– Ну, что за привычка дурацкая раздевать баб глазами? – Иван вздрогнул и молниеносно вернулся взором к лицу попутчицы.

– Никакой вам интриги. Все домысливают, дорисовывают себе, – продолжал рассуждать ее приятный голос, однако, губы при этом не соизволили даже хоть чуточку для приличия шевельнуться. Да и вообще все выражение лица выдавало обычного, стоящего напротив, абсолютно к вам и к вашим мыслям равнодушного пассажира электрички. Она даже мельком пробежалась глазами по нему самому. А отсутствие какой-либо последующей реакции лишь красноречиво подчеркивало, что видела она сего индивида впервые. И уж конечно не могла иметь никакого отношения к тогдашнему следу от поцелуя.

– Хотя, с другой стороны, мужик есть мужик, – подытожил голос, а Иван поспешил вернуть ушам изъятые ранее аксессуары.

Трудно точно описать его внутреннее состояние. С одной стороны он в некоторой степени ощущал себя обыкновенным проведенным простачком, над которым умело подшучивают. С другой же – очевидным глупцом. Ибо простачок обычно не понимает, что над ним подшучивают. А он вроде как понимал, но не доставало ума сообразить, каким образом это делается. Ко всему еще, никуда его ведь не денешь, примешалось чувство искреннего стыда. Потому как действительно, глядя на ее столь пышно цветущие подсолнухи, он мысленно уже созерцал их в совсем ином, не обремененном оберткой, свете.

И вот, эти его личные, можно даже сказать интимные рассуждения-воображения каким-то образом вдруг оказались достоянием гласности. Грешной мыслью Ваня даже предположил, что он мог, вероятно, задумавшись, озвучить свои фантазии вслух. Но она, как она могла говорить, не открывая рта? Это притом, что, по всей видимости, кроме него ее слов больше никто и не слышал. В общем любой на Ванином месте непременно призадумался бы. В том числе, и о своем душевно-психологическом состоянии.

Покуда мужчина переваривал случившееся, электричка поспела на станцию Пушкино, и пассажиры, как обычно, плотным табуном ломанулись к выходу. Следуя за незнакомкой по пятам, Иван принял твердое решение, миновав подземный переход, сразу же с нею заговорить, чтобы хоть как-то прояснить сложившуюся ситуацию. Но не тут-то было. Как назло, билет «не сработал» на турникете, а когда Ваня, разрешив сие недоразумение, пустился вдогонку, след ее уже успел простыть.

С того момента, как мы оставили нашего Ивана несолоно хлебавши в районе железнодорожной станции Пушкино, минуло около девяти месяцев. Тогда еще едва начиналась осень, ныне уже лето было в своей начальной поре. Как раз вчера, первого июня, они с Жанной и ощутили первые признаки. Почувствовали первые, так сказать, знаковые толчки.

За прошедший период очень многое изменилось в жизни Ивана. Он даже внешне настолько преобразился, что его с трудом некоторые из вас смогли бы узнать. Того полноватого, длинноволосого, с наклевывающейся лысиной и жиденькой бородкой добряка уже не было и в помине. Ибо явился он теперь перед нами гладко выбритым по всей площади волосяного покрова головы, – не считая, естественно, бровей да ресниц, – что оказалось, подчеркивая масштабы лба и крепость шеи, весьма и весьма ему шедшим. Был очень даже строен и от того представлялся несколько выше, чем прежде, ростом. Еще более заметной на похудевшем лице стала горбинка чуть искривленного в сторону носа. Но, впрочем, глаза. Они-то точно оставались прежними: левый серого, а правый зеленого цвета. Пожалуй, различная пигментация радужной оболочки глаз, как явный отличительный признак, все-таки сразу же выдавала Ивана. А еще его ровная, очень добрая и располагающая к себе улыбка. Но все эти внешние преобразования вовсе несравнимы с событиями, произошедшими и происходящими в текущую пору его жизни.

– Ванюша, – лишь ступив на порог квартиры, услышал он по-утреннему певучий Жаннин голосок, – Ну, вот. Опять ты меня не разбудил. Оставил одну. Ты же знаешь, нам сейчас лучше постоянно быть вместе. Предупредил хотя бы что ли.

