«Больше ничего не осталось. Всё кончено».

Однако Абрихель, едва дым рассеялся, бросился бежать. Он споткнулся о выступающую доску, кувыркнулся через плечо, с трудом поднялся на ноги. Раздался тонкий, точно от детского колокольчика, звон — и помещение вновь заволокло дымом, скрыв колдуна из виду. Куова ощутил сухой жар в воздухе и, кое-как переставляя ноги, поплёлся к выходу.

— Беги, Абрихель. — Куова шептал, но собственный голос отзывался хором в пульсирующей от боли голове. — Беги. И не приближайся впредь.

Следом из груди Куовы вырвался кашель, подобный собачьему лаю, и он повалился на колени. Горло связало какой-то терпкой густой жидкостью. Мир вокруг затягивало мраком, но Куова не прекращал движения, даже когда мог только ползти.

«Мне действительно стоило так поступать? Как поменяется всё, когда они узнают?»

Подул морозный ветер. Сверху кружились чьи-то голос. Кажется, они говорили о доме, но Куова знал, что дом слишком далеко, чтобы в него можно было вернуться.

***

Наступило холодное утро, и Куова, скрестив ноги, сидел на кровати, прислонившись спиной к стене. Его сознание переживало то, что было прежде. Бессчётное количество лет назад он, ещё будучи ребёнком, любил наблюдать за причудливым ритуалом жрецов. Они поднимались на высокий холм и после долгой молитвы сталкивали вниз широкое деревянное колесо — то был знак для всех, что грядут великие перемены.

Даже сквозь склеившиеся веки Куова продолжал видеть образы — хаотические, но слишком реальные, чтобы быть галлюцинациями.

Прошлое слилось с будущим, скрепилось настоящим…

Вот мир, уже переживший немало встрясок, из века в век казнимый человечеством за своё гостеприимство, сжавшийся перед неотвратимыми жерновами истории.

Вот Гольяс, робкий библиотекарь, который с годами не утратил юношеского любопытства, однако всё больше погружающийся в пучину пессимизма.

Вот Иона, с его живым, достойным отца, умом и вечной неспособностью усидеть на месте.

Вот Гафур, честный мясник, мечтающий о судьбе мученика и обречённый на заточение в сырой камере.

Вот Абрихель и тревожное затишье после столкновения.

Вот Артахшасса, чьё стремление к чистоте и справедливости несёт его, точно бабочку к огню. А рядом — рука, держащая факел над сброшенными в кучу храмовыми книгами.

Вот Кашадфан, обедневший наследник величественного Киэнги.

А в центре вихря образов — сам Куова.

«Верный ли путь я избрал?»

Предсказания стали неотличимы от фантазий, они, словно в калейдоскопе, разбивались на осколки, чтобы сложиться в новую безумную мозаику.

Холодная страна на западе, молодые люди на марше, одурманенные пропагандой. Суровое бородатое лицо и воодушевляющие крики с трибуны. Жестокие идеи. Нерождённый мальчик с прекрасными глазами. Жертва. Священные слова на золотистой коже. Призраки на сером от пепла поле битвы.

Жар пылающего костра.

Куова глубоко втянул в себя прохладный воздух, пахнущий деревом, пряностями и ожиданием.

Пришло время столкнуть колесо с горы.

«Спаситель милосердный, укажи мне путь во тьме человеческой лжи».

Стоя на коленях и прислонившись лбом к нагретому солнцем камню, капитан Артахшасса Тубал мысленно читал давно придуманную им молитву. Раз за разом он повторял её, пока колотящееся сердце не успокоилось, а судорожное дыхание не выровнялось. Ощутив пьянящую лёгкость в голове, которую сам называл «откровением», Тубал поднялся с земли и стряхнул песок со штанов. Затем он вернулся из солнечного дворика на широкую улицу, где его уже ждал маленький отряд — все как один в тёмно-красных, точно от запёкшейся крови, куртках. Теперь он был готов. Он чувствовал себя очищенным.

Подав знак своим людям из Багровой десятки и хмурой женщине в маске, закрывавшей нижнюю половину лица, Тубал зашагал через притухшую толпу на базарной площади к сердцу Лазурного города, к дому колдуна. Он со снисхождением поглядывал на тех, кто спешил убраться с его пути; Тубалу льстило, что наконец-то к нему относятся всерьёз, без презрения… Если кто-то и смотрел с вызовом, он старался не обращать на них внимание. Всему своё время.

