Движения Кирилла становятся интенсивнее. Теперь он трахает мой рот так, как ему нравится, а я, готовая на все, позволяю ему. Позволяю, потому что играю с собой у него на глазах. Довожу себя до оглушающего оргазма, от которого сотрясается все тело. Я дрожу, и едва дышу от обрушившихся эмоций. С готовностью глотаю сперму, когда Кирилл, подогреваемый моим возбуждением, кончает следом за мной.

Я вылизываю его до последней капли. Провожу языком по головке и, обессиленная, падаю ему на грудь. Кирилл подтягивает меня к себе, прижимает к груди и целует в лоб, а затем и в губы. Мы оба молчим. Я и не жду разговоров. Сейчас они точно лишние. Мы пытаемся привести в порядок дыхание, выровнять сердцебиение.

Кирилл меня не оставляет, гладит по спине, переводит ладонь вперед и трогает чувствительную грудь и соски. Я рывком забираюсь сверху и возвышаюсь над Багровым.

— Ты забрал у меня инициативу.

— Могу передать в твои руки снова.

Я сглатываю. Чувствую его возбуждение промежностью. Он снова готов, а мне было его мало. Мало ласк пальцами, я хочу почувствовать его внутри.

— Презервативы в тумбочке слева.

Я киваю и, съехав на одну сторону, достаю из ящика упаковку. Протягиваю ее Кириллу.

— Ты хотела инициативу, — говорит он.

Я сглатываю. Распаковываю презерватив и, закусив щеку изнутри, пытаюсь понять, как его надеть. Кирилл усмехается и отбирает у меня латекс. Ловко раскатывает его по длине члена и убирает руки, разводя их в стороны. Показывает, что я могу делать с ним все, что хочу.

— Смелее, Кира… сделай то, чего хочешь.

Я быстро облизываю губы и делаю глубокий вдох. Через секунду я уже сижу верхом на Кирилле, а его член находится глубоко внутри меня. Он заполняет меня собой, и я несколько мгновений привыкаю к этому ощущению, а затем начинаю двигаться. Плавно, почти неощутимо толкаюсь бедрами Кириллу навстречу.

Багров меня не трогает. Не касается, только смотрит. Но, господи, как он смотрит… я тону в его потемневшем от возбуждения взгляде. У меня дыхание сбивается от того, как жадно он проходится вначале по моим соскам, а затем концентрируется внизу. Там, где наши тела сливаются воедино.

— Нравится? — спрашивает Кирилл.

— Да.

— Скажешь, когда станет мало.

Вначале я не понимаю, о чем он, он спустя некоторое время плавных размеренных движений, до меня доходит. Мое тело дрожит, внизу живота напряженно ноет, соски некомфортно острые, но приближающейся разрядки я не чувствую. Мне очень хорошо. Космически классно просто чувствовать член Кирилла внутри, но… этого мало.

— Уже? — спрашивает с улыбкой.

— И ничего не уже, — отвечаю прерывисто.

— Врешь, — говорит Кирилл, обхватывая мои бедра ладонями. — У тебя глаза горят и щеки красные, а еще…

Кирилл резко садится на кровати и жмет меня к себе. Впивается ртом в сосок, вырывая из моего горла громкий стон. Покусывает розовые горошинки и смотрит на меня. Прямо в глаза.

— Соски напряжены, — хрипло говорит мне и через мгновение я оказываюсь лежать на спине, а еще через два уже стою на коленях, упираясь руками в матрас.

Кирилл вбивается в меня одним резким движением. Я вскрикиваю и больше не могу сдержать стонов, когда он, словно на опережение, вколачивается в меня на скорости. Мои ягодицы наверняка красные от его пальцев, но это и неважно. Я концентрируюсь на ощущениях, на его резких рывках, на приятно-болезненных спазмах, скручивающих меня изнутри. Мы достигаем финиша вместе. Я — с громкими криками, он — с утробным рычанием. И оба — безумно счастливые и изнеможенные.

Кирилл

Я просыпаюсь в семь, как обычно. Вчера пришлось поздно лечь, но выработанный годами режим единоразовым недосыпом не сбить. Кира еще спит. Я вообще заметил, что она любительница долго понежиться в кровати. В те дни, что она оставалась у меня ночевать, я всегда просыпался первым, успевал принять душ и даже одеться. Киру приходилось будить, чтобы попрощаться.

