— Что-нибудь серьезное?
— Король утверждает, что ранение легкое, кость не задета. Но требует эвакуации. Я распорядился насчет машины.
— Добро. Устал?
— Нет, проголодался чертовски. Повеселимся?
— Неплохая идея. Я голоден, как семь волков. Но сначала побреюсь, отросла щетина.
— Преувеличиваешь, дружок. Три волосинки. Волосинка за волосинкой гонится с дубинкой. Ладно, брейся.
Комнатушка Зимарёва кажется просторной — полка с книгами, на столе незаконченный конспект по истории партии, будильник, графин с водой. Койка аккуратно заправлена. Зимарёв брился, Ржевский лениво просматривал книги.
— Который раз глядишь?
— Наизусть помню твою многотомную библиотеку. Новенького ничего?
— Увы.
— Жаль. Впрочем, читать нам с тобой теперь долго не придется, есть дела прозаические — нарушителей ловить, провокаторов отбивать.
— Ценная мысль. А чем мы раньше занимались? Собак гоняли?
— Ах, как остроумно!
— Мне простительно — третьи сутки не сплю.
— Ничего, ты свеж как огурчик. Так вот, сдается, что японцы нас в покое не оставят.
— Может, поумнеют — всыпали им изрядно. Но зачем им этот спектакль понадобился? Налетели, нашумели, «банзай» покричали, получили по зубам и восвояси. Чего ради?
— Реализация милитаристских замыслов…
— В стратегическом плане — безусловно. Но есть же у них конкретная задача. Скорее всего, хотят нас отвлечь.
— Демонстрируют на ложном направлении? Возможно…
— Похоже. Уж очень нагло действуют.
— Да, чего-чего, а нахальства самураям не занимать!
— Спесь мы им собьем, но охрану границы нужно усилить, тщательно контролировать весь участок. Возможно, японцы попытаются перебросить своих агентов где-нибудь западнее или восточнее.
— Значит, все это — лишь шумовое оформление? Дорогое удовольствие.
— Это смотря кого задумали перебросить. Судя по ориентировкам командования, есть у них субъекты отпетые…
Зимарёв умылся, протер лицо одеколоном, Ржевский повертел флакончик:
— «Шипр», мужской одеколон. Капитан, ты неотразим. Женщины, вероятно, от тебя без ума…
— Будет тебе. Нашел тему для разговора.
— А чем плохая? Я, например, женщин люблю.
— А они тебя?
— И я их…
Зимарёв рассмеялся. Надел гимнастерку, туго затянул широкий пояс, поправил пряжку с латунной звездой, сдвинул фуражку.
— Хорош, хорош. Картинка!
— А ты как думаешь? Настоящий командир должен быть всегда тщательно выбрит, подтянут… Учись, юнец.
— Только я тем и занят, товарищ учитель.
Полковник Кудзуки слушал доклад помощника. Сопротивление русских не удивляло, потери не огорчали: войны без потерь не бывает, важен конечный результат. Прервав офицера, Кудзуки сказал, что с подробностями ознакомится позднее.
— К сожалению, успех пока не намечается, — заметил офицер. — Русские пограничники упорно сопротивляются. Фанатики. Разведка предупреждает о подходе подкреплений — к границе двинуты части поддержки Красной Армии…
Офицер сделал паузу, ожидая распоряжений, но Кудзуки молчал.
— Осмелюсь заметить, что промедление в подобной ситуации…
Полковник грубо оборвал офицера: и так все предельно ясно. Форсировать Тургу не удалось, операция развивается вяло, противник, естественно, подтягивает резервы, собирает силы для контрудара, логично, так и должно быть… Не мог же Кудзуки посвятить помощника в тайну, доверенную только ему. Десант — всего лишь инсценировка, дымовая завеса, под покровом которой Горчаков благополучно форсирует реку в другом месте. Начало положено, все идет по плану, советские пограничники не вездесущи, не могут контролировать свой участок границы на всем его протяжении. Стремясь пресечь попытку нарушителей, они будут вынуждены сконцентрировать большинство сил в одном пункте. Ложные атаки нужно повторять, рано или поздно Горчаков прорвется.
