Может быть, я поспешила? Нет! Я все взвесила и только потом решила.

Тяжела эта дорога, но по ней многим пришлось пройти, пройду и я».

— Ты не поспешила, Русудан? — со страхом в голосе спросил Нико и закрыл глаза, почему-то подумав, что с закрытыми глазами ему лучше будет слышен голос Русудан.

— Нет, я все взвесила:

и что я твоя дочь,

и что я жена Реваза Чапичадзе,

и что я мать Татии и Сандро…

Взвесила и уже после того решила.

Нико отчетливо расслышал каждое сказанное ею слово и еще крепче зажмурил глаза. Сердце ему словно стиснуло обручем, разум отказывался понимать, уши — слушать. Он хотел было что-то сказать, но язык у него начал заплетаться, скамейка закачалась, и вместе с ней закачался Нико. Вот-вот он упадет, помогите же ему!

— Отец! — громко позвала Русудан и, положив ему руку на грудь, потрясла его.

Нико открыл глаза. Проведя рукой по лбу, он тряхнул головой, словно отгоняя мучившие его мысли, и встал со скамьи.

— Со мной будь что будет! А вот твоя мать? Она и так стала как безумная, а как теперь эту новость перенесет…

— Все останется по-старому, отец, — спокойно сказала Русудан. — Мы с Татией будем жить в Тбилиси, а Реваз с Сандро в Хемагали. Как раньше они иногда приезжали в Тбилиси навестить нас, так и теперь будет… Да, все останется по-прежнему, отец…

— А что Реваз едет со мной в Тбилиси?..

— Знаю, чтобы со Звиадом повидаться. Может быть, он уговорит его приехать в Хемагали. Ревазу нужен и агроном, и физкультурник.

Русудан встала со скамьи.

— Вы завтра едете в Тбилиси, а мы с Татией послезавтра — в Гагру.

— А как же Сандро и Дареджан?

— Сандро предпочитает оставаться в деревне. Тут ему и лошадь, и Сатевела, и футбол, и Коки. Нам с Татией в Гагре Дареджан не нужна, так что она останется здесь.

Открылась калитка, и во двор вошел Реваз. Он было направился к дому, но, увидев Нико и Русудан, подошел к ним.

Русудан поспешила в кухню.

Потом все произошло так, как и говорила Русудан.

Нико и Реваз отправились в Тбилиси.

Русудан и Татия — в Гагру.

Сандро и Дареджан остались в Хемагали.

Глава пятая

Маленькая Екатерина, как хорошую мостовую, выложила принесенными с Сатевелы белыми камнями всю дорожку от ворот до самого дома.

Потом она принесла из совхоза саженцы шелковицы и посадила их в ряд по обеим сторонам этой дорожки.

Сейчас они под снегом.

В этом году уже в октябре на хребте Санисле лег снег.

Вскоре, легкий, сухой, скрипящий под ногами, он покрыл все Хемагальское нагорье и низину.

Скрылись под снегом тропинки и дороги, заросли колючего кустарника, и только в плюще слышался свист прятавшихся там дроздов.

В камине тлеют угли. Около него на низкой треногой скамеечке сидит большая Екатерина. На столе — стопка школьных тетрадей, но она их не проверяет. Екатерина смотрит на догорающие угли и думает о своем.

«Что-то у моей Эки изменилось настроение, определенно изменилось!»

В комнате тепло, но большая Екатерина все же накинула на плечи шаль. Эту теплую и легкую шаль ей связала Эка.

Екатерина отодвинула в сторону неисправленные тетради, взяла вязанье и, перебрав спицами, снова уставилась неподвижным взглядом на тлеющие угли.

«Как изменилось у моей Эки настроение, определенно изменилось: глаза у нее так и лучатся. И цвет лица то и дело меняется. А уголки губ подергиваются. Спит беспокойно.

Нашила себе платьев. Не сама, как раньше… Поехала якобы по служебным делам в Тбилиси. Думает, что скрыла от меня истину? Глупенькая! Но большая Екатерина не заикнулась ни о чем и даже не поинтересовалась тбилисскими новостями.

А походка у нее какая стала?»

Такими какими-то испуганными шагами маленькая Екатерина никогда не ходила. Пройдя двор, она, напевая, вбегала в дом, подробно рассказывала большой Екатерине новости и чуть ли не силой вырывала у нее из рук работу — раз Эка пришла домой, большая Екатерина должна отдыхать. И сновала она то в доме, то в кухне, то во дворе, то в огороде.

