Вейри Краффтер взглянул на него и, рассмеявшись, разжал пальцы, сжимавшие рукоять сабли.
– Я не хуже вас умею играть словами, милейший, – сказал он. – Капитан-император легко сделает так, что я буду умолять его о смерти как о величайшем благословении. Если слухи верны, если Кармор Корвисс и его друг Рейго ставят эксперименты не только на животных… Я предпочту умереть дома, чем попасть в лапы к мастерам полужизни!
Рука лорда-искусника взметнулась, под широким рукавом блеснул металлический наконечник, и в следующий миг миниатюрный стреломет, который магус все это время незаметно носил с собой, безукоризненно сработал, а вместе с ним сработали и три арбалета из пяти. Умберто стоял ближе к Вейри Краффтеру, чем Крейн, поэтому он прыгнул, не отдавая себе отчета в том, что делает, – прыгнул и повалил лорда на пол. Два арбалетных болта просвистели мимо, а третий стрелял совсем в другую сторону…
– Марлин!
Девушка сидела на том же месте и дрожала, как кролик под кухонным ножом; по ее лицу ручьями текли слезы, но она была невредима. Третий болт попал в ухо Дымке, которая в последний момент сделала почти то же самое, что и Умберто, – прыгнула.
Только исход прыжка для нее самой оказался другим…
– Тварь! – выругался человек, не сумевший удержать кошку, и Умберто наконец-то его узнал: Гарфин, тот самый загадочный посланец императорского вербовщика, впоследствии оказавшегося Краффтером-младшим. «Он был слугой в Гнезде?» – растерянно подумал моряк, и Гарфин, словно услышав эту мысль, повернул голову и помахал Умберто рукой, облаченной в некое подобие латной перчатки из… тонких деревянных пластинок.
– Три тысячи кракенов! – беззвучно прошептал Умберто.
Ведь Вейри Краффтер сам сказал, что магия Ласточек утрачена, – так откуда же мог Аматейн взять работающего голема? Деревяшка был всего лишь скорлупой, в которой прятался предатель, и теперь не стоило удивляться, что лорд-искусник не сумел ничего скрыть от властолюбивого племянника.
– Великолепно! – прошипел Тори Краффтер, уже не пряча ненависть. Стрела Вейри попала ему в плечо, чудом не угодив в шею. – Торн, что вы скажете теперь? Я полагаю, капитан-император об этом узнает?
– Узнает, – странным голосом произнес Мирре Торн. – Конечно, он узнает.
Умберто показалось, что скопа смотрит на врага с большим уважением, чем на союзника, и даже испытывает к Крейну что-то вроде сочувствия.
«Вот так наваждение!» – подумал помощник капитана. И вдруг вспомнил, что клан Торн славится очень строгим кодексом почитания семьи. Из всех боевых кланов только Когтистые никогда не воевали друг с другом, никогда не устраивали переворотов, а спокойно передавали власть старейшему или, если он отказывался, – тому, кого признавали достойным. Это делало им честь и могло бы сыграть на руку Крейну и Умберто, не будь скопы безоглядно преданы капитану-императору. Случившееся только что внушало Мирре Торну отвращение, как и семейная вражда Краффтеров вообще. Крейн же, напротив, был отличным бойцом, да к тому же честным… Но он успел много лет назад завести себе в клане Торн смертельного врага – родного брата Мирре.
«Уважение уважением, – говорили глаза императорской „цепной акулы“, – но семья превыше всего».
– Ваша битва окончена, – сказал Торн. – И «Невеста ветра», я полагаю, уже захвачена… – Крейн в этот миг покачал головой, и скопа покладисто кивнул: – Значит, ваши люди сдадутся в скором времени. Вы славно сражались – особенно там, во дворе, – но численный перевес не оставляет места для чуда.
– Раз уж вы столь любезны, милейший, – проговорил Крейн, – развейте мои сомнения и откройте тайну – кто из моих соратников оказался не в меру говорлив? Это ведь уже ничего не изменит.
– Вы правы… – Торн виновато развел руками. – Но, к сожалению, имя предателя мне не сообщили. Впрочем, совершенно случайно я узнал, что сведения об истинной сущности Марко Эсте были прочитаны в сознании одного из ваших матросов не так давно, чуть больше полугода назад. В Лейстесе. Щупач тайком покопался в его голове во время исцеления – других подробностей я не знаю.