Офицер ушел, Кудзуки закурил американскую сигарету, с наслаждением затянулся и опустил шторы — от яркого солнца болели глаза. Расстегнув китель, он лег на диван, заложил руки за голову, ощущая ладонью костистый затылок. Следует немного расслабиться, операция началась, в успехе сомневаться не приходится. Остается ее завершить, и можно стричь купоны. Успешная реализация «Хризантемы» сулит немалые выгоды. Полковник не сетовал на судьбу, он довольно быстро поднимался по служебной лестнице, делая карьеру, должность, которую он исправлял, относительно высока, а главное, перспективна, открывает широкие возможности.
Кудзуки был на хорошем счету, неоднократно поощрялся начальством, имел два ордена за работу в Центральном Китае, где несколько месяцев выполнял особо секретные, а порой и деликатные задания при дворе императора Маньчжурии Генри Пу-И. В свите маньчжурского правителя было немало интересных, а главное — полезных людей, Кудзуки завязал там неплохие связи и все же благодарил судьбу, когда его секретная миссия наконец закончилась.
Император с его раболепным преклонением перед муравьями и разными козявками и непомерной жестокостью к подданным, особенно к слугам, выглядел полным ничтожеством, Кудзуки с трудом скрывал свои чувства. Теперь операция «Хризантема» приблизит его к заветной цели — переводу в Токио.
В просторном кабинете становилось сумрачно, садилось солнце, Кудзуки потер припухшие веки. Он не переносил яркий свет, на улице в любое время года носил темные очки. Он не любил солнце. Однажды, подумав об этом, Кудзуки неудачно скаламбурил, и это едва не погубило его. Беседуя на полигоне с офицерами в яркий солнечный день, щурясь от слепящих горячих лучей (как назло, забыл дома темные очки), полковник заметил, что совершенно не переносит восходящее солнце.
— Разумеется, я не имею в виду поэтическое название нашей страны, — добавил он.
Офицеры рассмеялись, но один майор счел слова Кудзуки двусмысленными и сообщил о них командованию, добавив, что подобные суждения не способствуют воспитанию подчиненных и не к лицу человеку, занимающему ответственный пост.
Кудзуки получил жесточайшую головомойку, от худших бед его спас безукоризненный послужной список. Но навсегда запомнил полковник липкий страх, охвативший его в кабинете генерала, где он стоял навытяжку, выслушивая гневные слова.
Кудзуки вспоминал о неприятной истории, внутренне поеживаясь, — дело могло кончиться прескверно. Теперь же все это куда-то отодвинулось, мозг сосредоточился на новом задании, которому полковник отдавался целиком.
Размышляя над сущностью операции «Хризантема», продумывая ее детали, Кудзуки понятия не имел, что в этой непростой игре он всего лишь одна из фигур, причем не самая главная, и полагал, что пышный цветок расцвел только затем, чтобы удовлетворить непомерные амбиции русской белогвардейщины на Дальнем Востоке, показать, что она не забыта своим союзником — японской императорской армией и призвана сыграть немаловажную роль в предстоящем военном столкновении с СССР. Задумавшие операцию люди, как полагал полковник, хотели умаслить генералов Кислицына, Токмакова, атамана Семенова и других, которые спали и видели себя руководителями крестового похода против Советов, мечтали въехать в Москву на белом коне под колокольный звон и очень боялись, что их опередит Гитлер.
Военная цель операции — разведка боем, — с точки зрения Кудзуки, не требовала такой скрупулезной подготовки и столь странного подбора непосредственных исполнителей — прощупать один из участков советской границы могло усиленное армейское подразделение, гробить ради этого ценную агентуру не имело смысла. Следовательно, главной задачей была задача политическая.
Но полковник ошибался. Сам того не ведая, он прикоснулся к строжайшей тайне…
Отряд Горчакова сосредоточился на исходных позициях. В глубокой пещере, за скалой, Горчаков собрал помощников. Здесь же находился и Маеда Сигеру. Капитана не узнать, одет как заправский хунхуз — только животик выпирает да щеки лоснятся.
