– Эта женщина – твоя мать, – напомнила ему Бастет, сочувствующе кладя руку на его.

– Моя мать – Исида, та, что спасла и вырастила, – Анубис убрал её ладонь и одним движением поднялся, отходя к выходу на огромный балкон.

– Почему же ты не злишься так на отца, как зол на неё? – она плавно встала и двинулась за ним, пытаясь успокоить.

Он почувствовал, как от неё исходят волны умиротворения, и чуть встряхнул головой.

– Не надо… – тихо попросил мужчина. – Я сам.

– Прости, что всколыхнула… – Бастет сделала пас рукой, как будто втягивая в себя обратно силу, расплескавшуюся сейчас в этих стенах. – Я хотела помочь, но подумай над тем, что нам всем свойственно ошибаться, даже будучи трижды богами; я уверена, она сожалеет о том, что когда-то младенцем бросила тебя, но Сет поступил и поступает с тобой хуже того…

– Он хотя бы честен, – Анубис сглотнул горький ком, подступивший к горлу. – Богу войны ни к чему сантименты, ни к чему привязанность, да и он почти не воспитывал меня…

– Ты его единственный сын, – напомнила Бастет.

– Я не жду ни от Сета, ни от Нефтиды любви к себе, мне достаточно того, что отец делится своей мудростью со мной, а я всегда буду хорошим сыном, несмотря на их чувства ко мне и мои к ним, – произнёс Инпу, прямо смотря в глаза богине-кошке.

– Нефтида – богиня подсознания, смерти, тех мест, о которых ни ты, ни Осирис даже не подозреваете, она может знать даже больше, чем всесильный Зелёный…

– Она будет последняя, к кому я обращусь за помощью… – твёрдо заявил он и, тут же зло сощурившись, обернулся в сторону Бастет. – Почему ты заговорила о моих родителях?

Инпу подошёл ближе к Бастет, взяв за горло, надавливая на него так, что она прохрипела, и девушка, вынужденная отступить под его натиском, упёрлась спиной в одну из балок входа на балкон. Неожиданно она призывно улыбнулась и повела бёдрами, потираясь о его пах, сложив руки на крепкие плечи.

– Если ты спокоен, то глыба и никогда не попадёшься на мои уловки, – прошептала девушка, приближая свои губы к его. – Я же ожидала твоего гнева, в таком состоянии тебя легче всего соблазнить.

В сознании мужчины промелькнул образ белокурой девушки, её испуг в огромных карих глазах и то тянущее за Ка чувство отчаяния, которое никак не вязалось с её светлым образом. Хватка на горле ослабла. Думы Анубиса прервало недовольное фырканье Бастет. Она кончиками пальцев оттолкнула его от себя.

– Фу, все твои мысли об этой белоголовой, – с презрением проговорила та, шипя, как взбешённая кошка. – Интересно взглянуть на неё вживую, может, притащишь её сюда как очередную свою жрицу?

– Женщина, – рассерженно вскричал тот, отступая от неё, и исчез, мигом растаяв в пространстве.

Храм Анубиса. Кровавое солнце Амон-Ра. Тянуть время.

Сознание мало-помалу возвращалось к Камазу. Он попробовал открыть глаза, но с первого раза не смог. Боль пронзила всё его тело. Он простонал и тут же почувствовал на своём лбу прохладную ткань. Стало значительно легче. Пожилой мужчина повторил попытку и открыл глаза. Вначале несфокусированный, затуманенный, он всё больше становился осознанным, зрение вернулось резью, хлынули слёзы; Камазу хотел встать, но его удержали чьи-то мягкие руки, сквозь пелену влаги на глазах он не понял, кто это, но когда услышал голос, то расслабился:

– Лежите, нельзя пока вставать.

Это была одна из наставниц девочек-жриц. Она убрала тряпку – послышался плеск воды, и он вновь ощутил на своём лбу прохладную ткань. Камазу смахнул слёзы и, усиленно поморгав, уже мог видеть, оглядевшись. Стены комнаты были ему знакомы, это было одно из подсобных помещений к ближайшей зале, где была расположена завеса Анубиса.

– Что происходит? – спросил он почти шёпотом.

Женщина всхлипнула, но быстро прикусила губу и тоже шёпотом ответила:

– Прибывший жрец Амон-Ра сказал мне, чтобы я привела Вас в порядок.

– Что они хотят сделать? Слышала? – спросил он аккуратно и многозначительно посмотрел на женщину.

