Уничтожив оставшихся, разведчики оказались на господствующей высоте. Внизу, в покрытых мглой долинах, противник накапливал силы для атаки. Майор приказал Лебедеву разведать соседнюю высоту.

Он предвидел ход событий. Не всегда, оказывается, самая высокая вершина является лучшей для боя. В землю не зарыться, маскироваться негде, а фашисты, скорее всего, запросят на подмогу авиацию. Соседняя сопка была значительно ниже, зато ее пересеченный и покрытый валунами хребет, идеально подходил для обороны. Сбить с него разведчиков было нелегко.

Помимо этого, опытный Добротин хотел создать у противника видимость отступления своих бойцов. И когда под натиском превосходящих сил те начнут отход к берегу, егеря, чтобы отрезать десант, вызовут подкрепление. Отряд же, по уже разведанному маршруту – узкому ущелью, ускользнет от них.

Таков был замысел командира, и, в конечном счете, майор навязал противнику свой план боя. Остаток ночи и весь световой день разведчики оборонялись и нанесли значительный урон «героям Нарвиика и Крита»* Оттянув часть их с передовой, разведчики тем самым помогли советскому пехотному полку контратаковать противника и, форсировав реку, занять более выгодные позиции.

В этом бою Леонов действовал более уверенно. Ведя из винтовки прицельный огонь, он застрелил двух фашистов, а третьего, метнувшегося навстречу, заколол штыком.

– Неплохо! – поливая врагов огнем из своего «Дегтярева», прокричал ему Лосев.

Задача была выполнена, потери отряда оказались не велики. Но в базу возвращались с таким чувством, словно его постигла неудача.

Пришвартовались к знакомому причалу, на полуторке отправили в госпиталь раненых и убитых, построились в две шеренги, зная, что команды «разойдись!» не будет.

В строю, поникнув головами, стояли четыре безоружных разведчика, а старшина отряда Григорий Чекмачев сверял по списку номера четырех винтовок – кому какая принадлежит. На шкентеле* с сапогом сорок шестого размера в руке, хмуро стоял Витек, а на правом фланге – босой Белов.

Случилось вот что.

К полудню отряд отбил несколько атак, а когда немцы получили подкрепление, начал отходить к соседней сопке. Первая группа уже заняла новый огневой рубеж, вторая прикрывала маневр.

Вражеские атаки нарастали.

Егеря приблизились настолько, что были слышны их крики и топот кованых ботинок. Потом на высоте остались два последних отделения – Лосева и Даманова. С ними майор и капитан. Напряжение боя нарастало, гремели выстрелы, рвались гранаты, и у Белова сдали нервы.

Оглянувшись, завопил, «уже все отошли!», вскочив, резво побежал. За ним еще три разведчика. Скатившись вниз, чтобы сократить дорогу, ломанулись напрямик, к небольшому озеру. Те, кто остался, продолжали яростно отбиваться.

Стрельба нарастала, и беглецы, посчитав что немцы уже ведут огонь по ним, побросали винтовки, а Белов стянув сапоги. Бросились в ледяную воду.

В это время майор распекал старшину Лосева.

– Где ваши бойцы? Половину растеряли? Эх вы, горе – разведчики!

Они с Инзарцевым легли в цепь, и моряки отбили еще одну атаку неприятеля.

Виктор видел в бою майора – он спокойно целился и метко бил из ППШ*. Короткими очередями вел пулеметный огонь Инзарцев. Изредка поглядывая по сторонам, Харабрии с Радышевцевым, Тарзанов и другие разведчики с ожесточением, но без страха стреляли из винтовок и, готовясь к ближнему бою, выкладывали рядом гранаты.

Даманов воевал лихо, с каким-то озорством, и Виктору было легко рядом с ним. Хотелось даже подмигнуть Николаю, и крикнуть что-нибудь веселое. Утром, когда вдали только показались егеря, настроение было совсем другое.

Томила неизвестность и смутная тревога: как сложится бой? Все это прошло. Даже в критические минуты вражеской атаки страха не было. Рядом находились товарищи. И если два отделения разведчиков с пулеметом сдерживали целую роту отборных егерей, все уже казалось нипочем.

По команде майора перебежками отошли к сопке и соединились с группой Лебедева. Позже других на сопку взобрались Инзарцев с Лосевым, Харабрин и Тарзанов. Последние двое несли на плечах подобранные у озера винтовки.

