Он стиснул зубы и сосредоточился на словах кузины.

– …И тогда отец заявил, что не останется ночевать под крышей Хеллери, раз та совсем выжила из ума и собственными руками рушит то немногое, что еще удалось сохранить. Мы поселились в гостинице. Для тебя сняли отдельную комнатку, и до этого дня не было понятно, сколько еще ждать, пока ты очнешься. Теперь мы можем отправляться домой!

– Домой? – переспросил Хаген. – Ты же сказала, что…

– Домой, – перебила его Трисса, многозначительно вскинув бровь, – означает не к Хеллери, а к нам, в Фиренцу. Ты же не против, кузен?

Он машинально покачал головой и тут же поморщился от резкой боли – каждая кость в его теле словно завибрировала. Трисса встревоженно охнула и вскочила с табурета, явно собираясь позвать на помощь отца.

– Все хорошо… – с трудом выговорил Хаген. – Лучше скажи, о чем вы поспорили… Пейтон думал, я спрошу, что это за место… а ты?

Ее тревога сменилась веселой растерянностью:

– Ох, Хаген, тебя все-таки сильно ударили по голове! Я была совершенно убеждена, что ты приятно удивишься, когда увидишь меня. Это и произошло. А разве могло быть иначе?

И в самом деле – разве могло быть иначе?..

На следующее утро «Невеста ветра» тяжело заворочалась у причала, едва не разнеся его в щепки, и матросы повскакивали с коек. Крейн спустился в брюхо, просидел там некоторое время, а потом собрал команду и сказал, что фрегат настроен изменить расположение кают и прочих помещений в трюме, поэтому отдых придется отложить. Они принялись вытаскивать из попавших под переделку частей «Невесты ветра» вещи, которые там лежали, а сам фрегат все время скрипел, кряхтел и раскачивался, подымая волны и беспокоя стоявшие по соседству суда. Около полудня, когда кипучая деятельность несколько подутихла, на причале появился Арлини. Король Окраины стоял и наблюдал за происходящим, пока Крейн наконец-то не соизволил его заметить.

– О-о, величество! – Феникс приветственно помахал другу рукой. – Чем обязаны?

Арлини, истолковав жест как приглашение, взошел на борт, окинул оценивающим взглядом палубу и творившийся на ней кавардак, а потом ответил небрежным тоном:

– Да так… Пришел посмотреть, все ли в порядке.

– Как видишь, мы заняты уборкой и… э-э… ремонтом. Без дела не сидим!

Хаген, оказавшийся случайным свидетелем этого внешне безобидного разговора, почти видел и слышал, как между магусом и человеком стреляют трескучие злые молнии. «Первый день! – встревоженно подумал он. – Это всего лишь первый день! А мы застряли тут надолго – пусть Лайра и нетерпелив, но он точно не станет тратить желания зря… Что же будет дальше?»

– Превосходно, превосходно… – сказал король Окраины, кивая. – Кристобаль, можно я ненадолго украду твою целительницу?

В глазах Крейна мелькнули искры, которые заметил бы любой. Его вежливая улыбка застыла.

Лайра терпеливо ждал ответа.

– А почему ты спрашиваешь меня? – наконец проговорил феникс. – Вот она идет – пусть решает сама.

На палубу вышла Эсме – она, разумеется, появилась не случайно, а по воле «Невесты ветра», которая подталкивала своих людей туда, где им полагалось быть в нужный момент. После обмена любезностями король пригласил целительницу на берег, и она тотчас же посмотрела на капитана – удивленно, растерянно, будто спрашивая разрешения. Тот лишь плечами пожал.

Эсме нахмурилась.

– Ну помилуйте! – воскликнул Арлини, предугадав отказ. – Я же не кусаюсь! Я просто хотел показать вам Кааму – и больше ничего! Неужели я такой страшный?

Она, окончательно растерявшись, пробормотала:

– Ладно…

Улыбка Арлини в тот же миг сделалась хищной. Так могла бы улыбаться мурена, опутывая очередную несчастную жертву кольцами своего тела, но окажись у мурены хоть малая толика того сияющего обаяния, которое излучал король Окраины, добыча шла бы к ней в пасть добровольно. Целительница даже опомниться не успела, как Лайра подхватил ее под руку и увел на причал. Вскоре они уже шли по набережной; Арлини что-то рассказывал, увлеченно размахивая руками, а Эсме внимала ему.

