Я приоткрыла дверь, та даже не скрипнула.

Не знаю, он ее или она его, но они трахались. Других слов к этой мерзости я подобрать не могу. Трахались как в последний раз и, очевидно, не в первый. Чтобы понять это, мне хватило секунды, а на большее меня бы и не хватило.

Также незаметно я вышла на улицу и просидела у подъезда, пока не пришло настоящее время возвращаться домой. Там, на лавочке, я и поняла, что тетя все-таки принимала наркотик… тогда еще запретный. Игорю тогда чуть-чуть не хватало до восемнадцати лет.

Это повторялось каждую командировку дяди Марка. Потом тетя перевела Игоря в свою школу. Думаю, вы понимаете, для чего. Это понимали и некоторые учителя, скоропостижно сменившие работу. Знают об этом и многие оставшиеся, но помалкивают и слухов не пускают.

Однажды тетя рассказала мне о них с Игорем, но не как подружке. Она сказала, что знает, что я про них знаю, и пригрозила мне: «Если расскажешь Марку, я сдам тебя в детский дом. Поняла? Мразь!» Я поняла, и они уже трахались, ни в чем себе не отказывая. Даже перестали закрывать дверь в спальне. Они не стеснялись.

Тетя вела двойную жизнь и гордилась этим. Думаю, она заразилась от Козлова. Думаю, эта мерзость передается половым путем.

— Как это? — спросил я, переваривая информацию.

— Ну ты и дерево! — толкнул меня Витька, но все же объяснил.

Вика удивилась его познаниям.

Я тоже.

Она раскрыла рюкзак, достала бутылку минеральной воды с газом, с «пшиком» отвернула крышку, что пена потекла по рукам, и мы поочередно утолили жажду.

В животе у Вити заурчало. Он рыгнул и пукнул — максимальное доверие. Вечер откровений сделал свое дело.

Вика отправила Кейси в поясную сумочку, пожелала ей спокойной ночи и вернулась к тому, с чего все началось.

— Синяки… — Она дотронулась до одного и вздрогнула. — Это все Козлов. Сегодня он был вне себя. Ему все дозволено. Он старался обходить меня стороной, но все равно не мог совладать со своими началами. Думаю, его внутренний демон оживает, когда этого желает его наружный демон — Смайл.

Сегодня, с самого утра, он наорал на меня в присутствии тети Вали. Схватил за руку, — Вика закатала рукав: под ним оказался здоровенный синяк размером с ладонь козла, — и затащил в свою комнату. «Сука драная, вы чо удумали?! — в бешенстве заорал он мне прямо в ухо. Глаза его пылали. Зубы скрипели. В уголках губ — кровь. — Не вздумай врать, паршивая ты шалава! Говори, где они? Мало им? Мало ему? Суки, вы у меня попляшете! Я обоссу все ваши могилы, а когда на них положат венки, обоссу и их! Понятно тебе, целка тупоголовая?» Он схватил меня за грудь и за… — Она опустила взгляд под поясную сумочку. — Было больше неприятно, чем больно. Я ударила его промеж ног, но он успел отпрыгнуть, поэтому удар не был для него таким болезненным. Он начал меня бить.

В комнату влетела тетя. «Как ты смеешь?!» — крикнула она, и Игорь успокоился. Но крикнула она это, как оказалось, мне. Вышвырнула меня из комнаты и заперла дверь. Я лишь успела заметить их совместный злобный оскал. Вот это уже было больно.

Пока они трахались, я собирала рюкзак. Он давно пылился под кроватью… на всякий случай. И этот случай настал. В нем все самое необходимое: одежда, провизия, деньги, какие мне удалось накопить.

Теперь было ясно, отчего Вика желала отомстить Козлову. От этого и мое, и желание Вити отомстить только усиливалось.

Но месть — плохое слово. Так сказала Вика. Это слово и мне перестало нравиться. Оно и звучит уродливо.

В тот же вечер Вика сказала, что больше не вернется домой и будет жить в Курямбии. Во всяком случае пока не обезопасит Марка от двух питающихся нечистью кровососов, пока не изгонит демона из Козлова. В тот вечер «месть» мы заменили «операцией по изгнанию». В тот вечер мы и начали прорабатывать эту операцию.

Вика вывалила содержимое рюкзака на пол. Две пачка песочных печенек, десять упаковок лапши быстрого приготовления, шесть банок тушенки — это провизия. И как только она смогла донести все это на своих плечах? Оказалось, рюкзак она перевезла на раме самоката, а сама сидела на нем, как на сиденье. Умница!

