А сразу после пожара… Стресс, боль, все это… Я не сразу заметила, что что-то не так. Списывала все мелкие несостыковки на последствия пожара, гордилась еще, кивала на все слова врачей о том, что человек в минуту опасности активизирует в себе какие-то там резервы. Да и были то мелочи. Поначалу. Ну, например, что такого в том, что убежденный вегетарианец вдруг попросил стейк с кровью? Или увлекся чтением газет, хотя раньше никогда в руки не брал «бумажный мусор»?

Любимый парфюм, любимая кружка, любимый фильм, наш с ним, тот, который мы смотрели в уличном кинотеатре под звездами на нашем первом свидании… Он либо отказывался совсем от своих прежних привычек, либо делал вид, что не понимает, о чем я. Со временем из таких вот мелочей у меня сложилось впечатление, что я буквально знакомлюсь со своим любимым заново, и… этот новый человек мне не нравится.

Нет, разумеется, дело было не в том, что он стал предпочитать тяжелые, душные запахи, которые мне лично после пожара стойко напоминали о запекшейся крови на моих собственных руках. И даже не в том, что те же стейки после того же пожара я вообще видеть не могла, не то, что готовить или как-то их… обонять. Это и правда мелочи. Дело было в другом.

Муж стал агрессивным. Даже злым. Ту самую медаль, которую ему пообещали вручить, он чуть ли не с боем отобрал у поздравляющих и сочувствующих, попутно словесно облив ядом всех вокруг за задержку. И дальше – новые соседи, благодарные посетители, медперсонал… Я… Он не сдерживал эмоций, он вполне охотно демонстрировал свою злость, недовольство, открыто критиковал то, что ему не нравится. Я старалась, правда, списать все на стресс и реабилитацию, но…

Спустя полгода после пожара и его выписки из больницы, муж впервые ударил меня. Просто так, почти без повода – я всего лишь сказала, что не смогу пойти с ним на какую-то встречу. Ударил сильно. С размаха. Специально целясь большим широким кольцом с выступающим камнем в мою скулу. И… Я видела его радость от этого, видела, как у него блестели глаза, даже когда он извинялся и пытался убедить меня, что это больше не повторится. Ему НРАВИЛОСЬ причинять мне боль.

Если бы я была умнее, я бы ушла еще тогда. Но мне почему-то казалось, что это действительно ошибка и случайность, помутнение рассудка. Я отказывалась верить своим глазам. И напрасно.

В конце концов, после очередных побоев – со временем он стал практиковать это «воспитание» постоянно, заперев меня дома и отобрав ключи – все встало на свои места. Я, вперемешку со словами пощады, вдруг начала читать молитву, старенькую, простую совсем, и…

Это был не мой муж. Кто угодно, но не он. Мой муж, к сожалению, умер тогда, в пожаре.

Потому что это существо, этот… Вдруг отшатнулся от меня, зашипел странно. А потом его кожа, там, где у мужа были шрамы, стала отходить слоями, прямо на моих глазах. Половина лица нормальная, вторая половина стремительно превращалась в оголенный череп, белый и отвратительно блестящий. И я понятия не имею, каким образом мне удалось сохранить свой рассудок в тот момент.

Тварь кинулась на меня снова, тварь вовсе не хотела, чтобы я ушла, тем более теперь, но молитва как будто не давала ей подойти ко мне, приблизиться. Ее отбрасывало в сторону, она шипела и извивалась, пока я продолжала шептать и шептать все, что могла вспомнить из церковного арсенала. В общем-то так я и выбралась из той квартиры – с помощью молитвы. А потом бежала, быстро, в сторону ближайшей ко мне церкви, в надежде спрятаться там, покаяться и спастись.

Увы, но истории про тварь из Ада, занявшую тело моего покойного мужа, никого не впечатлили. Я пыталась рассказать обо всем, умоляла людей выслушать меня… Конечно, меня никто не слушал. Хоть в психушку не закрыли, и на том спасибо.

Я добровольно выбрала изгнание, ушла в монастырь под защиту церкви. Мне было очень, очень страшно оставаться в одном городе с тварью, которая считалась моим мужем. Он (она?оно?) пытался вернуть меня обратно, но, к счастью, я все еще могла делать свой выбор. Если бы только меня послушали…

Сейчас я могу только смотреть и не вмешиваться. Тварь живет в облике моего мужа до сих пор. Тварь делает карьеру, тварь часто мелькает по телевидению и в новостях, тварь строит приюты и помогает нуждающимся. Тварь любят зрители. Понятия не имею, зачем ей все это, но сомневаюсь, что для чего-то хорошего.