Лицо наблюдавшего за ними Крейна мрачнело на глазах. Обернувшись к матросам, он рявкнул:

– Чего рты раскрыли?! За работу!

К исходу дня команда валилась с ног от усталости, но феникс неохотно позволил им отдохнуть, лишь когда Джа-Джинни осторожно заметил, что не стоит гонять матросов так, словно «Невеста ветра» еще до рассвета должна выйти в море. Крылан заботился не о себе, поскольку он-то как раз бездельничал весь день – в таких делах от человека-птицы было маловато пользы.

– Кстати, еще кое-что, – сказал Джа-Джинни, когда полумертвые от изнеможения матросы разбрелись кто куда. – Раз уж вы с «Невестой» затеяли переделку трюмов, не мешало бы отпустить Умберто на волю из брюха. А то она еще переварит его ненароком.

Крейн пробормотал что-то насчет отвратительной дисциплины и махнул рукой. Хаген поспешил удрать на берег, поскольку встречаться с помощником капитана не хотел и подозревал, что это взаимно.

Наскоро перекусив в таверне, он немного погулял вдоль одного из каналов и, возвращаясь обратно, застал любопытную сцену: Лайра и Эсме прощались у борта «Невесты», а Крейн наблюдал за ними сверху, устроившись на носу фрегата, где обычно сидел Джа-Джинни. Целительница выглядела веселой и отдохнувшей; по всей видимости, прогулка пришлась ей по нраву.

Его величеству, судя по довольному выражению лица, тоже.

«Не мое это дело, – сказал себе пересмешник, но лишь слепой мог не заметить, как смотрел на эту пару капитан. – Совершенно не мое…»

Когда последний луч солнца растворился в чернильной мгле, «Невеста» угомонилась, но где-то за полночь в недрах корабля раздался оглушительный треск, а потом палуба заходила ходуном, как во время сильного шторма. Моряки, привычные к качке, не обратили на это внимания, а вот Хаген проснулся и больше не сумел уснуть: в душе поселилась странная тревога, а мышцы начали ныть после целого дня усердного труда. Он крутился и вертелся, не в силах улечься удобнее, и в конце концов решил, что лучше подняться из кубрика на верхнюю палубу, где можно хоть подышать свежим воздухом.

Вахтенные, увлеченные игрой в карты, пересмешника не заметили или сделали вид, что не заметили. Джа-Джинни где-то летал. Магус побродил туда-сюда, словно больной пес, и вдруг понял, что его странное состояние – всего лишь морок.

Плохо было не ему, а… кораблю.

Он испытал такое чувство, будто выбрался из облака густого тумана или дыма; или облако само отползло на некоторое расстояние, даровав ему свободу и возможность ясно мыслить. Отползло и замерло, излучая растерянность, обиду и боль. Пересмешник огляделся по сторонам и увидел все то же, что и раньше, – вахтенных, фонари в ночной тьме, огни на пристани, далекие звезды.

Нет-нет, так неправильно. Надо по-другому.

Он закрыл глаза.

На борту внутренний компас отключался, и «Невеста ветра» воспринималась иначе – то как взгляд в упор, настойчивый и нескромный, то как дыхание в затылок, легкое или не очень. Хаген не почувствовал ни того, ни другого, однако она была по-прежнему рядом, просто чуть дальше обычного. Словно дикий зверь, испуганный резким движением или громким словом, но все равно стремящийся к костру, что горит в ночи.

«Ну иди, иди сюда. Что с тобой случилось? Я… хочу помочь».

В тот же миг он ощутил себя мехом из услышанной в детстве сказки – тем самым, в котором Великий Шторм хранил подвластные ему ветра. В него вошла буря чувств и эмоций, перемешанных так, что ни одному мастеру узлов вовек не разобраться, и они лишь отчасти были человеческими. Он потерял себя почти сразу; любой разум сдался бы под натиском такого шквала. Боли не было – то, что испытывал пересмешник, оказалось превыше боли.

– сказать о том, что ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

– страшно ~~~~~ нельзя, нельзя ~~~~~~~~~

Ведь это ~~~~~~~~ опаснее всего, что~~~

~~~~~ молчание ~~~~ так лучше ~~~~~~~