По обычаю принимаю душ и, одевшись, спускаюсь вниз. Еще на лестнице становится понятно, что проснулся я не первым. На кухне кто-то совсем не тихо гремит посудой. Я удивляюсь, ведь мы с Кирой вчера ушли первыми, а значит остальные разошлись еще позже. По отдаленному шипению масла на сковородке, понимаю, что проснулся кто-то из женщин. Вряд ли Тар или Бодя встали в семь утра, чтобы приготовить завтрак.

Я спускаюсь тихо и, оказавшись у двери кухни, аккуратно заглядываю внутрь. Едва сдерживаю стон разочарования, когда вижу там Лену. Люду я был бы рад видеть раз в сто сильнее. Однако отступать поздно. Организм требует свежеприготовленного кофе, да и Киру хотелось порадовать.

— Доброе утро, — здороваюсь, пройдя на кухню.

Лена от неожиданности подпрыгивает и резко разворачивается ко мне. Я никогда не был женат, но мне кажется, что ее коротенький откровенный халатик едва ли подходит для носки в доме, где спит еще двое мужиков, даже если они оба заняты.

— Доброе утро, — произносит она в ответ. — Прости, не ожидала тебя увидеть. Думала, в такую рань все спят.

Не обращая никакого внимания на ее треп, подхожу к свободной кофемашине и нажимаю на кнопку двойного эспрессо. От необходимости разговаривать меня спасает шум прибора, а потом я просто забираю чашку и выхожу на улицу. Здесь неподалеку есть неплохая круглосуточная пекарня, где можно купить вкусные круассаны с шоколадом и фруктовым джемом. Я допиваю кофе, оставляю чашку на столе террасы и сажусь в автомобиль.

На то, чтобы съездить за круассанами, у меня уходит минут двадцать. Приехав, захожу в дом с пакетом и сразу же следую на кухню. Лена все еще там, жарит оладьи на плите, правда, переоделась. Вызывающий халатик сменила на короткие шорты и просторную футболку.

Достаю из тумбочки тарелку и выкладываю круассаны, а затем иду к кофемашине, чтобы приготовить капучино. Я делаю все на автомате, совершенно не задумываясь над тем, зачем и почему. Просто захотелось порадовать Киру. Поднять ей настроение с утра.

Ставлю стакан на стол к круассанам и достаю из ящика тумбочки ложечку и пару стиков сахара.

— Для Лики ты такого не делал.

Лена, по всей видимости, считает, что должна это заметить. Я не реагирую. Мне вчерашнего конфликта хватило, вступать в новый не хочется, но она от меня не отстает.

— Неужели, так зацепила? — спрашивает. — Или просто сосет хорошо.

Я все-таки поворачиваюсь к Лене лицом. Она заметно пасует, смотрит не надменно, с интересом, но не более.

— Подбирай слова, Лена… все же, ты говоришь о моей женщине.

Она кривится. Я понимаю женскую солидарность. Я бы и сам до последнего защищал друга и отстаивал его интересы, но все равно не стал бы лезть в душу к другому человеку. Тем более, делая это так, как Лена — бесцеремонно и грязно.

— Господи, Кирилл, что с тобой? — возмущенно произносит она. — Ей сколько лет? Я надеюсь, совершеннолетняя. Ты-то куда полез? Я всегда считала тебя взрослым, самодостаточным, мужчиной, который знает, чего хочет.

Настала моя очередь морщится. Мне неприятен этот разговор хотя бы потому что я совсем не улавливаю его смысла. Вряд ли Лена тот человек, который способен указать мне путь истинный. Если уж быть откровенным, я сомневаюсь, что такой человек вообще существует.

— Именно потому, что я взрослый мужчина, прошу тебя прекратить читать мне нотации.

— Ты так легко променяешь Лику на эту малолетнюю соску?

— Закрой рот, — говорю громко и отчетливо.

— А то что? Кирилл, очнись, ей нужны от тебя только деньги!

— Вот как… Что же от меня нужно Лике?

— Да она любит тебя, Кирилл. Ты не представляешь, в какой она депрессии! Я езжу к ней почти ежедневно, поддерживаю, она жить без тебя не может, звонка ждет, хоть и знает, что не позвонишь.

— Не позвоню, — киваю. — Твои слова ничего не изменял, Лена. У нас с Ликой был уговор и я выполнил все его пункты безоговорочно. У нее не может быть ко мне претензий, а уж у тебя — тем более.