И сам чуть подался вперед, чтобы я не его со спины обойти пыталась, а обняла, обхватив руками, щупая спину. Ох ты… словно дерево обнимаешь! Он здоровый и жесткий такой… А на спине тонкие длинные полосы.

– Плетью? – спросила я.

– Ага, – кивнул он.

– За что?

Там столько полос под пальцами, что и представить страшно.

– Да вот, за то, что куда не надо полез.

– Это куда?

– К девке, – он неопределенно дернул щекой.

А я вдруг не поверила. Вот не знаю от чего. С другой стороны, мое ли это дело? За кражу его поймали? Не похож он на того, кто красть будет. Что-то еще. Но сейчас не самое удобное время выяснять. Завтра спрошу. Он ведь теперь никуда от меня не денется.

И от этой мысли вдруг как-то тепло стало.

– Рубашку сними, – сказала я, – посмотреть хочу.

И сама взялась, принялась снимать с него, он сопротивляться не стал.

А ведь хорош.

Рубашку он в сторону бросил.

Я, разглядывая его, обошла кругом. Поймала себя на том, что так по-хозяйски осматриваю, он послушно стоит. Мой муж, чтоб его… Я принадлежу ему, а он мне, и я имею на все это право.

А без рубашки даже еще крупнее кажется, плечи широкие… Шрамов на нем… На плечах куда больше, чем на груди, а руки и вовсе все изрезаны. Как он жив после всего этого? Или огонь в крови? Таких не убьешь.

Я провела рукой по плечу, погладила.

– А сколько тебе лет?

Очень своевременно. Он усмехнулся.

– Двадцать девять. Выгляжу старше?

– Да нет… Просто – когда ты все это успел?

– Да вот, знаешь, огонь в крови, как шило в заднице, спокойно сидеть не дает.

Глаза весело смеялись.

Огонь, значит…

– А это?

Я провела рукой у его ключицы.

– В Райне, – сказал он. И вдруг поймал меня за руку, притянул к себе, и я оказалась совсем близко. – А можно теперь я с тебя что-нибудь сниму? – спросил вкрадчиво.

Одну мою руку он держал, а второй я сама держалась за него, чтобы удобней стоять… ну, как держалась? Обнимала. И щекой к его плечу. Его запах, тот самый – паленой травы, нагретых камней… запах огня. Притягивал. Невозможно сопротивляться этому. Очень правильный запах.

Вдруг поняла, что хочется не только щекой, а всем телом прижаться. И не отпускать.

– Попробуй, сними, – согласилась тихо.

* * *

Когда проснулась, поняла, что он улыбается.

Лежит рядом, гладит меня пальцами по бедру, зараза такая, и улыбается. Спать не дает. Но так довольно, что сердиться невозможно.

После этой ночи – вдвойне невозможно.

И даже ничего такого, никаких чудес, никакого особого блаженства, как мне Ута с нашей кухни рассказывала. Но Ута и говорила, что в первый раз ничего ждать не стоит. Я все равно больше смущалась и не могла расслабиться, как бы Отер ни развлекал меня.

Но было хорошо.

Действительно хорошо, я бы не прочь все это повторить. И не раз.

И даже притом, что этой ночью мы больше болтали и веселились, чем то, чем в первую ночь заниматься положено… Оно и к лучшему. За эту ночь он перестал быть чужим.

Я пододвинулась ближе, прижаться к нему боком, он сгреб меня в охапку, затащил на себя. Теперь я лежала у него на животе.

– Ну, как ты? – тихо спросил он и, прежде чем я ответила, потянулся поцеловать. Нежно. По-настоящему. Увлеченно так.

– Отлично, – сказала я. Не соврала. – Ты умеешь обращаться с женщинами.

Он заулыбался еще довольнее.

– Это просто, – погладил меня по бедру. – С юными девушками надо так же, как с дикими волчатами, не лезть к ним сразу со своими ласками, это только пугать. Пусть чувствуют себя в безопасности, не лапать и не пытаться с ходу раздеть. Одежда – это тоже защита. Не стоит первому нарушать границы. Заинтересовать. Потом дать себя обнюхать со всех сторон, – он тихо хмыкнул. – Попробовать на зуб, если нужно, потому что пока волчонок не изучит тебя, доверять не начнет. Показать, что ты открыт и не тронешь. А вот когда тебе начнет доверять, можно уже и самому тянуть руки и начинать осторожно чесать за ушком.

