– Неужто не сыщется богатенькой старой вдовушки королевских кровей, охочей до драм, на которой ты мог бы жениться, чтобы вытащить нас из этого безобразия? – спросила Габриэлла.

Велона исчерпала все пути, ведущие к обогащению, кроме одного, и пойти по нему мог только Эрик.

– К сожалению, нет, – ответил Эрик, доставая из кармана флейту. Он всегда носил её с собой. Эрик сыграл короткую мелодию, пользуясь моментом, чтобы успокоиться. Знакомое движение пальцев ослабило его тревоги.

– Я думал, что Гримсби хотел бы женить тебя до дня рождения, – сказал Ванни. Он огляделся по сторонам и понизил голос: – Ведь на свадьбе без поцелуя не обойтись, а тогда ты можешь…

Эрик застыл, мелодия оборвалась, а Габриэлла схватила Ванни за воротник.

– Заткнись! – прошипела она. – Прознай об этом Саит, убрать Эрика будет проще простого.

Эрика охватил приступ паники. Здесь, в доках, среди рабочих, никто не обращал на их разговор внимания, но его секрет ещё никогда не обсуждался на людях. Эрик убрал флейту в карман.

– Гримсби хочет, чтобы я удачно женился, а об этом подумаем после. Он говорит, что личные симпатии не должны брать верх над здравым смыслом и чувством долга. И всё же я отказываюсь передавать бразды правления тому, кому не могу доверять.

Ванни и Габриэлла переглянулись.

– Гримсби ещё сердится за Светлогавань? – спросил Ванни.

– Раскалён добела, – ответил Эрик. – Он не настоял на женитьбе единственно потому, что она не выносила меня столь же сильно, как я её.

Она ненавидела музыку и собак, а он терпеть не мог запах красок, которыми она дорожила. Лицезрение искусства? Почему бы и нет. Жизнь в миазмах паров краски и странных алхимических смесей? Не для него.

Габриэлла рассмеялась:

– Разве не твоя вина, что Макс не оценил её попытки навести ему красоту? Когда следующее предложение руки и сердца?

Следующее предложение руки и сердца? Вот уж нет. Следующая западня? Обед с…

Кровь прилила к ушам Эрика, заглушая болтовню Габриэллы с Ванни. Он вытер вспотевшие вдруг ладони о брюки. Сделал глубокий вдох.

– Гримсби меня прикончит. – Эрик оглянулся, пытаясь сообразить, какой час, и простонал. Он уже целую вечность не забывал о встречах, и сегодня у него не было оправдания. – Лорд Брекенридж прибыл этим утром, и я должен пообедать с ним и его дочерьми.

Габриэлла округлила глаза и сказала:

– Беги.

– Как я выгляжу? – спросил Эрик. – Принять ванну я не успею.

– Так, словно опоздал потому, что у тебя был тренировочный бой, – ответил Ванни. – Почти как если бы…

– Не смей, – пробормотала Габриэлла.

Ванни не обратил на неё внимания.

– …был проклят.

– Последний комментарий я пропущу мимо ушей, – бросил Эрик через плечо, переходя на бег. – Такое случается только раз.

– В день?

– В жизни!

– Не обращай на него внимания, – крикнула Габриэлла поверх смеха Ванни. – Наслаждайся своим принцевством.

Это вряд ли. Он всегда был прежде всего принцем Эриком, затем жителем королевства Велона, но ещё тайно, несправедливо, без всякой вины со своей стороны он всегда был жертвой проклятия.

В проклятии не было вины Эрика. Его мать подчёркивала это так часто, что со временем у него сформировалось обратное убеждение: «виноват я». Элеонора рассказала ему о проклятии не так много, но предложила, если ему непременно хочется кого-нибудь обвинить, то пускай это будет она. Проклятие наложили на Эрика ещё до его рождения.

– Если поцелуешь не ту самую или эта «не та» поцелует тебя, – повторяла мать всякий раз, когда Эрик спрашивал про проклятие, – то умрёшь.

Туманность предначертанного не давала ему покоя. Если мать и знала другие подробности, то не рассказала о них перед тем, как уйти в мир иной. Элеонора поделилась историей происхождения проклятия лишь однажды, когда Эрик повзрослел достаточно, чтобы оценить всю серьёзность своего положения. Проклятие наложили зимой, когда по королевству прошлась страшная лихорадка, вскоре после смерти Марчелло, отца Эрика. Пятый месяц беременная Эриком королева справлялась с постигшим её горем, путешествуя по побережью и останавливаясь в небольших городках. Ей хотелось посмотреть, как идут дела у её подданных теперь, когда хворь отступила. В одном из городков она и столкнулась с ведьмой.

