– Куджо, прогони зверей, вернее, одну только «лэди», – сказала хозяйка, указывая на волчицу, заслужившую такое прозвище благодаря своему изяществу.

Приказание это – или, вернее, просьба, потому что хозяйка обратилась к негру очень ласково, – было немедленно исполнено. Куджо ринулся в столовую и в несколько мгновений разогнал не только волков, но и пантер, и всех других животных, которые ластились к нашим ногам, внушая некоторый страх моим товарищам.

Все это показалось нам настолько странным, что мы не сочли нужным скрыть свое удивление. После обеда мы обратились к хозяину с просьбой разъяснить, что все это означает.

– Погодите до вечера, – сказал он. – Я расскажу вам свою историю, когда мы усядемся вокруг очага; пока что вы нуждаетесь еще в другом подкреплении: отправляйтесь на озеро и выкупайтесь; солнце стоит высоко, жара нестерпимая – купанье вас окончательно освежит и смоет дорожную усталость.

Мы последовали его совету; затем некоторые из нас вернулись к подошве горы, где мы оставили мулов под охраной проводников-мексиканцев, а другие пошли бродить по полям, на каждом шагу удивляясь диковинным открытиям.

Наконец наступил вечер. После великолепного ужина мы уселись вокруг пылающего очага, чтобы выслушать странную историю Роберта Ролфа: так звали нашего хозяина.

– Друзья мои, не будучи американским уроженцем, я все же англосакс – вам брат по крови. Родился в Англии, в одном из южных графств. Сейчас мне сорок лет.

Отец мой был земледелец и сам обрабатывал свой участок земли; он заслужил репутацию прекрасного фермера.

К несчастью для него, он был более честолюбив и предприимчив, чем это разрешалось обстоятельствами скромному английскому фермеру: он крепко вбил себе в голову, что единственный его сын должен стать джентльменом в полном смысле этого слова, получить дорогостоящее городское воспитание, приобрести изящные манеры и развитые вкусы – разорительные для фермерского сына.

Считайте это с его стороны неблагоразумным, если вам хочется, но у меня нет никаких оснований жаловаться на щедрость отца, вызванную его исключительным ко мне пристрастием.

Меня послали в школу, где я учился вместе с детьми захудалых аристократов. Обучили меня танцам, фехтованию и спорту, разрешали тратить деньги, сколько душе угодно, и оплачивать шампанское на товарищеских попойках. По окончании колледжа меня послали путешествовать. Я посетил прирейнские края, Италию и Францию и в Англию вернулся через несколько лет, как раз вовремя, чтобы застать отца в живых.

Я оказался наследником довольно значительного для фермера состояния и вскоре превратил его в наличные деньги. Меня соблазняло пожить в Лондоне и подышать тем беспечным воздухом, к которому привыкли мои товарищи по колледжу. Они меня встретили с распростертыми объятиями, охотно черпая в моем кошельке; но время шло, и близилось разорение.

– Вот кто меня спас, – произнес наш хозяин, указывая на жену, сидевшую вместе с детьми под навесом громадного очага.

Женщина подняла глаза и улыбнулась, а дети, внимательно следившие за отцовским рассказом, потянулись к ней.

– Да, – продолжал Роберт Ролф, – Мария меня спасла. Мы с ней – товарищи детства, и случай свел нас в Лондоне. Старая дружба сменилась любовью; мы поженились.

К счастью для меня, рассеянная светская жизнь не поколебала во мне нравственных устоев: я все же остался человеком, знающим цену труда и борьбы.

Женившись, я твердо решил изменить образ жизни; но это было не так легко, как вам кажется. Требовалось громадное усилие воли, чтоб оторваться от мнимых друзей, от лицемерных прихлебателей, которые с корыстной целью поощряли мое желание корчить из себя светского «льва». Но решение мое было твердым, и с помощью Марии я не замедлил его осуществить.

Чтоб расплатиться с долгами, пришлось продать отцовскую ферму. После оплаты векселей у меня очутилось на руках около пятисот фунтов.

