Привет. Вот и настал тот день, в который мне захотелось тебя раскрыть. Такого… всего симпатичного. В твердой голубой обложке, с моим именем на ней. Хоть ты мне и понравился с первого взгляда, я все равно не могу понять, для чего ты мне нужен. Особенно непонятно, для чего родители подарили мне тебя. Чтобы рисовать? Писать (что я сейчас и делаю)? Может быть, чтобы?.. Для чего? Ты совершено был мне не нужен, да и сейчас от тебя никакой пользы… Хотя нет, польза в тебе — 96 страниц, одну из которых я уже вырвал, одну использовал по назначению. Так что тебе еще повезло, что ты достался именно мне, а не какому-нибудь моему однокласснику, коих больше тридцати. Все они сделали бы из тебя почти сотню самолетиков… Даже не они — их родители. Сами-то они ни на что не способны. Они только еще учатся держать шариковую ручку в руках и выводить каракули в твоих собратьях. «А, а, Б, б». Ну ты понял. Алфавит и другая ерунда, которую, как по мне, каждый должен знать и уметь делать сразу после рождения.

Как тебе такое? Как ты относишься к моим художествам на своих страничках в клеточку? Никак? То-то же! Очень, знаешь ли, удобно иметь такого собеседника, как ты… Глухонемого собеседника, неспособного вставить хоть что-то поперек моих слов… и, может, мыслей.

Но ведь ты меня понимаешь? Ты чувствуешь, что именно я в тебе пишу? Ты чувствуешь прикосновение каждого моего пальца? Ты чувствуешь прикосновение моих рук? Нет?.. Не ври! Я уверен, ты чувствуешь скольжение по твоей выбеленной поверхности шарика, измазанного синими чернилами моей шариковой ручки. Она, к слову, наш общий проводник, наш переводчик. Жаль, что она может переводить только в одну сторону, с моего языка на твой, никак иначе. А может и не жаль… Кто знает, что бы ты начал отвечать мне? А так ты можешь только слушать, и пока что это меня устраивает.

Я расскажу тебе, для чего и почему я сегодня раскрыл твои странички, для чего начал заполнять их своим «детским лепетом». Не знаю, отчего закрыл это выражение в кавычки… Видать, потому, что так могут говорить только взрослые, как, например, наша классная, Наталья Николаевна. Как думаешь, могу я говорить, что у нее «взрослый лепет»?

Опять я отошел от темы. Ну да ладно.

Давай познакомимся?

Меня зовут… Хотя зачем мне тебе это писать, если ты и так знаешь мое имя, выведенное мамой на твоей обложке? И это имя у меня с рождения. Конечно, меня называли и другими именами. Нет — псевдонимами. Мама называла меня малышом, сладеньким, карапузиком. Папа — мужиком, воякой, крепышом, работягой. Сестра же (она старше меня на десять лет) называла меня либо подкидышем, либо соплежуем, другого не дано. Естественно, ведь ей не дано было придумать ничего нового, поскольку Бог, похоже, обделил ее количеством извилин, предоставив их мне.

Но всеми этими псевдонимами они называли меня только до двух лет, пока я не попросил их называть меня только по имени. Конечно, я мог попросить их об этом и на первом году жизни, но уже тогда понимал, что в том возрасте мои ровесники умели только реветь и ходить под себя, что, в принципе, я и делал, дабы не выделяться.

Как я могу это помнить? Не понимаю ровно на столько же, на сколько не понимаю, отчего другие не помнят себя в возрасте до четырех-пяти лет. Я же помню все с тех самых пор, как впервые увидел новый для меня мир.

Первое, что я тогда увидел — волосатые, слегка загорелые руки акушера (почему он был не в перчатках?). Потом — его лицо, бейдж с именем, зеленые стены и белый потолок, какие-то приборы и маму. Уставшую, изнеможенную и счастливую.

Я помню все. Каждый свой прожитый день. Это мне нравится. Я — исключение.

