Рано, даже Дареджан еще не вставала, а Русудан спит, сидя за столом Реваза. Да, она так устала писать, так устала, что не в силах была встать и, положив голову на стол, заснула… В комнате постепенно светлеет. Скоро взойдет солнце, и его лучи заиграют сначала на тополе, возвышающемся перед окном, потом солнце заглянет в комнату и разбудит Русудан. Она удивленно оглянется вокруг и, сразу всего не вспомнив, испугается. Обессиленная, она встанет с кресла, неслышными шагами пройдет в спальню и ляжет в постель. Озябшая, она получше укроется одеялом, закроет глаза и уснет…

…Кто-то тихо позвонил у калитки, но Русудан услышала. Она вздрогнула, спрятала тетрадь и карандаш в ящик и, открыв окно, выглянула на улицу.

У калитки стоял Реваз.

Вначале Русудан показалось, что она еще спит, но вновь раздавшийся звонок привел ее в чувство. Она быстро спустилась по лестнице и, подбежав к калитке, взглянула на мужа.

Заплаканные глаза Русудан улыбаются Ревазу, а он опустил голову, чтобы не встречаться с ней взглядом. Реваз молчит, и Русудан словно онемела… Целую ночь спорила с ним, упрекала, и вот он, как в сказке, стоит перед ней, а она слова из себя не может выдавить.

Русудан хотела взять чемодан, но Реваз не позволил ей и, легко подняв большую корзину и чемодан, прошел в кухню.

Умывшись, он осторожно заглянул в комнату детей. Сандро спал, повернувшись лицом к стене, а Татия лежала на спине, выпростав из-под одеяла руки. Сегодня воскресенье, и они отсыпаются за всю неделю… Реваз улыбнулся, глядя на детей, и тихо прикрыл дверь…

В кабинете Реваза у открытого окна, опершись на подоконник, стоит Русудан и смотрит во двор. Реваз подошел к ней и крепко обнял ее за плечи. Русудан вздрогнула, и он еще крепче прижал ее к себе. Потом руки его соскользнули вниз, на талию. Он поднял ее как ребенка, покачал, а потом понес в спальню и положил на кровать.

Русудан натянула одеяло на голову и замерла.

«Не хочу, чтобы он заметил, что я плакала».

Реваз лег рядом, подсунув правую руку под голову Русудан, и стал целовать заплаканные глаза.

Глава вторая

Теплым сентябрьским днем семейство Чапичадзе решило выехать на лоно природы в Арагвское ущелье.

Сандро все утро не выходил из гаража, наводя блеск на машину, а потом сложил в багажник отцовские высокие резиновые сапоги, сети, свою складную удочку и мяч.

Татия, убежденная в том, что мать уже успела рассказать о ее поведении отцу, вначале избегала его, боясь, что он будет ее ругать, но, когда он из-за чего-то подшутил над ней, Татии стало стыдно, что она так подумала про мать. Осмелев, она решила и в тот вечер пойти в кино и шепотом попросила отца:

— Папа, ко мне должны прийти подруги. Мы вместе занимаемся. Можно, я останусь дома?

Реваз испытующе посмотрел дочери в глаза:

— Спроси у матери.

Татия не ожидала от отца такого ответа и, поджав губы, пошла к матери.

Русудан стояла у зеркала и причесывалась, она была недовольна дочерью и сделала вид, что не заметила ее прихода.

— Мама, я останусь дома. Мне надо делать уроки…

Повязывая косынку, Русудан поправила упавшую на лоб прядь и, приблизив лицо к зеркалу, нахмурилась.

— Уроки надо было учить вчера, — холодно ответила она и выразительно взглянула на дочь. Татия поняла, что если отцу до сих пор не было ничего известно о ее сердечных делах, то теперь мать обязательно ему все расскажет.

Русудан быстрыми шагами спустилась по лестнице, и Татия поспешила за ней.

Реваз, Сандро и Дареджан уже сидели в машине, которую Реваз вывел за ворота. Дареджан держала на коленях корзину с едой.

— Сандро сядет рядом с отцом, — сказала Русудан и, открыв дверцу машины, жестом показала ему на переднее сиденье.

«Значит, я всю дорогу не смогу курить…» — подумал Реваз.

— Ты можешь закурить, сигаретный дым мне не помешает, — грустно улыбаясь, сказала Русудан.

Свободно было расположившемуся Сандро пришлось потесниться, чтобы у него в ногах поместилась корзина с провизией.

