— А он?

— Он, вроде как, испугался. Не сильно… Может, нисколько, но все равно усмирил пыл. Возможно, его отец — та самая игла в яйце. Что, если мы попробуем надавить на козла его отцом?

— Это мысль. Из этого может что-то выйти, — обрадовался Витька. Он даже прибавил громкость на приемнике и станцевал, но поняв, что танцует без музыки из-за севших батареек, остановился. — Вам что-нибудь известно о его отце?

— Ничего. — Я помотал головой.

Вика машинально последовала моему примеру, но вовремя опомнилась. На выдохе произнесла:

— Немногое.

— А именно? — спросил Витя.

— Он военный.

— Это все? — Я снял бейсболку, видимо, чтобы лучше усваивать информацию, или из-за того, что от пыли и сырых волос (да, в Курямбии было прохладно, но под бейсболкой была непереносимая жара, возможно, из-за повышенной активности мозга) голова уже чесалась.

— Ну… — протянула она. Долго трепала локон рыжих волос, массировала коленку, до дыры протирая черные джинсы, и смотрела на художества Витьки на стенах. Открывала рот, чтобы начать, и закрывала. Наконец глубоко вдохнула, с «фух» выдохнула и произнесла сначала неуверенно, потом почти командирским голосом, словно сама служила в армии и отчитывалась перед нами, как перед вышестоящим начальством: — Он — майор ВВС. Бо́льшую часть времени проводит в командировках. Дома появляется один раз в году — в сентябре, иногда два раза, когда получается приехать на Новый Год. В этом году планы поменялись, отпуск перенесли на май, поэтому он дома. Если бы военная часть, в которой он служит, находилась хотя бы в Кировской области, а не в Москве, дома он бывал бы чаще. Возможно, Козлов младший не был бы таким эгоистом. Ему явно не хватало отцовского внимания, иначе он бы ходил по струнке. Время на воспитание ушло, поэтому мы имеем дело с подонком, не имеющим моральных принципов.

Мы с Витькой были ошарашены детективным расследованием, находились в ступоре, обездвиженные, окоченевшие. Мы были сталагмитами, выросшими на полу Курямбии, а Вика — спелеологом, готовым в любую минуту организовать из Курямбии новую галерею, сделать пару снимков, в последующем оказавшихся на полке ее комнаты, и впустить в картонную пещеру первых туристов, готовых заплатить любые деньги, лишь бы застать новый вид накапанных из ниоткуда образований. Пока всего этого не произошло, сталагмит в очках первым открыл рот:

— Откуда ты все это знаешь?

— Илюш, скажу так: пока ты по моей просьбе наблюдал за Игорем, я тоже не сидела без дела. Или ты думал, что я сложила ручки и ждала, пока ты сам все сделаешь?

— Нет, — ответил я, хоть такие сомнения и закрадывались… не единожды. В основном, когда казалось, что весь мир настроен против меня.

— Поэтому давление на Козлова младшего, через Козлова старшего — пустая трата сил и времени.

— Получается, мы снова уперлись в непробиваемую стену Козлова, — расстроился я, медленно превращаясь из куска минералов обратно в человека.

Время перевалило за пять утра. Над нашими головами, через слои картона и железобетонной плиты, раздались отчетливые шаги, вероятно, хромого человека; один шаг был громче другого.

Мои догадки подтвердил Витька. Сказал, что над Курямбией находится квартира, а именно — спальня парня, попавшего в ДТП. Когда Авария (так назвал его Витя) в свои восемнадцать лет на мопеде ехал домой с кладбища, где были похоронены его родители, выбросившиеся из роддома, узнав, что у них родился мальчик, от Утопии Грешников, ему навстречу, ехал автомобиль, а за ним — еще один. За рулем первого сидел несовершеннолетний наркоман, и еще три таких же его друга — в салоне, закупающие в Утопии дозы. Вторым автомобилем был полицейский. Второй преследовал первый. Тогда полицейские еще не знали, что преследуют не только малолетних наркоманов, не имеющих не только водительских удостоверений, но и паспортов. Тогда они гнались за нарушителем правил дорожного движения, не включившим ближний свет фар и трижды — сигнал поворота.

