Сам же рынок должен был расширяться по вполне объективным причинам. Связано это было и с новыми средствами производства, и с массовым введением именно денежного товарооборота. Сохранение рынков сбыта в их прежних рамках в итоге сыграло бы разрушительную роль для всей системы хозяйствования.

У читателя может возникнуть закономерный вопрос: «Если рынки требуют расширения и возможности внутренней экстенсивной колонизации исчерпаны, и при этом военное решение проблемы представляется практически невозможным и не приведет к желаемым результатам, то почему не остановиться на втором моменте с интенсивной (качественной) внутренней колонизацией и внутренним расширением рынков?» На этом мы сейчас и остановимся.

Дело в том, что решение вопроса по предложенному пути упирается в препятствие, созданное самой феодальной системой существования общества. Феодализм предусматривает феодальную раздробленность и отсутствие какой-либо вменяемой централизации. Когда мы говорим о средневековой Франции (поскольку акцент мы изначально сделали именно на ней), то не нужно понимать под ней то государство Франция, которое существует сейчас или существовало сто, двести и даже триста лет назад. Под Францией в контексте Средних веков мы понимаем в первую очередь территорию, на которой сейчас находится современная Французская республика. В XII, XIII и XIV вв. эта территория была в буквальном смысле разорвана на множество герцогств и графств, которые не только крайне редко работали в рамках единой системы хозяйствования, но порой и откровенно враждовали друг с другом. Безусловно, все герцоги, маркизы и графы давали присягу королю Франции (за что, собственно, и получали свои земли в обмен на гарантии служить государю), но это была скорее формальность, которая далеко не всегда работала на практике. Даже сам король был таким же феодалом и считался лишь «первым среди равных», но не абсолютным монархом, чья воля руководила жизнью государства. Более того, в Средние века в принципе не существовало понятия нации в современном его значении. «Своими» считались те, кто проживал на данной конкретной территории, исповедовал одну религию и был вассалом конкретного сюзерена. В XIV в. не было французов, но были бретонцы, фламандцы, бургундцы, гиенцы (которые к тому же были вассалами английского короля) и множество других территориальных групп.

Подобная ситуация никак не способствовала переходу к капитализму, а наоборот, тормозила его. Улучшение новых территорий для того, чтобы на них можно было селиться и выращивать сельскохозяйственные культуры, требовало серьезных, конкретно централизованных усилий. Факт того, что определенная территория могла быть разделена между несколькими феодалами, имевшими только свои объективные интересы и едва ли заботящимися об интересах государства, не позволял получить этих централизованных усилий. Как итог, интенсивная внутренняя колонизация земель и расширение внутренних рынков сбыта становились невозможными. То есть экономический базис за счет развития средств производства и производственных отношений уже дошел до стадии перехода к новой общественно-экономической формации, но данный переход сдерживался собственной общественной (в данном случае феодальной) надстройкой. Решение было только одним – уничтожение феодальной раздробленности и полная централизация государства вокруг единого экономического, а затем и политического центра.

Собственно, эта цель и преследовалась французскими и английскими монархами на протяжении серии конфликтов, вошедших в историю под названием Столетней войны (1337–1453 гг.). Вопрос стоял в том, кто именно, французский или английский король, станет тем экономическим и политическим центром, вокруг которого будет формироваться единое централизованное государство с качественно новой, капиталистической системой хозяйствования.

Данная задача в итоге была решена путем кровопролития, которое затем перекинулось и на всю Европу. Франция выиграла Столетнюю войну и стала главным субъектом экономической и политической централизации, но, несмотря на это, большинству европейских государств пришлось пройти еще через десятки войн и буржуазных революций (Восьмидесятилетняя война в Нидерландах, Английская и Французская буржуазные революции, Тридцатилетняя война, Англо-голландские войны и т. д.), прежде чем капитализм смог окончательно утвердиться на большей части современной Европпы в XVII и XVIII вв.

Последующему становлению и укреплению капитализма способствовали дальнейшее развитие производительных сил, вызванное все большим научно-техническим прогрессом, а также колонизация Нового Света, которая дала Европе, во-первых, колоссальный приток ресурсов (в том числе и драгоценных металлов, что, в совокупности с освоением новых серебряных рудников в Германии, позволило окончательно перейти на товарно-денежный обмен), а во-вторых, громадные рынки сбыта собственных товаров. Торговля расцвела, став уже не просто всеевропейской, а межконтинентальной, а сами торговые гильдии и банковские объединения превратились в настоящие капиталистические компании и корпорации.

Читатель может заметить, что весь данный параграф является своего рода отступлением от нашей основной темы. Мы практически не затронули вопрос развития экономической мысли в рассматриваемый период, сосредоточившись на освещении событий и на материальной основе становления капитализма в Европе. Однако мы посчитали данное отступление необходимым. Ранее мы неоднократно говорили о том, что всякое научное течение, теория или идея строится на вполне конкретном историческом контексте. Понимание же исторического контекста возможно лишь тогда, когда станут понятны объективные причины прихода общества к тому или иному периоду своего развития. Пытаться разбирать научные теории и идеи, к тому же экономические теории и идеи, без понимания исторического контекста и уровня технологического и экономического развития общества в конкретный период, и уж, тем более, давать им какую-либо оценку – значит заниматься построением голословных заключений в отрыве от материальной основы данных теорий. Мы неоднократно говорили о том, что наша задача состоит в объективном рассмотрении экономических учений разных периодов развития человеческой цивилизации, в отрешении от всякого идеализма в науке. Весь этот параграф является еще одним крупным шагом к достижению поставленной нами цели.

Теперь же, когда мы подвели читателя к моменту окончательного укоренения и дальнейшего развития капитализма в Европе, мы можем обратиться к политэкономическим учениям, взявшим на себя ответственность теоретически рассмотреть законы данной экономической формации.

Р

ассмотрев историю становления капитализма в Европе, и в частности во Франции, мы считаем возможным перейти к рассмотрению экономических теорий, начинавших складываться в этот период.

Как было сказано в предыдущем параграфе, первым экономическим учением в современном понимании этого слова стал меркантилизм. Основные идеи меркантилизма таковы:

1) богатство государства во многом определяется через количество денег или массу драгоценных металлов, принадлежащих государству;

2) торговля – основной источник получения богатства;

3) торговый капитал является главным капиталом, а все остальные виды капитала (ссудный, производственный и т. д.) есть лишь инструменты для его реализации.

Появление теории меркантилизма также имело под собой объективно-исторические, чисто материальные причины. О многих из них было сказано в предыдущем параграфе при рассмотрении процесса перехода европейской системы хозяйствования от феодализма к капитализму. Однако еще одним ключевым событием, подтолкнувшим научное сообщество XVI в. к созданию конкретного теоретического описания данной системы хозяйствования, стала колонизация Нового Света.

Открытие испанцами и португальцами, а в дальнейшем французами, голландцами и англичанами громадных территорий на другой стороне Атлантического океана, а также последующее освоение территорий на побережье Западной Африки стало колоссальным по своему значению событием, в том числе и для европейской экономики. Во-первых, европейские государства снова вернулись к использованию труда рабов, набиравшихся из числа пленных туземцев. Рабы практически не завозились в метрополии, а использовались исключительно в колониях. Стоит отметить, что немалая часть чернокожего населения Африки, к примеру, была получена европейцами не за счет прямого военного захвата, а была «выкуплена» у местных вождей племен.