– Трофеи героического прикрытия! – объявил Харабрин. – Приказано доставить в базу в полной сохранности.

А Витек, грозно потрясая сапогом, уже направился к побледневшему Белову.

– Сейчас у меня этот ишак попляшет! – харкнул на землю, но тут же замер под строгим окриком майора:

– Отставить!

И вот отряд во главе с Лебедевым стоит в строю на причале, ожидая Добротина с Инзарцевым, задержавшихся на мотоботе. Что скажет майор? Как оценит минувший бой? Какое наказание ждет трусов?

Наконец, сойдя по трапу, оба встали перед шеренгами. Лебедев хотел было отдать рапорт, но Добротин махнул рукой, – не надо. Подойдя вплотную, заговорил ровно и спокойно. Но каждое его слово вбивалось в голову.

– Паникеров передают в трибунал, где судят по законам военного времени. Мне больно и обидно, что среди проверенных и отобранных в отряд, оказались такие. Позор! Я был с вами в бою. Знаю, для многих он был первым и, надеюсь, струсившие смоют свой позор кровью. Поэтому я не передам их военной прокуратуре.

Но никогда, слышите? Никогда и никому мы не позволим бросить тень на отряд, который дрался отважно. Кто в нем останется, тот станет настоящим морским разведчиком и будет гордиться этим званием. А теперь, товарищи, отдыхайте.

И, козырнув шеренгам, ушел вместе с Инзарцевым. Так и не проронившим ни слова.

– Нале-во! – вышел вперед Лебедев. – Правое плечо вперед. Ша-агом марш!

Строй дружно выполнил команду.

Вечером в кубрике только и было разговором о первом «чп». Виновные в нем отрешенно сидели на своих койках, пряча глаза. Их не замечали. Наконец Белов не выдержал, встал, хлопнул себя кулаком в грудь и сказал, – простите нас, ребята. Больше такое не повторится.

– Клянемся, – поднялись остальные трое.

– Ладно, проехали, – ответил за всех Витек.

Потом Лебедев собрал личный состав в ленкомнате и вместе с политруком, участвовавшим в операции, провел беседу, рассказав о призвании и долге разведчиков. Истинной и ложной романтике морской службы. А еще нарисовал картины, могущие одних отпугнуть, а других зажечь отвагой. И это тоже было своеобразным испытанием для каждого, пришедшего в отряд.

– Здесь, на Севере, мы столкнулись с очень сильным и опасным врагом, – продолжал старший лейтенант. – Немецкие егеря поднаторели на войне в горах, имеют боевой опыт в Греции с Югославией и Норвегии. Поэтому чтобы их сокрушить, надо быть сильнее.

Хочешь победы – будь не только смелей и отважней противника, но и превосходи его мастерством, хитростью и сноровкой. Это придет не сразу. Опасность вам будет угрожать на суше, море и в воздухе. Предстоят тяжелые и непрерывные бои в ближних и дальних тылах фашистов.

Скоро наступит зима, а с нею полярная ночь и тогда для нас начнется самая страда. Воевать и спать придется на скальном грунте, под леденящим ветром, в метель и пургу. По несколько дней, а то и недель не будет горячей пищи – в походах нельзя разводить костер. Ходить нужно будет многие километры, по горным кручам, болотистой тундре, перебираться через пропасти и ущелья. И на всей этой местности вести бой.

Но если ты решил стать разведчиком, в сердце не должно быть робости и страха перед врагом. Одна только ненависть.

Действуешь ли в составе отряда, взвода, мелкой группы – вся твоя надежда на оружие и умение владеть им. А еще на товарищей, за которых нужно стоять горой. Но самое главное оружие – любовь к Родине и делу, которому служишь. А еще чистая совесть.

Об этом говорил бойцам их командир, те внимательно слушали. Никто ничего не спрашивал. Все было предельно ясно. Выбор – продолжить службу в отряде или вернуться туда, откуда пришли, был за каждым. И он был сделан. Все остались.

После этой беседы Виктор долго не мог уснуть. Перед глазами чудился строй на пирсе и разутый Белов на правом фланге. Он отчетливо представил себе позор, хуже которого для себя не знал. Лучше пасть геройской смертью Саши Сенчука или на худой конец умереть от ран, как Коля Рябов, чем подобно бывшему танцору, здоровому и невредимому, не иметь сил смотреть в глаза товарищам и командиру.