Ну, ладно, Пушкин, сознательно, как нам стало известно, укрывшийся от военной службы!.. Но Толстой!.. Стыдно!.. И если покопаться, у него можно найти неплохие страницы, посвященные военным. Так как же вас, господин хороший, угораздило скатиться в такой пасквиль на армию, каким, не побоюсь сказать, является ваш рассказ «После бала»?.. Зачем понадобилось смаковать сцену экзекуции над рядовым составом? Да, отдельные факты подобного рода имеются. Но в этот трудный период, переживаемый страной, зачем разжигать страсти, зачем вбивать клин между армией и народом? Почему было не обратиться к славным страницам недавнего прошлого? К освобождению Балкан от османского ига, допустим? Я думаю, что у вас получилось бы. И слог недурен, и знание войскового быта имеется.

Эх, Лев Николаевич, Лев Николаевич!.. Какой вы пример молодежи показываете?.. Вот, глядя на вас, подающий надежды Куприн — туда же!.. Взял и тиснул свой «Поединок». И чего он там только не понаписал!.. И будто бы офицеры только и делают, что пьют и занимаются бессмысленной шагистикой… И уводят чужих жен. И не брезгуют рукоприкладством. И в довершение всего убивают друг друга на дуэли.

И все-таки мне бы не хотелось заканчивать свой обзор литературы об армии на столь пессимистической ноте. Не все так мрачно. Необходимо отметить прекрасное произведение барона Корфа «Восшествие на престол императора Николая I», отразившего слаженные действия войск по усмирению восстания 14 декабря 1825 года. Эти славные традиции сегодня продолжают в своем творчестве Юрий Бондарев, Александр Проханов и многие другие. Нельзя в данном ряду не назвать и страстное выступление певца и актера Михаила Ножкина в день митинга на Манежной площади, посвященного 23 февраля.

Еще ждут своего отражения в художественной литературе недавняя блистательная операция армии по захвату телевидения в Вильнюсе и более ранние действия в Тбилиси и Баку.

В общем, материала хватает. За дело, мастера литературы и искусства!

Вновь перечитал заголовок и вдруг заметил, что звучит он почти так же угрожающе, как «кошелек или жизнь!».

Будто приставил нож к горлу — или-или. Десять секунд на размышление. Иначе отберут и то и другое. Этот второй смысл обнаружился совершенно случайно и теперь маячит перед глазами, мешая перу спокойно двигаться дальше. Можно, конечно, сделать вид, что он как бы не существует, этот второй смысл, но тогда как же быть с философской добросовестностью? Нет, философская добросовестность превыше всего!

Хорошо, ответим. Жизнь, конечно, жизнь! Бог с ним, с кошельком! Кошелек — дело наживное. А с другой стороны… С другой стороны — что же это, скажите на милость, за жизнь без кошелька?!. Одно прозябание, да и только… Стоп! Стоп! Стоп!.. Десять секунд истекли!.. Вы уже лежите с перерезанным горлом… Быстрее надо думать, батенька, быстрее…

Ладно, будем считать, что со вторым смыслом мы разобрались. Пришли к выводу, что ценней жизни ничего нет. И теперь спокойно можем рассмотреть альтернативу обозначенную в заголовке.

Прежде всего почему нельзя совместить и свободу, и колбасу вместе, чтобы они, так сказать, мирно шагали рука об руку?

Историческая практика показывает, что отчего-то нельзя. Именно отчего-то в наших отечественных условиях нельзя. Историческая практика показывает, что, как только у нас оказывается больше свободы, количество колбасы сразу резко уменьшается.

Это дает в руки сторонникам теории первичности колбасы довольно сильный козырь. Сторонники теории первичности ссылаются на времена, когда никому и пикнуть не давали, а колбасы тем не менее везде было навалом.

Теперь посмотрите, что делается сейчас вокруг, говорят апологеты данной теории. Свобода? Свобода!.. А колбаса?.. А сахар?.. А мыло?.. То-то же!..