– Волосы белые, как кость, губы алые, как заря, и хороша собой ровно настолько, насколько ужасным бывает море, – поведала Элеонора однажды ночью, когда сын снова обмолвился о проклятии. – Сказала, что моё дитя умрёт, если когда-нибудь поцелует не ту самую. А я даже имени её так и не узнала. Прости меня, Эрик.

Единственными, кто знал, что судьба правителя Велоны висит на волоске (ещё одна причина, почему Эрику следовало жениться как можно скорее), были Гримсби, Карлотта (его служанка), Габриэлла и Ванни.

– Принц Эрик! – окликнул его знакомый голос, едва Эрик ступил во владения замка. В голосе сквозило неодобрение.

Эрик резко остановился и потёр заколовший вдруг бок.

– Просто Эрик, – поправил он.

– Но вы же у нас принц Велонский, ваше высочество.

Высокий бледный мужчина с лицом, похожим на зазубренные скалы, Гримсби был советником правителей Велоны, сколько Эрик себя помнил. Он сражался под началом Элеоноры в войне с Саитом двадцать пять лет назад и с тех самых пор жил в Межоблачье, туго завязывая галстук даже в самые жаркие из дней. Над скривившимся в улыбке ртом выступили капли пота. Несмотря на ворчание, терпения у Гримсби было больше, чем соли в море.

– Да знаю я, кто я. А ты… – Лохматый белый шар врезался в грудь Эрика, и тот растянулся в грязи. Слюнявый язык лизнул юношу в лицо. – Эгей, приятель! – Эрик обнял запрыгнувшего на него пса и быстро чмокнул в макушку. – Я тоже рад тебя видеть, Макс.

Хорошо хоть Макса Эрик мог целовать без риска отчалить на тот свет. Его мать была абсолютна уверена: проклятие распространяется лишь на людей. И всё же она вздрогнула, когда Эрик впервые поцеловал при ней Макса. Этот случай был единственным, когда Эрик позабыл о проклятии.

– Вам уже давно полагается готовиться к обеду с лордом Брекенриджем, чтобы предстать в подобающем виде, – заметил Гримсби. – Кроме того, вы так и не удосужились оставить распоряжения насчёт планов, которые я наметил к празднованию вашего дня рождения.

Эрик простонал. До его восемнадцатилетия оставалось всего две недели. А коронация состоится неделей после. Два года придворные правили страной в качестве регентов при частичном участии Эрика. Это было необходимо, пока Эрик был слишком подавлен горем, чтобы руководить, и к тому же недостаточно зрел в свои шестнадцать. Теперь знать должна была уступить законному правителю, и нравилось это далеко не всем. Эрик открыл рот, чтобы возразить, но Гримсби закатил глаза к небу.

– Идёмте, – позвал он. – Вы пахнете, как недельный улов, а Брекенридж был другом вашей матери. Он не постесняется поднять вас на смех.

– Тяжело с лёгким сердцем планировать коронацию, когда единственная её причина – смерть моей матери, Грим. – Эрик поднялся и положил одну руку на голову Макса, позволяя привычному теплу успокоить себя. – С рассвета прошло всего два часа. Впереди целый день работы.

– Не рассказывайте мне про работу. – Гримсби взял Эрика под руку и настойчиво потянул в замок. – Во-первых, уже почти полдень. Во-вторых, многие и мечтать не смеют о таких привилегиях, как у вас. И страдания от скучных аспектов монархии не считаются истинными страданиями.

– Ладно. – Эрик сделал глубокий вдох и расправил плечи. – Что от меня требуется?

– Вот это другое дело, – похвалил его Гримсби. Макс залился лаем. – Лорд Брекенридж здесь, чтобы обсудить пиратские набеги на север и возможную помощь. – Гримсби пристально посмотрел на Эрика. – Он готов заключить сделку.

Выходит, очередное предложение жениться.

– Сделку предлагает он или его дочь? – спросил Эрик.

– Не представляю, на что вы намекаете, – Гримсби фыркнул и направился к покоям Эрика. – Давайте сменим вам платье, и я велю Луи подать к столу что-нибудь, что перебьёт ваш запах.