– За ушком? Да ты страшный человек, Отер, – я была почти поражена, но и почти готова простить ему все это. По крайней мере, в это утро простить. – Значит, я – дикий волчонок?

– Уже нет, – он, ничуть не сомневаясь, меня за ушком почесал.

– Думаешь, приручил? Волк никогда не станет домашней собакой.

– Это ведь хорошо, – беспечно сказал он. – Ты тоже страшная женщина, между прочим, – и немного повел плечом. – Смотри, как покусала!

– О-о-о, – я попыталась изобразить раскаянье, но что-то не вышло. На плече действительно черный синяк. – Я попробовала тебя на зуб? А ты это говоришь сейчас, чтобы я прощение попросила или чтобы покусала еще?

Тут он просто заржал. Обнял меня так крепко.

– Второй вариант мне нравится больше, – сказал, ни капли не сомневаясь. – Ты же не просто так кусать будешь, а и все остальное тоже?

– И все остальное тебе тоже покусать? – удивилась я.

– Страшная женщина, я же говорю! – подхватил и заставил меня рывком перевернуться, сам оказавшись сверху.

– Но тебе нравится, – сказала я.

– Да, – согласился он. – Знаешь… – и как-то вдруг посерьезнел, – я очень рад, что судьба свела нас вот так. Что все так вышло. Что встретил тебя. Как бы ни повернулось потом. Очень рад. Наверно, вот такую жену я всю жизнь и ждал.

Он лежал, опираясь на локти, глядя на меня.

И вдруг сожаление в его глазах, почти тоска.

Да, мне тоже жаль, что мы не встретились раньше, что все это не просто так… что это почти договор, ради общей цели. Почти война. И забыть об этом не выйдет, даже на одно утро.

– Знаешь, – сказала я, – сейчас я почти готова поехать с тобой в Мьёльвуд и забыть обо всем.

Он улыбнулся мягко и тепло. Коснулся губами моего виска, у самой брови.

– Я очень рад этому, Ингрид, – сказал честно. – Я тоже почти готов уехать и забыть. Но у нас не выйдет. Пройдет день, два, неделя… и ты сама начнешь жалеть, что поддалась этому чувству.

– Начну жалеть, – признала я. – Но так же буду жалеть, если не попробую.

Отер кивнул и по моим волосам легонько провел пальцами.

– Нам не стоит терять время, – сказал он. – Если Камень признает Искандера, то мне к нему уже не подобраться. Лучше решить все как можно скорее.

– Не признает, – сказала я.

– Почему? Потому что чужак? В твоем отце не было ни капли рёйгенской крови, но Камень в конце концов признал его. Камню достаточно огня. И если огонь сильный, остальное уже не важно. Думаешь, в Искандере только южная данхарская кровь? Да за столько веков перекрестных браков все перемешалось.

Я вдруг… вдруг взглянула на него другими глазами.

– Ты его видел? – спросила я. – Искандера?

– Да, – сказал Отер.

– И что он за человек?

Отер вздохнул, и вся утренняя мягкость и легкость исчезла окончательно.

– Он привык получать то, что хочет.

– Как и ты?

– Как и я. – Отер оттолкнулся от кровати, сел.

Он сидел, отвернувшись, все еще голый. Я смотрела ему в спину… Широкая крепкая спина, исполосованная плетью. И не такие уж старые эти следы, не в детстве, не мальчишкой заработанные. Сбоку они перекрывают другой широкий шрам, явно полученный в бою.

Так ведь не может быть? Если это…

Если он командовал людьми, то точно не простой голодранец. И высечь его плетью? Кто мог позволить себе такое?

Тунсет… Года три или четыре назад, я как-то не придала этому значение тогда, просто случайно слышала… К отцу приезжал человек. Из Тунсета. Я случайно слышала, как орал отец: «Как вы могли упустить его?! Да еще приехать с этим ко мне! Хоть понимаешь, что это значит?» Тот человек понимал. Гнев отца пугал его. «Он подыхал, милорд! Он не мог уйти сам! С пробитым легким… да у него вся шкура со спины под плетью слезла… он подыхал…»

Я не знаю, что было потом, что это был за человек. Мне было лет пятнадцать тогда, и я совсем о других вещах хотела думать. Подумала, может, вор и что-то серьезное там…