Вероятно, почувствовав мое минорное настроение, словоохотливый капитан, явно маясь от скуки, осторожно повернулся спиной к вздремнувшей толстухе-жене, которую он называл не иначе, как Любаша, и едва слышно произнес:

– Первое назначение?

– Первое.

– Ничего, брат, привыкнешь. Не ты первый. Главное – постарайся сразу же осознать: ты сюда надолго. Вполне возможно, до самой пенсии. Так что запомни эти «чудные мгновения». Запомни вкус холодной минералки, комфортный салон самолета с кондиционером, милые женские личики вокруг. Совсем скоро все это превратится в сладостный сон, в иллюзию, миф.

– Ну, зачем же так мрачно, – буркнул я. – Лет пять послужу, а затем рвану в академию. А там, глядишь, перспективы откроются. И место службы найдется послаще. Не всю же жизнь по соседству с пустыней маяться!

– Надежды юношу питают! – криво усмехнулся капитан. – Таких как ты, «оптимистов» – пруд пруди, а академия не резиновая. Захочешь локтями поработать – товарищи офицеры, кто постарше да поопытней, быстро приземлят. Здесь тебе, брат, не Москва, нравы суровые. Да и от горячо любимого личного состава срочной службы только и жди «засады». Глазом моргнуть не успеешь, как схлопочешь взыскание. Уж я-то знаю!

В чем мой сосед-капитан оказался однозначно прав, так это в комфортной среде белоснежного лайнера. С первым же моим шагом на трап самолета в лицо ударил сухой, раскаленный воздух, хорошо знакомый по финской сауне. Пространство вокруг плотно накрывало густое, чуть колыхающееся марево. Спускаясь вниз по трапу, я невольно обратил внимание на немногочисленную группу встречающих, до последнего прячущихся под ветками акаций и раскидистых чинар с шелушащимися кусочками коры стволами.

В загнанных в бетон арыках лениво журчала проточная вода, неспешно унося пожухлые на солнце, рано опавшие листья. У стоянки такси сгруппировались пять-семь автомобилей с шашечками. Их водители, сидя на корточках, неспешно грызли семечки, сплевывая шелуху прямо себе под ноги. Лениво о чем-то переговаривались. Прислушивались они лишь к объявлениям о прилетающих рейсах. И не потому, что в клиентах был недостаток. Из общей массы прилетевших нужно было безошибочно вычленить тех, кто оставит чаевых побольше. Молодые, неженатые офицеры всегда были в их числе.

Ашхабад – столица Туркменистана – встречал прибывших авиапассажиров непривычной пустотой прилегающей к аэровокзалу площади, чуть пожухлыми желтыми бархатцами в цветочных клумбах и алыми, немного выцветшими на солнцепеке лозунгами «ССКП – ШОХРАТ!», что в переводе с туркменского означало «Слава КПСС!».

Оглядываясь по сторонам, я немного замешкался.

– Удачи, лейтенант! – бросил мне на прощание капитан и поспешил со своей Любашей к стоянке такси. Под тяжестью двух огромных чемоданов он заметно сутулился, семенил шагами и все же, как не знающий усталости туркменский ишак, настойчиво двигался по намеченному маршруту.

«А что? – подумал я. – Вполне вероятно, что эти два огромных баула и жена в придачу как нельзя лучше символизируют и мои „прелести“ предстоящей офицерской службы».

И от этих мыслей мне стало совсем не по себе.

Надо признать, что многие мои опасения оказались напрасными, а первые впечатления весьма неточными. Едва попав в управление Среднеазиатского пограничного округа КГБ СССР, разместившегося в центре города, в солидном по местным меркам здании по адресу: проспект Свободы, 80, я ощутил себя в вполне дружелюбной, товарищеской обстановке. Нас, прибывающих молодых офицеров – а мне уже встретилась довольно многочисленная группа однокашников, после вполне сносного обеда разместили в просторном, охлажденном кондиционерами актовом зале.