– Я на минутку-то и отлучался. Сгонял за хлебушком. И потом у меня не было достаточной уверенности, что ты еще спишь. Мало ли: может, проснулась, да ушла, как случается, сразу в себя. Чего было зазря беспокоить? – входя в комнату и эмитируя движения бросающегося в кровать к укротительнице Орнелле Мути строптивого Андрея Челентано, – Ах, как же я обожаю эту кареглазую ворчунью!

Тогда осенью он, погруженный в размышления о загадочной незнакомке и о связанных с нею, происходящих в нем внутренних метаморфозах, возвращался домой, и был прямо-таки ошарашен неожиданным столкновением у двери собственной квартиры.

– Привет, Иван! – сверкнули на него два огонька глаз.

– Привет, – несколько растерялся: мало того, что она знала его квартиру, так еще и обращалась по имени.

– Меня зовут Жанна. Нам надо поговорить. Может, пригласишь?

Без лишних предисловий и сразу на «ты». Причем выглядело все так, как будто именно оно и должно было быть. Словно между ними уже существовал некий духовный контакт, а сейчас он просто материализовался путем непосредственного общения.

Конечно же, пригласил. Пили кофе и разговаривали. Правда, поначалу в большей степени говорила она, а Иван, пытаясь переварить поток обрушивающейся на него информации, обходился лишь редкими вопрошающими репликами. Затем, когда количество точек соприкосновения оказалось уже вполне для того достаточным, форма их общения гораздо более стала походить на полноценный диалог.

Оказалось, что все произошедшее ранее с Иваном было с одной стороны просто из ряда вон выходящим, с другой же – вполне себе закономерным и чуть ли ни обыденным делом. И всему причиной, первоосновой, так сказать, явилась вода. Да-да, та самая, упомянутая ранее, вода. Причем речь шла не только о чудодейственных свойствах водицы из родника в Мамонтовке, – что еще можно было бы как-то предположить, – но, и ничуть не в меньшей, а может даже и в большей степени, о так ненавистной всем жителям Пушкино ржавой воде из крана.

История изучения «водного» вопроса своими корнями уходила в уже далекие советские времена. Еще тогда выявилась определенная связь проявления некоторыми людьми весьма «нестандартных» качеств с их непосредственным проживанием в городе Пушкино. Теперь же причинно-следственная связь была на лицо: купание в «ржавой» воде и употребление в качестве питьевой Мамонтовской родниковой напрямую связано с невероятным усилением неординарных способностей отдельных людей.

– Вот вспомни, Иван, – говорила Жанна, – Когда тебе вдруг ясно виделась обстановка на дорогах и ты безошибочно выбирал способ, которым быстрее будет добраться до работы, перед этим ты ведь всегда мылся под «грязной» водой.

И Иван вспоминал, и Иван понимал, что было это все сущей правдой. Жанна пояснила, что многие люди живут, даже не замечая в себе некоторых не столь качественно значительных изменений, и только лишь считанные единицы обретают истинно весомые способности. К подобным штучным экземплярам в ее понимании Иван по всей видимости и относился. Для наглядности она повторила «фокус» с «чтением» ее мыслей. Оказалось, это были не совсем мысли, а персонально ему направленные слова.

– То есть ты их «слышал», потому что я и адресовала их непосредственно тебе.

– Значит, ты специально так сделала в электричке, чтобы я подумал, будто подслушал чужие размышления?

Чем больше она рассказывала об этом, тем менее правдоподобным это выглядело, но тем более, однако, Иван веровал в это, пытаясь получаемые сведения сразу же упорядочивать в собственной голове. Наконец, наступил момент, когда он стал задавать гораздо больше вопросов, нежели получать на них ответов.

– Ты же понимаешь, что, во-первых, вся информация крайне секретна, а во-вторых, я с тобой общаюсь не только от своего собственного имени, но так же и от лица, скажем так, одной структуры, которая при получении от меня детальной информации о проявленных тобою способностях, будет убедительно настаивать на дальнейшем тесном сотрудничестве.