Свой рисунок Сандро отправил в газету «Лело». Через некоторое время его вызвали в редакцию и сказали, что рисунок понравился, но он до сих пор так и не был опубликован. Очевидно, ждут подходящего момента. Ждет и Сандро, а что ему остается делать!

…Приняв душ, Реваз вернулся в кабинет и застал там Сандро. Он стоял у открытого окна и смотрел во двор.

«Я чувствую, что он хочет что-то мне сказать и не решается». Ревазу почему-то вспомнилось любимое выражение его тестя: «Младшие в присутствии старших молчат». Он осторожными шагами подошел к сыну и положил ему руку на плечо. Сандро локтями оперся о подоконник, опустил голову, и стало видно, как вздрагивают острые мальчишечьи лопатки. Реваз ласково погладил его по голове, и Сандро задрожал еще сильней.

— Что с тобой, мой мальчик?

Сандро ничего не ответил и только еще ниже опустил голову.

— Скажи мне, что случилось? — повысил голос Реваз.

Сандро и теперь продолжал хранить молчание. Казалось, он плачет.

— Ты в чем-нибудь провинился?

Сандро поднял голову и хотел уйти, но отец удержал его за локоть и, сев в кресло, усадил к себе на колени, как маленького ребенка.

— Ты почему не собрал инжир, а?

И этот вопрос Сандро оставил без ответа, но, взглянув ему в глаза, отец понял, что не об этом надо было сейчас говорить… Реваз несколько раз, как делал это, когда сын был маленький, подбросил его на коленях. Тому сначала понравилось, но потом, засмущавшись, он встал рядом с отцом.

Мысли Реваза: «Русудан и Дареджан устали и уже спят. Татия, рассердившись на меня, заперлась в своей комнате и, наверное, тоже спит. И Сандро пора в постель, но он почему-то не ложится, так что во всем доме бодрствуем только мы, двое мужчин. Он стоит около меня такой грустный, хочет о чем-то поговорить, но не решается начать. В ответ на все мои вопросы он молчит. Сандро, наверное, думает, что отец и без слов поймет его, догадается, в чем дело, но это не так».

— Я к тебе хочу, папа! — нерешительно сказал Сандро.

Реваз вздрогнул.

— А ты разве не со мной?

— Я к тебе в деревню хочу… — чуть слышно прошептал Сандро и положил руку отцу на плечо. В глазах у него стояли слезы.

Часть шестая

Глава первая

В культурно-творческой жизни Хергского района деятельность Диомиде Арчвадзе занимает особое место. В этом, прежде всего, глубоко убежден сам Диомиде, так думают его друзья и сотрудники, и это неоспоримый факт. Поэтому я считаю себя обязанным самым подробным образом рассказать читателю о его творческой деятельности.

С творчеством Арчвадзе последнего времени, как он сам любит говорить, «читатель познакомится в следующей главе романа», но это лишь один, и притом незначительный, период в его долгой и плодотворнейшей творческой деятельности. Для создания полного и целостного портрета я, насколько это было возможно, изучил раннее творчество Арчвадзе и посвятил ему одну главу романа.

При знакомстве с сохранившимися в личном архиве Арчвадзе материалами особенно бросается в глаза присущее ему непреодолимое желание творца быть разносторонним, вездесущим и вносить большой, неоценимый вклад в деятельность почти всех театральных коллективов.

Он, Диомиде Арчвадзе,

работал почти во всех тбилисских театрах,

почти во всех грузинских районных театрах

и в конце концов, честно исполнив свой долг, обогащенный опытом, вернулся в родную Хергу.

Недавно газета «Голос Херги» опубликовала «Театральные воспоминания» Диомиде Арчвадзе. В предпосланной «Воспоминаниям» аннотации сообщается, что Диомиде Арчвадзе является известным театральным деятелем, внесшим свою лепту в развитие грузинской кинематографии, в создание грузинского Театрального и Хорового общества и грузинского Театра музыкальной комедии. В творческих успехах почти всех тбилисских театров, включая Театр оперы и балета, а также кутаисского, батумского, чиатурского, горийского и особенно зестафонского театров есть немалая доля и его труда.

