Заострённое бледное личико Маргарет порозовело, а голубые глаза, каждый размером с дикое яблоко, заметали гнев и молнии.

Иной раз Сесили очень жалела, что сестринская связь никак не налаживалась между ней и Маргарет, и в такой ответственный день поклялась себе «не портить её дня». Мэгги столько ждала жениха, пока он решал какие-то важные вопросы по бизнесу в Бостоне, и со всей ответственностью выбирала платье – серое, блестящее, ниже колен, идеально сидевшее на её стройном стане, – озадачилась красным лаком на ногтях, и даже тёмные волосы убрала в высокую безукоризненную бабетту а-ля Брижит Бардо. Пожалуй, на весь пансион не нашлось бы дамы краше в такой день. Мэгги, конечно, та ещё зануда, но сердце-то у неё доброе. Сколько она в своё время защищала сестёр от нападок одноклассниц в школе? Лучше Мэгги никто не умел пристыдить!

За окном, где уже опустилась ночь, проскользнула тень машины, заезжавшей во двор, и свет от фар проник сквозь белые прозрачные занавески.

– Хорошо хоть перестали бегать на чердак по ночам с тем мальчишкой. Мы с мамой ужаснулись, когда узнали. Ладно другие ничего не заметили, а то вашей репутации пришёл бы конец. О, это он! Джереми!

– «Мы ужаснулись, когда узнали», – передразнила сестру Сесили и, убрав фотоаппарат в сумочку, снова достала его, сделала несколько щелчков сразу, – а вот это название лучше всех: «Брачные игры котов!».

Джереми Лоуренса встречали с повышенным вниманием всего пансиона, которым он явно наслаждался, а его будущая свояченица честно задокументировала всё действо на верном Leica II. Вот он, зять – точно герой какого-то блокбастера про американскую мечту, – загорелый, улыбающийся янки в белом костюме-тройке с торчавшей из кармана бутоньеркой и таким сильным американским акцентом, что закладывало уши. Высокий, стройный, с аккуратной рыжеватой щетиной и добрыми карими глазами. Не мужчина, а мечта!

– Мэгги Мей! Мэгги Мей, я прибыл! – крикнул он прямо с порога, сняв с макушки солнечные очки, и расставил руки в стороны. Мэгги с визгом бросилась жениху на шею, и он закружил её над землёй. Затем перецеловал в обе щеки всех без разбора – от тестя и тёщи до миссис Сазерленд, – а, когда очередь дошла до Сесили, она, сославшись на фотоаппарат, «чудом соскочила с крючка». Так быстро бежала, что чуть не опрокинула круглый столик с фруктами и зефиром.

Мама убила бы её. Они же всё утро сервировали его с Эдной!

– Нет-нет-нет, мистер Лоуренс. Видите? Я снимаю!

– Не нужно стесняться, Сесили! – подмигивал он ей по-родственному, возвращаясь к столу. – Ты ведь мне как сестра.

 Первый кадр: Маргарет и Джереми пьют на брудершафт у фуршетных столиков, потом – мама говорит что-то зятю, прося его разрезать торт и какую-то ленточку, затем – взрыв хлопушки над их головами, конфетти и джаз.

– Американцы – щедры как никто другой. Вы же знаете, друзья! – Сверкая белоснежной голливудской улыбкой, Джереми достал несколько шершавых зелёных банкнот из кармана и раздал по одной детишкам Россини под аплодисменты и свист постояльцев. Музыку как раз сделали тише. – Мне несложно быть благодетельным. Правда, душа моя?

– Истина, – влюблённо вздохнула Маргарет. Сесили насмешливо вскинула брови. И жених, и его невеста те ещё эгоцентрики – а Джереми ещё и нарцисс! – но в том, что они безгранично любили друг друга, сомневаться не приходилось.

– Я для всех привёз подарки, – продолжал зять, подмигивая тестю и его семье. – Да-да, мистер Вудсток. Портсигар вёз из самого Каира… Вам точно понравится. Сесили, дорогая, выключи камеру… Мы же все свои. Кстати, где пропадает малышка Элис?

Сесили, поджав губы, запаковала фотоаппарат – этот янки и её сестра точно нашли друг друга! – встала у стены, и, пока Лоуренс бегал за подарками к новенькому блестящему Форду…

– Правда, а где твоя сестра? – спросил Михаэль, неожиданно появившись за её спиной, и, когда она ничего не ответила, удивлённо добавил: – Сис, чего молчишь? На тебя не похоже.