Сегодняшний день обещал стать для него знаменательным.

Из всех целей, указанный командованием, никто ещё не был столь опасной и столь желанной как Абрихель. Он обладал хладнокровием змеи, из его уст лился змеиный яд, при этом гордости хватило бы на целого дракона. Несомненно, именно гордость толкнула колдуна на сговор с другими адептами и, весьма возможно, первосвященником. Поэтому он должен был понести заслуженное наказание.

Что самое важное, он многое знал о лжепророке. Калех, когда несколько лет назад заявился в храм, своими речами ощутимо задел его самолюбие. Не в силах смириться с поражением, колдун непрестанно следил за Калехом, ища куда надёжнее ударить, бросил всех своих подручных разнюхивать любые белые пятна в жизни пришельца. Видимо, он сумел сделать какие-то выводы и попытался нанести удар, похитив мальчишку и заманив лжепророка в ловушку. Он недооценил Калеха и не подумал о том, что тот сможет дать ему отпор. Или то была очередная игра?

В любом случае он оставался единственной преградой к исполнению миссии Тубала.

Капитан жестом приказал женщине в маске с багроводесятниками выбить дверь и схватить колдуна, а сам остался ждать снаружи. Вскоре он услышал бессильные крики, звон стекла и звуки ломающейся мебели. Вокруг не было не души, и никто не мог бы увидеть его кулаки, стиснутые до белизны в пальцах, и высоко вздымающуюся от тревожного дыхания грудь. Наконец всё затихло.

Некоторое время Тубал не решался войти в дом. Хотя женщина в его отряде была одной из Пустых и могла блокировать любое колдовство, ему стоило больших усилий, чтобы не сорваться с места и не побежать прочь. Он заложил руки за спину и подставил лицо дневному ветру, ощущая, как возвращается спокойствие. В безоблачном небе завис ослепительно-яркий солнечный диск. Знак огня и света — хороший знак. Тубал медленно вздохнул и прошёл в жилище колдуна.

Внутри ждало зрелище, от которого захватило дух.

— Пошли прочь! — кричал колдун, тщетно пытаясь вырваться из хватки. — Дива вас раздери, что вам…

Он замолк. Два багроводесятника держали его, давя на плечи и принуждая сгорбиться, а женщина в маске со скучающим видом стояла позади. Абрихель поднял голову, и Тубал увидел искажённое болью лицо, наполовину скрытое за спутанными каштановыми прядями. Но даже так невозможно было скрыть его взгляд.

Взгляд подстреленного степного волка.

Абрихель дёрнулся вперёд, но безуспешно. Багроводесятники только сильнее вывернули ему руки.

— Так вот оно что! — воскликнул он, и его глаза ещё ярче засверкали от злобы. — Мне не следовало удивляться, что именно ты пошёл по моему следу, Тубал. Как пёс…

По его лицу стекали ручьи пота, чуть красноватые от кровоточащей раны на лбу. Одежда колдуна смялась и местами порвалась, на босых ногах виднелись свежие ссадины. Тубал глубоко вдохнул, медленно выдохнул и перевёл взгляд на лицо Абрихеля. Почему он казался хозяином положения? Это тяжёлое, но размеренное дыхание. Презрительный взгляд…

Ухмылка на губах.

Тубал в очередной раз задумался: «Как он заставляет бояться себя?»

— Ты ведь пёс, верно? Преданный хозяину, который его вечно колотит.

Старые кирзовые сапоги противно заскрипели по лакированным доскам. Тубал склонился над Абрихелем; тот задрал голову, и смуглая кожа блеснула от пробившегося снаружи луча солнца.

— Ты жалок.

Тубал отпрянул, оглядел своих людей, ища тени насмешки на их лицах.

— Снимите с него одежду, — приказал он.

Резкая подсечка выбила пол из-под ног Абрихеля, и он рухнул на зад, раскинув руки в стороны. Теперь стала заметна тонкая струйка крови возле его правого уха. Ублюдок пытался колдовать.

Тубал стоял над ним, дрожа от испуга и ликования.

«Ну и кто теперь жертва? А кто охотник?»