Да, моя религия позволяла мне чувствовать себя по-настоящему комфортно, а не притесняла меня, как многие любили рассуждать.

Я отпила немного сока со стакана, который мне заботливо протянул Кани, явно гордясь тем, какой он хороший брат. Затем сел в своей любимой позе – прижав к груди одну ногу, которую он согнул в колене. Раньше родители просили его садиться ровно, но вскоре свыклись с тем, что ему так удобно.

– А что насчёт тебя, приятель? – заулыбался папа. Он взял кусочек катаефа и, разжевав, проглотил. – Волнуешься?

– Да какой там волнуешься, пап? Я жду не дождусь оказаться в школе! Столько ведь возможностей завести новых друзей! А то прежние мне уже поднадоели.

– А они знают, что ты такого о них мнения? – спросила я, ужасно радуясь тому, как расслабились мои плечи под лёгкостью непринуждённой беседы, начатой братом.

Кани коротко засмеялся.

– Думаю, знают.

Мама протянула мне пиалу с финиками, и я взяла один. Он оказался на вкус почти таким же сладким, как карамельная конфетка. Вообще, финики это отличная замена сахару, не приносящая вред. По вечерам, например, мы часто (а особенно с приходом гостей) сидели в маленьком заднем дворике под беседкой, пока лампа откидывала наши желтовато-оранжевые тени на землю, и распивали чаи, закусывая сладкими финиками. И даже сахара класть совсем не приходилось.

Я посмотрела на часы, и внутри снова всё сжалось, как от сильного страха. Но не сказать, что я боялась. Скорее, жутко не хотела выслушивать очередные упрёки за свой внешний вид и, может, даже оскорбления в сторону платка от подростков. Так что меня можно было понять.

– Ты ведь прочитала утреннюю молитву? – спросила мама.

– Да, – кивнула я. – И Кани разбудила.

– Отлично. И в школе не забудь помолиться.

– Если найду место.

Мама меня обняла: от неё исходило невероятное тепло, а руки согрели мои плечи.

– Не волнуйся. Всё будет хорошо.

Я дважды закивала; обычно именно таким образом я давала понять человеку, что повторять дважды ему не придётся. Мама тоже закивала мне в ответ, и от этого действия прядь её волос упала на лоб, но она ловко её смахнула.

У моей мамы очень густые чёрные волосы, которые она обычно собирает в хвост на затылке, но сегодня она почему-то сплела их в косу. У неё потрясающие яркие зелёные глаза, которые достались ей от бабушки, и почти нереалистично правильные черты лица. В параллельной вселенной она могла бы стать очень востребованной моделью и возглавлять обложки известных журналов, заставив всех известных в мире красавиц кусать себе локти. Благодаря своей внешности мама, как я верю, и привлекла внимание папы. В первую очередь именно благодаря внешности, которая сделала её очень популярной среди мужчин, окружавших её когда-то, и подарив множество поклонников, каждого из которого она жестоко отвергала. Я много слышала рассказов о том, как приходя с учёбы домой, она не раз сталкивалась с букетами цветов у порога. А иногда цветы доставляли тогда, когда она сидела дома. Ещё и записки. Многие хотели завоевать сердце загадочной красавицы, были попытки и поговорить с её отцом, на что он, то бишь мой дедушка, в первую очередь отправлялся и спрашивал мнения своей дочери касаемо возможных женихов. Но она всем отказывала, храня в сердце намерение для начала получить образование.

К слову, моя мама – арабка, переехавшая в Америку из Сирии ещё в шестидесятых в поисках лучшей жизни. А вот папа… Он урождённый англичанин, но провёл большую часть своей жизни в Штатах почти с той же целью.

Такая необычная пара всегда была центром любопытства наших соседей, и все задавали одни и те же вопросы: «Как вы познакомились?». Ответ был прост и весьма банален: отец, Кристофер Уайт, был талантливым студентом в научно-исследовательском институте на факультете востоковедения, а мама, Адиля Багдади – восточной иммигранткой, решившей однажды воспользоваться своими первыми заработанными деньгами и попутешествовать по всей Северной Америке.