Она вновь вскинула голову и, оглядевшись, произнесла уже более уверенно:

– Их пока нет, но Косей всё время спрашивает, пришли ли Вы в сознание, а у Священной завесы они что-то готовят, в тот зал никого не пускают, – и тут позволила себе всхлипнуть, – они… они наших… девочек… – и закрыла лицо руками.

В глазах Камазу отразился гнев, желваки заиграли на скулах.

– Вы ничего не сделаете, они вырезали всю охрану, – проговорила она и вновь поменяла повязку. – Что хочет этот Косей?

Камазу отрицательно мотнул головой и сглотнул горький комок вины, застрявший в горле.

– Нам надо тянуть время, – только и произнёс он.

Женщина внимательно посмотрела на него и согласно кивнула.

– Я очень надеюсь на помощь фараона, – дополнил он.

Наставница вновь кивнула и закрыла глаза, заплакав.

– Не плачь, этим ты никому не поможешь, надо попробовать сделать всё, чтобы дождаться его воинов, – твёрдо напомнил он.

Она посмотрела поверх него, и Камазу понял, что они уже не одни.

– Спасибо, – уже официально проговорил тот.

Наставница кивнула.

– Оставь нас, – послышался грубый голос жреца Амон-Ра.

Женщина поклонилась ему и Камазу, встала с колен и неслышно вышла из помещения. Камазу проследил за ней взглядом, потом невозмутимо посмотрел на вошедшего.

– Встань, старик, – приказал тот.

Пожилой мужчина сделал попытку, но ничего не получилось. Косей взвыл от нетерпения и, размашисто подойдя к нему, встав над ним, схватил того за грудки и рывком поднял на ноги. Камазу покачнулся, когда руки мужчины оставили его, боясь вновь свалиться перед ним. Но удержался и теперь, прикрыв глаза, пытался справиться с головокружением.

– Ты – притворщик, если бы ты мне был не нужен, то давно бы уже кормил своим телом шакалов в пустыне, – злобно произнёс он.

Камазу открыл глаза и прищурился.

– Ты хочешь воскресить умершего фараона, человека, которого я уже забальзамировал, запеленал в бинты, смоченные в растворе, благословлённом самим Анубисом, того, чья Ка уже в судилище Эннеады? – он усмехнулся и тут же получил взгляд, полный презрения.

– Уж не тебе ли знать, что тайны твоего Храма намного мрачнее общения с богом смерти? – спросил тот насмешливо и ещё более широко улыбнулся, когда заметил, что жрец Инпу вздрогнул.

– Я сполна расплатился за это своим каждодневным служением и потерей дочери, – тихо оправдался тот, словно на последней в своей жизни исповеди.

– Ты должен провести ритуал, – безапелляционно.

Камазу отрицательно и медленно покачал головой.

– Видящей нет, – возразил тот.

– Инпут не одна такая, в твоём храме много жриц…

– Инпут одна могла разговаривать с богами, – с горечью напомнил он.

– Ничего страшного, за неимением иного и это сойдёт… – возразил он.

– Не гневи богов, ты и так пришёл в чужой храм, ведёшь себя как хозяин, а ведь я хорошо принял тебя, – упрекнул того Камазу.

– Ты, как и другие жрецы, никак не хочешь понять, что время многобожия в Египте закончилось, пора людям и самим богам принять Амон-Ра как единого правителя Дуата и Земли, – тот говорил, как фанатик с горящим взором, теряя остатки спокойствия, краснея, выпучивая глаза.

– То, что ты хочешь осуществить, не изменит сущности, по-твоему не будет никогда, или ты не знаешь, что можешь вызвать гнев Вечных на себя? – предупредил тот, понимая, что вряд ли убедит безумца.

Косей неожиданно расхохотался.

– О, Камазу, ты же раньше был на нашей стороне, ты же тот, кто всегда поддерживал нас, – он возвышался глыбой над тщедушным худым стариком.

– Пока не познал Великого Тёмного, – глухо оправдался тот.

– Ты не понимаешь, старик, твой Великий не будет значить ничего, когда придёт Тот, кто творил этот мир, – возразил кровавый жрец, победно улыбаясь.

– Хаос благ, раз он сотворил всех существ и устроил их жизнь, зачем ему возвращаться? – Камазу вопросил так, что Косей обескураженно промолчал, а жрец Анубиса продолжил: – И задай вопрос себе: общается ли с тобой Творец или под его личиной пришедший к тебе кровавый демон, несущий смуту в оба Царства?