Он, Диомиде Арчвадзе,

сделал очень много для создания и развития грузинского советского балета и грузинской советской драматургии.

Эти «Театральные воспоминания», по моему глубокому убеждению, да и сам уважаемый Диомиде придерживается того же мнения, уникальны и дают более колоритный портрет знаменитого деятеля искусств, чем та глава моего романа, которая освещает творческий путь Диомиде Арчвадзе. Поэтому я безболезненно зачеркнул несколько страниц моего романа и вместо них, с согласия заслуженного работника культуры Грузинской ССР Диомиде Арчвадзе, предлагаю дорогому читателю листки из его интересных «Воспоминаний».

Листок первый

Родился я в местечке Херга (тогда это была деревня, городом и районным центром она стала уже позже), образно выражаясь, в конце XIX — начале XX века, то есть в 1900–1901 годах, двадцать седьмого декабря 1900 года по старому стилю, но девятого-десятого января 1901 года по новому.

Отец мой, Иона Аскалонович Арчвадзе (о нем читатель узнает ниже) был дьяконом и придерживался старого стиля.

Херга — один из древнейших грузинских населенных пунктов. Правда, древние историки, географы и путешественники не вспоминают о ней в своих дневниках и исследованиях, но, по моему глубокому убеждению, с уверенностью можно сказать, что Херга в далеком прошлом была населенным пунктом, но, понятно, не такого масштаба, как Уплисцихе, Икалто, Вардзия или Гелати.

Херга и ее окрестности в те времена (имеется в виду XI–XII вв.) были покрыты непроходимыми лесами, но князья и помещики имели везде лесничих, а тогдашние лесничие были не чета теперешним (я имею в виду лесничих Хергского района), которые за деньги дадут срубить даже пронумерованные деревья. Тогдашние лесничие были неприступны, и поэтому со строительным материалом и дровами было трудно…

Наша благословенная Сатевела через Хергское ущелье в изобилии несла дрова (о том, откуда брались эти дрова и почему люди поселились в окрестностях сегодняшней Херги, я подробно расскажу уважаемому читателю в следующей главе).

В тот год, когда я родился, по достоверным рассказам моей блаженной памяти бабушки со стороны матери, Майи Ксенофонтовны Бардавелидзе, зима выдалась необычайно снежной, и весной, во время половодья, Сатевела чуть не вышла из берегов и не затопила Хергу.

Отец мой, Иона Аскалонович Арчвадзе, был дьяконом и считался для своего времени образованным человеком. Некоторые места из евангелия он знал наизусть. Мой дед Аскалон был землемером и мелочным торговцем, но человеком честным и набожным. Бедным соседям и знакомым он, оказывается, иногда давал товары в кредит.

Мой дед со стороны матери, Серапион Джатуевич Бардавелидзе, был знаменитым гончаром, трудолюбивым, честным и просвещенным гражданином, а также незаменимым во всей деревне точильщиком мельничных жерновов.

Мой отец Иона, как говорила мне блаженной памяти мать моя, пил в меру, но священник Нестор Бардавелидзе (правда, святой отец был просто однофамильцем моей матери, хотя в приходе ходили слухи, что отец Нестор поставил дьяконом своего ближайшего родственника) был человеком крутого нрава и постоянно ругал моего отца, грозясь, если он не бросит пьянствовать, лишить его сана. Отец же уверял, что у него испортится голос, если он бросит пить, и что все теноры «Ла Скала» пьют водку и тем сохраняют голос. Споры между моим отцом и отцом Нестором не кончались…

Моя мать, Аграфена Серапионовна Бардавелидзе, была очень мягкая, добрая и, по тем временам, образованная женщина. Я у нее был последним, шестым ребенком. С самого рождения мать обнаружила во мне незаурядные способности и поэтому любила меня больше, чем остальных детей. Из-за меня она часто ссорилась с отцом. Возвратясь после обедни и видя, как мать суетится вокруг меня, он, оказывается, хмурился. Мол, этого молокососа хочешь барином вырастить, так ничего из этого не выйдет, он такой же осленок, как и остальные. На что мать многозначительно отвечала, что все остальные похожи на него, а я, мол, ее точная копия, и он еще увидит, каким славным человеком я стану…