Мысли Русудан: «Ты можешь закурить, сигаретный дым мне не помешает! Я не должна была говорить этого с такой явной обидой! Я же решила, что он больше не услышит от меня ни одного упрека! Ведь мне не известно, почему он так неожиданно явился. И я не знаю, сколько времени пробудет дома… Он ничего не говорит, а я спрашивать ни за что не буду! По-моему, ему безразлично, интересуют меня его дела или нет! Сидит себе спокойно за рулем, хорошо, что хоть иногда посматривает на сына».

Остался позади Натахтари. Не впервые проезжают Чапичадзе по этой дороге, но Русудан не трогает красота Арагвского ущелья.

Асфальтированная дорога. Возделанные участки земли. Редкий лес. Арагви местами мутная, местами абсолютно прозрачная.

Русудан неравнодушна к пальмам и елям. Из-за них она и полюбила Гагру и с удовольствием переехала бы туда жить. Построить бы на самом берегу моря дом, чтобы легкий ветерок с моря колыхал занавески в спальне. Ничто так не успокаивает Русудан, как море.

В Гагре вдоль берега растут пальмы, посадит их у себя во дворе и Русудан. Так как они дают мало тени, придется между ними посадить ели, а специально для Реваза развести тутовые деревья. И если пустить по шелковице виноградную лозу, лучше всего — изабеллу, то от ворот до веранды получится зеленый тоннель… Палит солнце, а в их увитом виноградом саду тенисто и прохладно, с моря дует легкий ветерок. Реваз, устроившись в тени, читает газету, а Русудан, сидя в гамаке, наблюдает за купающимися в море детьми. Сандро и Татия хорошо плавают, им хочется заплыть далеко-далеко, но мать не разрешает, и они тщетно пытаются скрыться от ее глаз. Русудан тут же встанет с гамака, прикрикнет на них и заставит выйти на берег.

Как-то, в их очередной приезд в Гагру, Ревазу понравился дом на самом берегу моря, на границе между старым и новым городом. Это был типично грузинский дом, стоявший в глубине небольшого фруктового сада. Больше всего понравилась Ревазу веранда. Она шла вокруг дома и была такой широкой с той стороны дома, которая была обращена к морю, что осеннее солнце в комнату не попадало.

Дом этот продавался, но Реваз в то время был далек от мысли делать подобные приобретения.

— Дети быстро вырастут, обзаведутся семьями, — вразумляла мужа Русудан. — А мы не вечно будем молодыми. Знаешь, как невыносима станет для нас в старости шумная жизнь города. А здесь море, покой, чистый и здоровый воздух…

— Море — мать безделья, — отрезал тогда Реваз.

Ерунда, глупость какая-то! Море еще никогда и никого не делало ленивым. Разве мало бездельников в городах, где нет никакого моря? Их и в Тбилиси предостаточно. Русудан догадалась, почему Реваз не хочет переехать в Гагру, но промолчала. Она предпочла больше не говорить об этом, потому что знала, что это бесполезно. Но Ревазу потом придется пожалеть о том, что он не послушался ее, очень горько пожалеть.

Почему именно сейчас вспомнилась Русудан эта давняя история?

Редкий пожелтевший лес, выеденные скотом участки земли и мутная Арагви напомнила ей гагрские пальмы и ели, свежую зелень травы, голубое море, пылающий закат и легкий плеск волн на берегу.

…Въехали в Жинвали.

Сандро робко сказал, что хочет пить, и Резо остановил машину. Сандро помнил, что справа от дороги, около Арагви, есть родник, и, схватив кувшин, побежал к нему.

— Куда мы едем? — холодно спросила Русудан.

— В Пасанаури.

— Это далеко. Дети устанут…

От Жинвали до Пасанаури всего тридцать три километра, которые по асфальтированной дороге можно проехать за полчаса, но Русудан устала… Нет, не дети устали, а она, и, заметив это, Реваз сразу за Жинвали свернул с дороги и остановил машину в тени бука на самом берегу Арагви.

На ответвлении Арагви стоит небольшая мельница, перед ней полянка, размером в три бурки. Шумит бегущая по желобу вода, работает мельница, и ее гул теряется в шуме Арагви.

Русудан неохотно вышла из машины, но прохлада ущелья и гул стоявшей неподалеку мельницы подействовали на нее умиротворяюще. Она надела шлепанцы, подошла к реке, брызнула в лицо холодной водой и, постелив на камень косынку, села.