Жена принесла мне около двух с половиною тысяч фунтов; таким образом, для начала новой жизни у нас скопилось тысячи три: сумма, недостаточная для того, чтобы продолжать в Англии прежний безумный образ жизни. Несколько лет я убил на бесплодные попытки округлить свое состояние, и в результате, после ряда неудачных сельскохозяйственных спекуляций, капитал мой свелся к двум тысячам.

Я слышал, что на эти деньги можно обзавестись в Америке землей и поставить хозяйство. Желая обеспечить будущее семьи, я переправился с женой и детьми в Нью-Йорк.

Вскоре судьба столкнула меня с человеком, который научил меня, как нужно приняться за дело, чтоб преуспеть по ту сторону океана.

Меня всегда влекло к сельскому хозяйству, и советчик мой поощрил меня в этом смысле. Однако он дал мне понять, что будет легкомыслием вложить сразу весь капитал в необработанную девственную землю и что по неопытности своей я могу потратить на обработку и подготовку земли больше, чем она того стоит.

– Я бы вам посоветовал, – сказал мой новый знакомец, – купить уже возделанный и огороженный участок с хорошим домом, чтобы немедленно в него въехать.

Благоразумные доводы меня убедили, но хватит ли денег на покупку? Бывалый человек заявил, что хватит, и, кроме того, прибавил, что знает ферму в штате Вирджиния²⁴, – плантацию, как он ее назвал, которая мне отлично подойдет и оценена всего в пятьсот фунтов. Свободные деньги я могу истратить на обзаведение.

Из дальнейшей беседы выяснилось, что упомянутая плантация принадлежит ему самому. Тем лучше, решил я, и сделка вскоре состоялась.

Я отправился на новоселье.

Ферма оказалась именно такой, какой он ее описывал: обширная плантация с хорошим деревянным домом и полями, обнесенными крепкой оградой. Я тотчас же приступил к устройству фермы с оставшимися деньгами. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что большую часть денег придется потратить на покупку рабов²⁵. Так или иначе, пришлось примириться с необходимостью покупки или найма рабов, что одинаково мне претило.

Успокоив себя тем, что я буду обращаться с рабами несравненно человечнее, чем другие плантаторы, я выбрал первый исход: купил несколько чернокожих мужчин и женщин и зажил плантатором. Почти лишенный оборотных средств, я вряд ли мог быстро разбогатеть, и дела мои, как вы увидите дальше, пошли неважно.

Первый урожай меня обманул: я едва выручил семена. Второй оказался и того хуже, и, к великому моему отчаянию, я понял причину повторных неудач: мне подсунули истощенную плантацию. Почва была, по-видимому, неплохая, и всякий неопытный человек назвал бы ее плодородной. Помню, как я сам вначале радовался своей покупке, считая, что заключил очень выгодную сделку, выложив так мало денег; но внешность часто бывает обманчива, и ничто не сравнится с разочарованием, которое принесла мне прекрасная плантация в штате Вирджиния. Она ровно ничего не стоила. В течение многих лет с нее снимали урожаи маиса, табака и собирали шелк. Земля покорно давала все эти плоды, не получая взамен ни одной крупицы удобрения, столь необходимого для поддержания ее производительной силы²⁶.

Итак, в первые два года я терпел неурожаи или же снимал очень плохую жатву. На третий год пошло еще хуже, если вообще могло быть хуже; четвертый и пятый не принесли никакого улучшения. Прибавлю, что к тому времени я стоял на грани банкротства. Прокорм и содержание моих бедных чернокожих весьма чувствительно отражались на сумме моих долгов. Нельзя было дольше оставаться на бесплодной плантации. Чтобы расплатиться с долгами, я был вынужден продать все: и ферму, и скот, и негров. Однако не все было продано.

Был среди чернокожих один добродушный парень, к которому мы с Марией сердечно привязались. Мне было жалко отдавать его под бич другого плантатора. Работником он был отличным. Между прочим, он первый раскрыл мне глаза на мошенничество бывшего владельца фермы. Сочувствуя моему горю, он изо всех сил, подавая пример товарищам, старался извлечь плоды из неблагодарной почвы, и бедняга долго и напрасно трудился. Решив вознаградить его за преданность, я отпустил его на волю. Однако он не ушел, чтоб не разлучаться с нами. Как видите, он здесь.