Певцы теории первичности настаивают на том, что никак нельзя одновременно и выдавливать из себя раба, и добросовестно работать у колбасного конвейера. По их теории получается, что человек, выдавивший из себя раба, сразу бросает колбасный конвейер и бежит на митинг. В результате чего конвейер останавливается и перестает выдавать на-гора ценный калорийный продукт.

Эх, тройка, птица-тройка! В какой уже раз приходится наваливаться всем миром, чтобы вытянуть тебя из трясины, где — спасибо лихим ямщикам! — завязла ты по самые ступицы.

И главное, что тройка оказалась не тройкой, которая — потянул вожжу влево — и поехала влево, потянул вправо — вправо, сказал «тпру!» — остановилась, ударил кнутом — помчалась вскачь. Птица-тройка сказочно преобразилась в неимоверной сложности компьютер: какие-то лампочки мигают, дрожат стрелки каких-то непонятных индикаторов — и оказалось, что владеть мы им в совершенстве пока еще не умеем. Компьютер, если его колошматить кнутом, и сломаться ведь может.

Давайте наконец учиться обращаться с ним, никак в XXI век входим!..

Попробуем построить следующий семантический ряд: свобода — культура — творчество.

Культура дает освободившемуся человеку сознание внутренних обязательств перед своим временем и перед самим собой лично.

Без культуры освободившийся человек всего лишь нерадивый школьник, который с криком «Ура! Училка заболела!» съезжает по перилам.

Хватит рвать друг у друга микрофон, когда сказать ну абсолютно нечего и уста способны издавать только злобное, невнятное бормотание.

Признаемся себе, что мы в большинстве своем не умеем ни читать, ни писать, ни говорить, ни слушать, ни смотреть (в абсолютном, а не в низменном, сугубо прикладном — получить сдачу в магазине, справиться у прохожего, как пройти на такую-то улицу, расписаться в ведомости — значении этих слов). И — как следствие — не способны к адекватным с конкретными обстоятельствами выводам.

И хотя бы для начала сделаем хороший русский язык государственным у себя в РСФСР, распространив требования свободного владения им и на ответственных правительственных деятелей.

Истинно: кто ясно думает, тот ясно и говорит.

…Сдается мне, что сторонники первичности колбасы путают (кто добросовестно, кто не без умысла) причины со следствиями и — наоборот.

Так, маленькие дети считают, что молния появилась потому, что прогремел гром. Да и гром прогремел-то давно, а мужик, вопреки старинной пословице, только-только начал креститься.

Условия для исчезновения такой приятной вещи, как колбаса, сложились в обстановке хронической несвободы, в которой слишком долго существовало наше общество. И сегодня мы, как говорится, вкушаем плоды.

Жить в несвободе и лжи — все равно что спать на сырых простынях. Со временем притерпеваешься, но окончательно привыкнуть все-таки невозможно.

И что колбаса! Свободная творческая личность способна создать кое-что и поинтересней. Дай только ей развернуться!

Осмелюсь предположить, что прообразом телевидения послужило окно. Да, да, самое обыкновенное окно в самом обыкновенном доме. Я очень отчетливо вижу, как сидит у такого окна с геранью и ситцевыми занавесочками какая-нибудь баба Маня, может быть, семечки лузгает, смотрит на улицу и все-все подмечает. Вон соседка тащит мимо авоську, нагруженную продуктами, а из авоськи торчат рыбьи хвосты, завернутые в просаленную бумагу: ага, значит, в магазине и селедку дают. А вон солдаты прошли, у каждого под мышкой по березовому венику, лица распаренные, красные: суббота сегодня, из бани идут. А вон Митрич выпимши. А вон Люська из дома напротив с хахалями хороводится.

Но прогресс, как говорится, не стоял на месте. И бабу Маню из ее вросшей в землю халупы переселили в дом повышенной этажности. А оттуда, с этакой верхотуры, не очень-то и рассмотришь, что там внизу, на земле творится. Так возникла, по моей личной версии, необходимость в изобретении телевидения. И словно в память об окошке с геранью и занавесочками украсился бабушкин телеприемник узорчатой салфеточкой, придавленной всяческой дребеденью, мещанскими слониками, не раз высмеянными в прогрессивной литературе, хрустальной конфетницей и прочим разным.