Витя включил радио.

«Ты горишь как огонь» как раз закончилась, когда Вика пересчитала сбережения. Девять тысяч с лишним — купюрами от пятидесяти до пятисот рублей. Больше было сотенных. Вика накопила эту сумму за полгода, уже зная, что однажды ей придется сделать этот шаг, что ей придется перейти Рубикон. Она могла накопить и больше, если б не тратила их на мошенников в интернете, обещающих изгнать бесов из близких людей. На всех этих магов, колдунов, ведьм — шарлатанов.

— Если бы меньше тратила на косметику и успокоительные, сейчас тут было бы тыщ тридцать, не меньше, — сказала она. — Если бы дядя Марк успел починить самокат до командировки, мне не пришлось бы отдавать три тыхи подвыпившему мастеру с сомнительным опытом из гаражного кооператива, на дверях которого и весела вывеска «Ремонт электровелосипедов и самокатов». В прочем, самокат он починил, правда заявленные два дня работы переросли в неделю. Неделя — в две.

Мы не знали, на что, кроме еды, могли понадобиться ее деньги, но уверенны были в одном: лишними они никогда не будут. Деньги, Профессор, никогда не бывают лишними. Обычно они бывают последними. В нашем случае — точно не лишние и точно последние.

Вика подбросила деньги, и те упали на наши плечи, как опавшие листья на осеннюю землю. Сказала, что это был праздничный салют, приуроченный к ее выходу из плена. Салют в честь чего-то доброго. Салют в честь нового будущего!

Мы собрали деньги. Витька приволок старый, мятый, ржавый, маленький, с нерабочим электронным замком, но настоящий сейф. В него то мы и сложили без каких-либо проблем все сбережения. В него вместилось бы и сорок тысяч, и сто.

— Когда нашел его на помойке, сразу понял, что он еще пригодится, — пояснил Витя, отвечая на наши удивленные взгляды.

Нерабочий замок сейфа он починил мотком скотча, и дверь больше не открывалась.

Запасные вещи Вики: штаны, шорты, пара футболок, кофта, легкая куртка и нижнее белье, которое она не постеснялась показать — а мы были только рады, — Витя отнес в темноту подвала. Сказал, там гардеробная. Рюкзак повесил на гвоздь на стене. Тот закрыл собой несколько дюжин нарисованных писек. На полу остался только фиолетовый пакет с белой надписью на иностранном. Раньше у меня дома тоже были такие пакеты, когда… когда родители… когда Поля… когда они делали заказы в этом интернет-магазине. Когда они еще могли это делать. Кто знает, может, эти пакеты до сих пор пылятся в квартире? Кто знает, Профессор, кто знает…

— Мои старые вещи. Детские, — пояснила Вика, доставая из пакета серебристые кроссовки. Еще в нем были белые носки, розовые шортики с переливающимися в свете лампы бабочками, розовая футболка с Лизой Симпсон (меня она сразила наповал) и черная бейсболка с надписью золотыми нитками «BABY» и россыпью звездочек. — Угадайте, для чего они.

Я пожал плечами.

Она улыбнулась и показала на меня пальцем.

Витя захохотал раньше, чем я успел смутиться. Осознание пришло позже. Это было чертовски умно с ее стороны. Это был восхитительный план.

— Ты хотел новую жизнь. Жизнь, в которой тебя никто не узнает. Жизнь, в которой никто не будет в тебя тыкать пальцем. Жизнь со свободным выходом на улицу. Ты же еще хочешь выйти?

— Только об этом и мечтаю, — не соврал я. Ее план меня восхищал. Этот план даже переплюнул «Данила Профова».

— Ты рехнулся? — смеялся Витька. — Ты правда станешь наряжаться в девчачью одежду?

Я разделся до трусов, никого не стесняясь. Ее план меня так очаровал, что я смог бы и трусы снять, только в этом не было никакой необходимости. Думаю, посетители выставок, настоящие ценители культуры, глядя на бесценные экспонаты, чувствуют то же самое, что чувствовал тогда я, осознавая, насколько ее легенда была продумана и крута. Думаю, это и был ничего не значащий для меня ранее экстаз.

Футболка, шортики и носки были впору. Сидели на мне как литые, словно и покупались под меня. А вот кроссовки были великоваты, хлябали. Эту неисправность я исправил затягиванием шнурков. Ремешок бейсболки пришлось растянуть, сделав ее шире.