Пока кадровики уточняли формальности с документами, согласовывали с каждым состав семьи (число брачующихся в первый офицерский отпуск, как выяснилось, приобрело характер эпидемии), мы приходили в себя, обменивались дежурными шутками и гадали, кого же из нас судьба действительно забросит в приснопамятный Серахс или не менее экзотичный Тахта-Базар.

Прознав о наших страхах, офицер отделения кадров политсостава майор Лев Николаевич Щетинин, широко улыбаясь, лишь развел руками: «И рад бы в этом посодействовать, но вакансий для вас в этих пограничных отрядах нет!»

– Тяготы и лишения офицерской службы должны идти по нарастающей, – пояснил он. – Вот если зарекомендуете себя по службе с наилучшей стороны, тогда и подумаем о вашем переводе в Серахс или еще куда, но уже с повышением. Стимулы должны работать!

О чем умолчал кадровик группы политсостава, так это о том, что перевод на «пляжный» участок государственной границы был предусмотрен не только для перспективных офицеров, но и «пролетчиков», грубо нарушивших требования службы или воинской дисциплины. Причем неоднократно. Эта мера воздействия, безусловно, была не самой страшной, но с воспитательной точки зрения весьма действенной. При этом, если уж быть совсем точным, оступившимся давался шанс начать свою служебную биографию, что называется, с чистого листа.

Нередко это срабатывало. На участках, где труднее всего, офицеры, во-первых, зарабатывали себе удвоенный авторитет, как среди сослуживцев, так и вышестоящего командования. Их действительно уважали и ценили, по принципу «за одного битого, двух небитых дают». А во-вторых, зарекомендовав себя добросовестной службой в крайне тяжелых даже по среднеазиатским меркам климатических и бытовых условиях, офицеры могли на равных рассчитывать как на карьерный рост, так и перевод в другие подразделения с лучшими условиями службы и жизни – по выбору. Но этими подробностями наши неокрепшие офицерские души тогда никто травмировать не решался.

Пятидневный семинар в управлении округа, как и последующая, под медь нескладного духового оркестра, встреча выпускников училищ в Бахарденском пограничном отряде, куда я (о, счастливчик!) и еще четверо молодых офицеров получили назначение, пролетели на удивление быстро. Поток информации об особенностях обстановки на участке границы, наставления и практические советы офицеров командования, политотдела, руководителей отделений штаба и тыла части пролетали мимо наших ушей со свистом, не задерживаясь, как и все новое, тяжело воспринимаемое на слух. Усвоить огромный массив самой разнообразной информации – от последних приказов командования, особенностей организации службы и специфики воинских коллективов до важности работы с населением приграничья, ухода за лошадьми, заготовки сена и работы с комсомольским активом, сержантским составом – без привязки к конкретной заставе было практически невозможно.

Если что и осело в голове, крепко врезалось в память, так это появление начальника разведотдела отряда капитана В. Литвинова. Во время короткого перерыва мы стали свидетелями того, как к штабу части, скрипнув тормозами, подрулили два запыленных УАЗика. Из головного не спеша вышел сухощавый, подтянутый капитан и жестом подозвал к себе дежурного по части старшего лейтенанта А. Сальникова. Из другого автомобиля неожиданно для нас появился закованный в наручники иранец. Он был высокого роста, худощав, в широкой, свободного кроя национальной одежде. На босых ногах – пыльные сандалии. Иссиня-черные, с легкой проседью, волосы на голове растрепаны. Взгляд – испуган, растерян. Задержанный то и дело жалобным тоном о чем-то сыпал скороговоркой на непонятном нам языке, будто оправдывался. Однако все его сетования оставались без внимания.

В окружении трех крепких солдат-караульных иранца направили в камеру предварительного задержания. Ну а капитан Литвинов поспешил вместе с нами в зал совещаний, где ему предстояло ввести нас в курс дел, касающихся сопредельной стороны.

– Товарищ капитан, неужели нарушителя границы задержали? – поинтересовался мой однокашник Валера Роман.

– Да, поэтому не будем терять время, – отозвался спокойным, почти равнодушным тоном Литвинов. – На ближайшие несколько дней мне и так дел предстоит невпроворот.