Так они и встретились. Так и сплелись судьбы двух, казалось бы, совершенно разных людей.

Когда родители впервые поняли, что их бешено колотящиеся сердца это, вероятнее всего, влюблённость, мама, придерживаясь исламских законов, запрещающих добрачные отношения, вела себя серьёзно, не позволяла себе флиртовать, а лишь сидела за длинной партой в университете и увлечённо рассказывала папе подробнее о своей религии. А тот также увлечённо слушал, не имея возможности не глядеть в её глаза, которые казались ему самым прекрасным, что есть на этом свете. Он сам так мне и рассказывал, ну а я слушала и улыбалась как дура.

Папа погрузился в изучение ислама глубже и вскоре перешёл из неопределённости в мусульманскую религию. Почти сразу он научился читать Коран3 на арабском, совершать намаз4 и изучил исламские обязанности каждого мусульманина.

Так их любовь вскоре и стала вполне законной.

И слово «законная» звучит, думаю, странно. А ещё страннее, наверное, не понимать, а как это – нельзя встречаться с парнями? Почему?

Вообще вся моя жизнь с самого детства многим казалась одним сплошным запретом на всё, что для всех остальных детей было обыкновенным делом. Так соседская девочка уже в двенадцать лет убегала из дома вместе с мальчиком, которого называла своим парнем, а другие девчонки, жившие через дом от нас, гуляли допоздна и веселились на разных подростковых вечеринках, пока их родители спокойно распивали чаи, сидя у себя на кухне или смотрели очередное дурацкое тв-шоу, которое крутили по всем каналам без конца.

Я могла бы завидовать этим детям, смотреть на их беззаботность и мечтать однажды самой жить так же. Но этого не происходило. Мне попросту всё это не нужно было. А люди вокруг уже успели сделать меня несчастной, совершенно не зная ни меня, ни моих чувств.

Вот что меня просто вымораживало.

– Так, ещё полчаса, и мы точно опоздаем, – взглянув на настенные часы, висевшие прямо над телевизором, произнёс папа и встал из-за стола. – Увидимся вечером, Адиля. – Он неловко провёл рукой по щеке мамы, как и всегда стараясь не показывать их общих ласк перед нами с Кани. – Дети, в машину.

Когда он это сказал, я уже стояла возле зеркала в прихожей и смотрела на своё отражение, поправляя головной платок и стараясь не выглядеть слишком необычно, что, конечно, было очень глупо с моей стороны. Я чаще всего носила свой хиджаб больше похожим на паранджу – скрывая вместе с волосами и лицо, – а это уже само по себе необычно для отвыкших от подобного зрелища американских подростков. Такое они видели разве что в фильмах про террористов или же на фотографиях в газетах, где сообщалось, что некая террористическая организация едва не взорвала какое-то там важное здание. И, конечно же, меня тоже причисляли к тем, кто такое одобряет.

Многие, кстати говоря, путают эти два понятия, но на самом деле паранджа и хиджаб – вещи немного разные. Первое, например, больше похоже на просторный халат с длинными рукавами, легко драпирующий лицо и тело женщины, с прорезью для глаз, которую закрывает плотная сеточка, называемая чачван. Чаще всего паранджа бывает чёрного цвета и полностью скрывает все изгибы тела женщины, тогда как хиджаб это более «лёгкий» вариант, при котором лицо закрывать не нужно.

Сегодня мою излюбленную традицию носить свой хиджаб с закрытым лицом я решила оставить для лучших дней, чтобы не пугать новых школьных приятелей (ну или врагов) своим видом.

Небольшая прядь моих чёрных волос выглядывала из-под шапочки, которую мусульманки надевают под платком, и я осторожно сунула её обратно пальцем.

Мы с мамой из тех арабок, что имеют светлую кожу и яркие глаза, хотя многие ошибочно считают всех выходцев из Ближнего Востока смуглолицыми и кареглазыми. У меня глаза отличались светлым зелёным оттенком, даже сероватым, что я считала своим неким достоинством.