Удивлен? Если да, то и это мне тоже нравится. По сути, мне нравится и нравилось в моей жизни все, пока мне не подарили тебя на мой шестой день рождения. Честно говоря, в свои шесть я предпочел бы получить куда более детский подарок, например, скажем, мячик, трансформера, может быть, машинку на управлении. Вообще, когда я увидел коробку, которую родители принесли к праздничному столу после того, как все шесть свечей на «днерождевом» торте были задуты, я подумал, что в ней находится игровая приставка с игрой про водопроводчика или, на худой конец, книжка про нашу вселенную… ну или хоть какая-нибудь энциклопедия. Но нет! В ней лежал ты — тетрадь с твердой обложкой и надписью на ней большими жирными буквами «ДНЕВНИК», а под ней поле, в которое требовалось вписать имя владельца. Сам вписывать я не стал, поскольку обижался на родителей, не понимая, для чего вообще пацану нужен дневник, ведь в основном — это прихоть девчонок и то не всех.

Так что, Дневник, именным ты стал только благодаря моей маме, которая под твоим жирным «ДНЕВНИК» вписала не менее жирными, но письменными «ИЛЬИ». Теперь ты уже дважды несешь на себе мое имя, а твое я до сих пор не знаю, но думаю у тебя его и нет, думаю, тебе стоит его дать. Ни Дневник, ни Дневник Ильи, ни тем более Дорогой Дневник. Так обращаться к тебе я не буду. Я дам тебе другое имя. Профессор! Знаешь почему? Потому что так меня прозвали ребята с нашего двора. Это прозвище перекочевало и в школу, а там от одноклассников передалось некоторым преподавателям. Нет, учителя в глаза меня так не называют, но я слышал их разговор в учительской. Что-то вроде: «Как там Илья? Какой? Профессор который…» и так далее. Ведь Илей Ильев Илюш в школе сполна, а Профессор — один.

Поначалу новое прозвище мне не нравилось, потом я в него влюбился, потом снова не нравилось, потом смущало, потом я с ним свыкся и даже при знакомстве с ребятами из школы сам давал им выбор, как ко мне обращаться: либо Илья, либо Профессор. Желательно Профессор Илья.

Почему меня так прозвали? То ли из-за очков, которые дети моего возраста еще не носили, то ли из-за чего-то другого. Не каждый шестилетка, похоже, умеет хотя бы писать… считать и всякое такое.

Так что, Дневник Ильи, навсегда попрощайся со своим прежним именем и принимай новое. Теперь ты Профессор Ильич или Профессор Профессорович.

Почему я назвал тебя своим прозвищем, своим вторым именем? Ответ прост, как 9³: теперь ты — часть меня, теперь ты будешь знать то, что знаю я и, может, чуть больше. Посмотрим, в общем. Я пока сам не знаю, почему и для чего исписал шесть твоих нетронутых ранее страничек.

P.S. Надеюсь, ты не зол на меня. Надеюсь, тебе понравилось твое новое имя. Надеюсь… надеюсь… Что за «детский лепет»?!

Покеда! Чао! Досвидули! До связи! Увидимся!

Ну вот… Мы уже попрощались, но уже спустя десять-пятнадцать минут мне снова захотелось дотронуться до тебя. М-м-ммм. Похоже, такими темпами мы станем лучшими друзьями, хотя ты — уже часть меня. Может ли часть меня быть моим другом?

Не ответишь?

Спасибо.

Профессор, с каждой новой секундой я начинаю думать, что ты как мой подарок на шесть лет вполне себе неплохой. Пожалуй, лучший! С каждой новой секундой я начинаю понимать, что ты был подарен мне не просто так. Это я заметил в глазах мамы, которая только что заглянула в мою комнату и очаровалась. Она заметила, что я наконец-таки сижу над твоими страничками и вывожу кривые, которые люди называют письмом. Она все это заметила, кроме одного — я заметил ее в отражении зеркала, что находится чуть правее. Таким образом, она заметила меня, а я — ее. В теории, я круче Но не об этом.

Сам того не понимая, когда писал тебе, что ты будешь частью меня, я попал в точку.

К тому времени, как мне исполнилось три, я осознал, что очень стеснителен. Не знаю, как описать… Я просто понимаю это. Уже тогда я знал, что умнее остальных ребят из детского сада, в который ходил. Точнее, меня в него водили родственники, но будь уверен, я бы и без них легко справился.