А теперь?

Уже давно не слышала большая Екатерина ее пения. Бесшумно открывает она калитку, крадущимися шагами поднимается по лестнице и неохотно заходит в дом.

И аппетит потеряла маленькая Екатерина.

Поклюет как воробей, и все. Иногда и тот маленький кусочек застрянет у нее в горле, и сидит она за столом словно в каком-то оцепенении. Тогда большая Екатерина нарочно кашлянет или переставит что-нибудь из посуды на столе. Маленькая Екатерина вздрогнет от этого звука, начнет жевать, делая вид, что охотно ест, а потом, сославшись на усталость, медленно встанет из-за стола, пошатываясь войдет в свою комнату, ляжет на кровать и сделает вид, что спит.

Но если вдруг прохожий кашлянет на дороге, она вскочит и выбежит на веранду.

Кого-то все время ждет маленькая Екатерина.

Сегодня она легла рано.

Как только стемнело, она сказала, что у нее болит голова, и легла.

…Угли дотлевают, камин остывает, и кажется, что шаль вобрала в себя все тепло. Плотно закутавшись в нее, сидит Екатерина, и спицы так и снуют у нее в руках. Она вяжет варежки.

«Холодно стало. У Эки в комнате камин не горит. Там, наверное, еще холоднее».

Отложив вязанье, она осторожно открыла дверь в комнату маленькой Екатерины.

В комнате горит свет. Эка лежит навзничь, положив под голову левую руку и откинув с груди одеяло. Она спокойно спит. Видно, как под рубашкой мерно поднимается и опускается ее грудь с твердыми сосками, на маленьких губах играет чуть заметная улыбка.

Окно она оставила открытым, и комнату заполнил ночной холод, но маленькая Екатерина его не чувствует.

Большая Екатерина закрыла окно, выключила свет и тихо вышла из комнаты.

«Бедная моя! Над кроватью у нее фотография Реваза Чапичадзе… Когда я спросила, откуда взялась эта фотография, она покраснела. Покраснела и ничего не ответила. Я снова спросила, и она солгала, сказав, что ее принес Сандро. Наверняка неправда… Ну, допустим, что Сандро принес фотографию своего отца, это вполне может быть, но над кроватью тоже он ее повесил?»

Она разгребла совком горячие угли, положила в камин буковое полено и села за стол.

«Слишком уж она приручила Сандро, и все из любви к Ревазу. Сандро, безусловно, способный ученик, ну и что же? Очень хорошо, что способный! Со стороны учителя непедагогично выделять какого-нибудь из учеников. Конечно, можно любить способного, но не показывая этого, тем более не выдавая себя взглядом или словом. Это — ни в коем случае! Она же просто души в нем не чает. Сандро утром заходит за ней, и они вместе идут в школу. Кончатся у Сандро уроки, и Эка тоже ни на минуту не задерживается в школе. Сандро и на посиделках себе места не находит, пока не дождется Эки… Дам ей другие классы! Да, поменяю, седьмой класс передам Гургенидзе, а тебя верну в пятый. Я замечаю, что Гургенидзе ходит недовольная, но она меня стесняется и поэтому ничего не говорит. Правда, как-то раз она мне напомнила — мол, в Херге я преподавала в седьмом и восьмом классах, а почему вы мне здесь дали другие. Из-за тебя, Эка, только из-за тебя. Ты ввела меня в заблуждение, и завтра же я свою ошибку исправлю…»

В комнату вошла Эка.

— Тебе что-то приснилось? Почему ты встала? — холодно спросила Екатерина.

Пауза.

— Ты что, еще не спишь? — сердито сказала она.

— Меня разбудили чьи-то голоса, мама!

— Голоса? — удивилась Екатерина.

— Кто-то с тобой громко разговаривал, мама!

Большая Екатерина вздрогнула.

— А разве к гостям надо выходить в рубашке?

— Кто это был, мама?

— Никого не было, и я никого не жду. Ступай спать, завтра утром тебе идти на мельницу.

— Знаю. Я Сандро тоже с собой возьму.

— Сандро, пожалуйста, оставь в покое! — не сдержалась Екатерина и посмотрела Эке в глаза. — С завтрашнего дня я перевожу тебя в четвертый и пятый классы, а шестой и седьмой…