышки от сереб­ряных кранов, ослепляющее небо, отраженное в зеркале (висящем напротив окна, как вы понимаете), ртутный мениск мутной воды — яркие языки пламени и сверкающие змеи повсюду вокруг меня. И меньший по чину ангел не смог бы... Да, в такие моменты прос­то необходимо... самообладание. Рассудительность. Такое ощущение, будто присваиваешь себе не только чужое имя. Комбинезон, который носишь по праву. Мое, мое, мое, все мое. Властелин этого мира, как сказано обо мне в Доброй Книжке, и только впервые мне открылось, что до этого времени я не заслуживал подобного звания. В комнате три на два с половиной я насчитал семьдесят три оттенка серого.

Этот нытик Ларкин³⁷ как-то раз написал стихотво­рение, посвященное своей коже. Оправдание тому, что он испытывал ее в различных чувственных или чувствительных состояниях и в конечном счете сбро­сил ее. Вы, проказники, ничто так не недооценивае­те, как свою кожу. Примите это на веру, но вам стоит быть повнимательней и со вкусом: пробы и ошиб­ки — не тот путь, по которому вам следовало бы идти среди вкусовых ощущений ванной комнаты (как и мне после того, как я проглотил нечто густое, впоследствии оказавшееся противогрибковым гелем Ганна), но за исключением опасно горячего и риско­ванно холодного вам приходится испытывать на себе трение с совершенно различными предметами. Я провел целый час, плескаясь в воде. В течение следующих двух я добавлял горячую воду и наблюдал за тем, как краснело мое тело. Не позволяйте мне касаться в своем повествовании ни полотенец Ганна, ни его восхитительно прохладной грудной клетки или горла, ни обшивки водонагревателя, ни барха­тистого халата в шкафу, ни скользкого линолеума, ни теплой эмали ванны после того, как вода спущена, ни... вероятней всего, я мог бы продолжать до беско­нечности.

И несмотря на все это, я бы, как мне кажется, провел этот день вне дома, если бы не оказался захва­чен врасплох страшно продолжительной эрекцией, о которой, держу пари, маленький отвратительный член Ганна и мечтать не мог. Неловко признаваться, 11 о — вот тебе на — стояк, как у Порочного Развратни­ка Антиохского.

Конечно, я оправился после этого лишь через четырнадцать часов. Во мне изначально заложена способность оправляться после чего угодно. Это, по-видимому, был неловкий, но ошеломительный дебют (о, я обнаружил, что могу говорить о, ох, оооххх), и далее я попробовал все существующие способы онанизма: запыхавшись, по-деловому, порочно, обессиленно, смело, игриво, томно, тонко, грубо, отвра­тительно, истерически, лукаво... Не подумайте, что я хвастаю, сказав, что я мастурбировал иронически и даже, быть может, сатирически. Поразительно, какая скорость приспосабливаемости! Папаша пой­мал меня современной игрушкой. Будь она неладна. С чем же, с какими предложениями они пожалуют в следующий раз?

Позвольте мне быть честным: я знал, с чем мне придется вступить в противоборство в первые часы воплощения. Я знал, с чем придется иметь дело... моему аппетиту. Хочется невозмутимости. Хочется избирательности. Хочется избежать искушения и не ринуться получать ощущения от всего подряд, как какой-нибудь обладатель выигрышного лотерейного билета из захолустного Сандерлэнда, оказавшийся в «Харродз»³⁸. Я помню, как восторженно размышлял над обладанием плавающего трупа Ганна: «Чего я действительно должен избегать — так это не вести себя как настоящая свинья». С другой стороны, мне придется нелегко, поскольку я и намерен вести себя как настоящая свинья.

Работая рукой, я совершил экскурсию в порно­шкафчик, который представляет собой голова Ганна. Я ожидал встретить там Великую Потерянную Лю­бовь — Пенелопу конечно же, ведь он провел массу времени, вспоминая Ее Голос, и Ее Запах, и Ее Глаза, и Ее Душу, и многое еще что, но аи contraire³⁹ — там была Виолетта. В большой степени она. Виолетта — возможная замена Пенелопы. В ней, в отличие от Пенелопы, есть высококачественное зерно для мель­ницы-воображения Ганна; ее вовсе не интересует секс с ним, а это — основной возбуждающий стимулятор для либидо нашего парня. Виолетта гораздо симпа­тичней, чем Пенелопа. То есть она меньше похожа на реальную женщину, а больше на порномодель. (Порномодели, Ганн знает об этом из своего продолжительного исследования, овладели искусством обольстительного взгляда до такой степени, что ка­жется, будто они делают это за деньги. Одна из при­чин, по которой он предпочитает — гм — журналы видео: многие женщины, снимающиеся в видеофильмах, стремятся убедить зрителя, что они делают это просто потому, что им это доставляет удовольствие, но плохо то, что практически ни одна из них не вы­глядит так, словно ей это приносит удовольствие. Постпенелопное — все, что обращает свое внимание на неподдельное, а не обманное, — обрекает Ганна на уменьшение кровоснабжения в одном из органов.) Поэтому-то и появилась Виолетта, которая делает это отнюдь не из-за того, что это ей нравится. Тем более что Ганну до сих пор не верится, что она дей­ствительно позволяет ему заниматься с ней сексом. Разумеется, она в последнее время делает это не час­то. Ее сексуальные возможности резко уменьшились после того, как окончательно иссякла ее изначальная убежденность в том, что Ганн трется среди полезных людей.