Сердце Умберто бешено заколотилось, в ушах зашумело.
На несколько мгновений он выпал из реальности, чтобы вспомнить полусон-полуявь – ненадежный плотик, шаги по воде… все это случилось именно в Лейстесе! В странном мире, созданном Эсме, не было различий между вещественным и нематериальным, поэтому воспоминания Умберто превратились в море, где плавали мыслеобразы. А еще в этом море притаилось чудовище… нет, не то. Там был чужак, некая посторонняя сущность, которую они оба почувствовали, но не приняли в расчет. Умберто думал, оно боится нападать и ждет, пока Эсме удалится, – а оно просто внимательно слушало и запоминало все, о чем он болтал в забытьи…
Значит, Крейна предал – пусть даже против воли – не кто иной, как он сам.
«Этого не может быть!..»
– Этого не может быть, – проговорил феникс и небрежно махнул рукой. – Вы же сами знаете, что ни один матрос не способен предать своего капитана, потому что даже самый никчемный навигатор тотчас это почувствует.
Торн пожал плечами:
– Я-то не навигатор и в премудростях вашего дела ничего не смыслю… Выходит, меня ввели в заблуждение. Что ж, вы умеете проигрывать с достоинством. Ганс, Мариге! Уведите его.
За время этой странной беседы обстановка в зале успела измениться: Вейри, на которого перестали обращать внимание, сначала подобрался ближе к рыдающей Марлин, а потом и вовсе обнял дочь одной рукой, неуклюже пытаясь ее утешить. Тори не сводил с Торна и Кристобаля Крейна одурманенных зельем глаз – и в них разгорались нехорошие огоньки.
В тот момент, когда Мирре Торн произнес: «Уведите его», плеть Тори Краффтера, взметнувшись, захлестнула шею Крейна тугой петлей.
Магус не успел ни отстраниться, ни подставить под удар руку. Парализующий эффект оказался мгновенным: глаза феникса закатились, он рухнул на пол. Арбалетчики дрогнули, и ненадолго в пиршественном зале Ласточкиного гнезда воцарилось смятение. Всего лишь на несколько секунд, но и этого Умберто хватило, чтобы одним прыжком перемахнуть через стол, опрокинуть его на бок, а потом рвануть Вейри Краффтера за руку и повалить на пол вместе с дочерью, которую лорд-искусник по-прежнему обнимал. Тотчас же два арбалетных болта стукнулись о столешницу, но пробить ее не сумели. Мирре Торн уставился на моряка, будто на умалишенного, а кто-то из его воинов насмешливо фыркнул.
Никто из них не заметил, что Крейн, которому после удара парализующей плети полагалось бы лежать без движения несколько часов, пошевелился.
Вейри Краффтер, должно быть, понял по лицу Умберто, что тот вовсе не сошел с ума, поэтому не стал сопротивляться и спрятался за перевернутым столом, прикрывая собой Марлин. Случившееся вслед за этим они втроем не увидели, а услышали – к счастью, потому что человеческие глаза не смогли бы вынести появления истинного Феникса во всем блеске.
Сначала раздалось громкое шипение.
Потом кто-то успел вскрикнуть…
Ослепительная вспышка была видна даже сквозь плотно зажмуренные веки, а потом Умберто почувствовал, как над ним прокатилась плотная жаркая волна. Она обожгла руки и спину, опалила волосы, но оставила его в живых, пощадила. «Лучше бы я сгорел!» – промелькнула тусклая мысль. Он лежал, уткнувшись лицом в каменные плиты пола, и почти не дышал, потому что воздух стал тяжелым, наполнился отвратительной вонью. Так продолжалось целую вечность.
Вокруг стояла давящая, невыносимая тишина…
– Всё, – неузнаваемым скрежещущим голосом произнес Кристобаль Крейн. – Теперь всё.
Умберто медленно поднялся, огляделся по сторонам. Он не увидел ничего неожиданного: в зале остались лишь четверо живых, из которых двое были обязаны жизнью ему самому. Все остальные – и полубезумный Тори Краффтер, и обходительный Мирре Торн, и безликие солдаты его величества, – заживо сгорели в одно мгновение и вряд ли поняли, что с ними произошло. О том, кто где стоял, напоминали лишь пятна жирной сажи на полу и стенах. Моряк глубоко вздохнул и закашлялся – воздух был наполнен невесомым летучим пеплом.