Впрочем… Я оплакала своего мужа, я похоронила себя за стенами монастыря. Я даже попыталась предупредить всех. А что задумала тварь – больше не мои проблемы.

Случалось ли с вами такое, что сны, самые обычные, те, которые никак не могут влиять на существующую реальность, вдруг… оживают? Да, я прекрасно понимаю, как это звучит – дико и безумно – но просто не знаю, как рассказать иначе о том, что случилось со мной.

Все началось с цыганки. Да, да, как в тех самых дурацких фильмах для подростков, которые и пугают то исключительно своей тупостью. Так вот, я, как обычно, шла на работу, не обращая внимания на привычную уже толпу в метро. А тут она – раз и подошла прямо ко мне, вся такая типичная, в развевающейся цветастой юбке, какой-то шали с бубенчиками и с черными-пречерными волосами. Если честно, моей первой мыслью тогда было что-то вроде маскарада. Ну, знаете, эти ряженые, которые во всех туристических местах ошиваются и просят много денег за фото? Вот что-то такое, потому что уж слишком «шаблонной» была та цыганка.

Поэтому и ответила я ей что-то вроде «Не подаем», и постаралась уйти подальше. Не хотелось мне оказаться в эпицентре мини-развода для лохов. Но цыганка… Она не пыталась меня фоткать или что-то такое, она… просто замерла вдруг, руку вперед вытянула, перегораживая мне дорогу и заговорила.

«Смерть за твоим плечом, смерть стоит, умрешь скоро, кровью изойдешь». Ну, или как-то так. Кто ж там, в толпе, ее слушал на самом деле? Дожидаться эпичного «А вот теперь позолоти ручку» я не стала и просто отодвинула ее с дороги. А потом и думать забыла о странном случае. Мало ли какие психи бродят в метро в час пик?

***

Я бежала по темному лесу, задыхаясь и припадая на подвернутую правую ногу. Боль была жуткая, режущая, пробирающая до самых внутренностей, но почему-то я точно знала, что если сейчас сдамся, если остановлюсь, все. Конец. То, что загоняло меня как дичь, медленно и лениво… Оно не пожалеет. Оно не умеет жалеть. Поэтому и бежала, из последних сил, а когда боль окончательно захватила разум, ползла, срывая ногти о корни деревьев, торчащие из земли.

Я проснулась в своей постели, в своей собственной, привычной до последней мелочи, комнате. Задыхающаяся, с тяжело колотящимся сердцем, будто пытающимся вырваться из груди. Привычная картина за последние несколько месяцев, но…

Никогда до этого момента в моей жизни не было места кошмарам. Я не переживала за что-то настолько сильно, не была травмирована и не искала острых ощущений. Никогда ДО. А потом это просто вошло в мою жизнь, чуть ли не с ноги распахнув двери в мое бессознательное.

Кошмары. Жуткие, страшные, безликие в своем ужасе… Я не могла спать, боялась закрыть глаза, пила снотворное, которое делало только хуже – в те дни, когда лекарство бродило по моим венам, кошмары не уходили, и я оставалась запертой с ними один на один до самого утра.

Со временем… Не зря ведь говорят, что человек ко всему привыкает. Я привыкла. Привыкла ставить будильник с заводом через каждый гребанный час ночи, привыкла к синякам перед глазами, к легкому тремору в пальцах, к тому, что кофе в моем организме превышает допустимую порцию. Но в тот раз… О, это было что-то новенькое!

Во сне я снова убегала, и падала, и ранилась, разбивая руки и стесывая ногти до мяса. Вот только раньше это все там и оставалось, во сне. Но не тогда. Тогда я проснулась на сбитых простынях, а моя подвернутая во сне нога все продолжала пульсировать от боли. Мои руки выглядели так, как будто я тащилась на них по земле, а не шаркала по простыням. Мое лицо было покрыто ссадинами и синяками от прилетающих призрачных веток. Навь и явь смешались, сплелись, срослись и явно пытались убить меня.