– А то не знаешь, – пожала она плечами и всё же освободила для него место рядом с собой у стены. – Опять в прятки со всеми играет. Из-за тебя, между прочим.

– Из-за меня? – удивлённо заморгал немец.

 Сесили фыркнула, но предпочла отмолчаться. Элис очень разозлится, если узнает, что она наговорила лишнего. Разбирались бы сами!

– Будешь и дальше такими глазами смотреть на миссис Сазерленд… Да-да, как сейчас! – всё-таки не сдержала себя Сесили, – и не только Элис перестанет с тобой общаться.

Михаэль заметно изменился в лице, а она прикусила язык. Ну вот: сейчас ей снова за всех достанется!

– Нам обязательно обсуждать это здесь? – спросил он сурово, играя желваками на скулах, и сжал, и разжал кулак. – Мои сердечные дела вас не касаются.

 «Пожалуйста! – подумала Сесили, скрестила на груди руки и отвернулась. – Ещё немного, и показала бы тебе язык».

 И хотя оба пристыженно замолкли и недовольно косились друг на друга, Михаэль почти физически ощущал отчуждённость мисс Вудсток, и на душе у него стало гадко. Ему следовало стыдиться своей любви? Разве это ощущение, дарившее крылья за спиной, захватывавшее дыхание, не одно из самых прекрасных чувств на свете, и почему он должен выбирать между ней и дружбой? Разве это справедливо? Будто неразумный ребёнок, везде ступавший за матерью, он нашёл глазами в толпе Полину, и её образ – голубое платье с белым узором, красная помада, ухоженные светлые локоны, волнами рассыпавшиеся по плечам, – переполнил его сердце до краёв. Почему он до сих пор не вернулся в Германию, почему ещё сегодня днём по привычке перебирал бумажки в «Джудис и Ко», хотя это и не приносило ему никакого удовольствия?

Конечно, из-за неё.

На секунду Полина подняла взгляд с тарелок, с которых раздавала печенье гостям, сказала что-то Бенджамину, погладила его по голове, но, заметив Михаэля, приветливо улыбнулась ему и кивнула. Его сердце забилось сильнее, хотя он и понимал, что это был всего лишь жест вежливости, а о взаимности с её стороны не могло идти и речи. Пока что!.. Он ведь всегда добивался того, чего хотел. Медленно, но уверенно… Она хлопотала весь вечер вокруг Вудстоков, а он думал о ней всё это время. Мысли об Элис же, наоборот, гнал, опасаясь того, как неприятно от них становилось, и вновь возвращался к окрылявшему чувству.

– Она питается вниманием, будто граф Дракула кровью, – заключила Сесили перед тем, как покинуть его. – Думаешь, ей нужна твоя любовь? Глупыш! Ей нужно твоё восхищение. Она терпеть не может, когда кто-то остаётся к ней равнодушным. Особенно если это мужчина.

По телу как будто пропустили разряд тока, когда она удалилась к матери и сестре, гордо вскидывая подбородок. Элис всё-таки спустилась к гостям, и сердце Михаэля сжалось, когда он увидел её у лестницы. Он уже давно догадался о её влюблённости, но, несмотря на искреннюю братскую привязанность, что испытывал к ней сам, безгранично тяготился этим. Они не ссорились, но уже давно не разговаривали даже как друзья. И зачем только всё так усложнять? Всё равно, что подарить человеку вещицу, о которой тот даже не просил, а потом обижаться, что он её не принял!

Михаэлю было отвратительно. И не потому, что Элис плохо сегодня выглядела – он всегда считал мисс Вудсток миленькой, особенно когда она говорила про Брандо, и её глаза загорались восторгом, – но ещё и потому, что чувствовал себя безгранично перед ней виноватым.

   «Перестань, Михаэль, это глупо! Ты ничего ей не должен. Сердцу не прикажешь. Ты не обязан любить ту, на которую тебе укажут».

И всё же червячок точил его, и даже когда Джереми Лоуренс вернулся в пансион, придерживая под обе руки большие пакеты…

– Что это за цвет лица, Элли?! – Миссис Вудсток так громко беспокоилась о самочувствии дочери у лестницы, что это слышал весь пансион, приложила ладонь к её лбу и зацокала языком. – Что случилось? Жара нет. Опять кошмары про леди Алисию?

– Пустяки, – небрежно отмахнулась дочь, смотря себе в ноги, – я заснула и проворонила всё веселье.