Именно в этих тяжелых обстоятельствах представители Эдуарда III в Нидерландах узнали о приостановке военных действий, к которой его принудили кардиналы, и о намерении короля вести переговоры с Филиппом VI. Они были потрясены. Написав из Неймегена в Гельдерн, где он проконсультировался со всеми лидерами альянса, Бергерш сообщил единодушное мнение советников о том, что перемирие будет катастрофой. Союзники Англии должны были быть официально упомянуты в нем, и некоторые из них были очень заинтересованы в том, чтобы их личности не были раскрыты. Если бы перемирие позволило отсрочить континентальное вторжение Эдуарда III, союзники получили бы право на субсидии задолго до того, как они должны были собрать свои армии. Тогда у них не было бы мотивов для выполнения своих обещаний. Даже неофициальное прекращение военных действий, которое уже было объявлено, было воспринято немецкими князьями с крайним раздражением, когда они услышали о нем. Только "прекрасные слова", с которыми Эдуард III обратился к ним, не позволили им сразу же отвернуться от него[358].

Некоторые из них, несмотря на красноречие Эдуарда III, уже начали тайные переговоры с другой стороной. В частности, герцог Брабанта начал вести двойную игру, которая периодически продолжалась в течение следующих трех лет. Он заставил епископа Бергерша подписать новое обязательство о том, что его договор с английским королем никому не будет известен. Примерно в то же время он тайно назначил дипломатического агента-резидента при французском дворе, рыцаря с сильными франкофильскими симпатиями по имени Леон де Крайнейм. Леон сообщил королю Франции, что его господин, несмотря на видимость, не имеет с ним никаких разногласий. Герцог, как утверждалось, не сделал ничего, чтобы помочь послам Эдуарда III, разве что разрешил им остановиться на своей территории, в чем он вряд ли мог отказать, поскольку Эдуард III был его родственником, а они сами оплачивали свои расходы. Сам Леон, вероятно, верил, что это правда[359].

Война без сражения — это нагрузка на моральное состояние подданных, и "красивые слова" становились необходимыми и в Англии. В течение осени в провинциях велась активная пропагандистская кампания. Дворянство, важные местные купцы и все остальные, кто мог считаться влиятельным, были созваны в города графств, чтобы услышать, как справедливость дела короля объясняют специально назначенные комиссары. Для более широкой публики по воскресеньям и праздничным дням читались патриотические проповеди, а в церквях висели объявления с перечнем уступок, на которые пошел Эдуард III, чтобы избежать войны, и которые Филипп VI отверг: 

 На следующей неделе епископ объяснил письмо Эдуарда III и приложенный к нему пропагандистский листок прихожанам своего собора, а затем собранию духовенства епархии, на котором присутствовали граф Девон и толпа заинтересованных мирян, "убеждая и увещевая их так убедительно, как только мог, иллюстрируя свою речь аргументированными доводами, авторитетом Писания и подходящими историями"[360].

Эффект от всех этих убеждений трудно оценить. Почти сразу после прибытия в Англию оба кардинала пришли к выводу, что английский народ выступает против войны. Но правда была не столь однозначной. В Англии была широко распространена ненависть к Франции и общая готовность согласиться с тем, что французский король плохо обращался с Эдуардом III. Хронисты добросовестно повторяли самооправдательный рассказ Эдуарда III об истоках войны, иногда его собственными словами. Меньше согласия было по поводу того, как Эдуард III ее вел. Было безответственно, ворчал настоятель Кентерберийского монастыря, вести армию на континент, когда побережье Кента, расположенное так близко к его собственной церкви, находилось под угрозой вторжения. Многие придерживались того же мнения, особенно на севере Англии, где Шотландия представляла собой более серьезную опасность, чем Франция. Набеги шотландцев на север Англии в октябре 1337 года, произошедшие во время заседаний Парламента, стали потрясением. Именно подобные инциденты, а также взгляд с высоты прошедших лет, убедили рыцаря из Нортумберленда Томаса Грея в том, что континентальные союзы Эдуарда III были "чрезвычайно дорогой и невыгодной" тратой ресурсов, которые лучше было бы использовать для защиты севера и завершения завоевания шотландцев. Внутри королевской администрации инакомыслящие были оттеснены в сторону, когда Генри Бергерш и его друзья взяли на себя повседневное ведение английской внешней политики, но их так и не удалось заставить замолчать. Уильям Монтегю, граф Солсбери, высказал свои опасения на Большом Совете в августе 1337 года. Престарелый королевский священнослужитель Адам Муримут[361] изложил их на страницах своей хроники. Однако впечатляющим и полностью противоречащим английской политической традиции было то, что эти умные и внятные представители правящего класса сомкнули ряды, как только решения были приняты. Как только Большой Совет принял решение ратифицировать союзы, заключенные посольством Бергерша, оппозиция войне, по словам Томаса Грея, рассматривалась как предательство. Это произошло в августе 1337 года. В конце сентября Парламент принял решение о выделении короне удивительно щедрой субсидии в размере трех десятых и пятнадцатой части, распределенной на следующие три года. В истории английского Парламента не было прецедента периодического налогообложения в таком масштабе. Важнейшие политические и стратегические решения не были оспорены, как это было в 1297 году. Грей и Монтегю с отличием сражались во Франции и сохранили свою горячую личную преданность Эдуарду III даже после того, как произошедшие события оправдали их сомнения[362].

Когда Парламент собрался в Лондоне 3 февраля 1338 года, были высказаны жалобы на некоторые неприемлемые методы правительства по сбору денег, но по главному вопросу король получил совет, который он хотел. Перемирия не должно было быть, только добровольное воздержание от военных действий до дальнейшего уведомления. Вторжение короля на континент должно было проходить по плану, если только Филипп VI не проявит интерес к возвращению потерянных Эдуардом III территорий во Франции, и была назначена дата отправления — 26 апреля 1338 года. Контракт на поставку шерсти провалился, и Парламент разрешил правительству получить оставшиеся 20.000 мешков другими способами. Они должны были быть получены в качестве принудительного займа у населения Англии. До половины запасов шерсти у каждого производителя могло быть реквизировано и оплачено по цене, в зависимости от качества, меняющейся от графства к графству. Реальная оплата должна быть проведена через два года[363]. Что касается кардиналов, то они не стали прибегать к арсеналу духовного оружия, который они продемонстрировали в декабре. Они составили предложения по официальному перемирию, которые члены свиты кардиналов отвезли во Францию в марте 1338 года французскому королю, но тот счел их "неискренними, враждебными и опасными для нашего королевства" и отверг их с порога[364].