За пару кварталов до съезда к нашему району Авария заметил и красную легковушку, виляющую по проезжей части, и служебный автомобиль с включенными проблесковыми маячками и сиреной. Только поэтому он принял правильные меры: сбавил скорость, прижался к обочине и остановился.

Полицейские по громкоговорителю требовали водителя легковушки незамедлительно остановиться, но тот либо не слышал их из-за громкой музыки в салоне, либо не собирался попадаться в лапы служителей закона. Возможно, его друзья, показывающие средние пальцы из всех трех окон, не разрешали ему останавливаться. Он гнал, как мог, но мощность его малолитражки не позволяла ему оторваться от немецкого автомобиля бело-синей расцветки. Когда до стоящего на обочине Аварии оставалась сотня метров, полицейские, заняв соседнюю, среднюю, полосу движения, сравнялись с автомобилем наркоманов, один полицейский-пассажир по пояс вылез из окна и направил пистолет на заднее колесо нарушителей. Выстрелил. Пуля пробила задний бампер. Тогда полицейский направил пистолет на нарушителя, и тот, не имея возможности уйти с прицела, начал притормаживать, при этом выкрикивая: «Все! Убери пушку! Сдаюсь!» Полицейский все равно выстрелил. Пуля прошла сквозь дверь и застряла в потрепанном кресле водителя. Водитель не на шутку перепугался и вдавил в пол педаль газа. Рев мотора окатил улицу.

Встречная полоса погони, та, на обочине которой уже сформировалась цепь автомобилистов во главе с Аварией на своем мопеде, была полностью освобождена для автомобиля с сиреной. Полицейский-водитель мог бы пронестись по ней быстрее прежнего… и пронесся, решив при этом приберечь государственное имущество (подвеску служебного транспорта): перед неглубокой ямой, которую колеса даже бы не заметили, он резко свернул влево и, не справившись с управлением, въехал в Аварию. Тот даже не успел сообразить, что с ним произошло.

Только в хирургическом отделении, придя в себя, Авария узнал, что чудом остался жив благодаря шлему, который всегда был на нем, когда катался на мопеде. Он лишился ноги, когда полицейский транспорт вдавил Аварию и его двухколесник в ковш трактора, припаркованного на обочине позади него, водитель которого точно так же освобождал полосу движения.

— Тех наркоманов так и не нашли, хотя я не раз видел и их, и их красный автомобиль с двумя пулевыми ранениями. В газете была целая статься про эту погоню, — закончил Витька.

— Я помню это происшествие. Никогда бы не подумала, что буду находиться под квартирой этого бедняжки и слушать, как он хромает. Что случилось с полицейскими? В статье про них не было ни слова.

— В «Цифроньюз», — я удивился, когда услышал от Витьки название знакомого информационного портала, — писали, что они остались безнаказанными. Им все сошло с рук. Они даже не извинились перед Аварией. До сих пор работают. В кавычках «служат». Всю вину хотели положить на плечи администрации города из-за разбитой дороги, которую залатали только через несколько лет после ДТП, но коррупция в очередной раз взяла верх. Администрация откупилась деньгами налогоплательщиков, хоть даже не была виноватой. В итоге нашли новых виновных: самого Аварию, остановившегося под знаком «Остановка запрещена», и водителя трактора, ковшом которого Аварии отрезало ногу.

— Справедливость так и не восторжествовала? — спросил я, хоть и сам мог заглянуть в «Цифроньюз», но решил скоротать время. Тем более из уст Витьки эта история звучала особенно реалистично.

— Справедливость? Такое слово существует? — Витька усмехнулся, подтянул штаны и уселся рядом. — Если тракторист, вскрывший себе вены зубами, проведя всего одну ночь за решеткой одиночной камеры, и калека, вместо протеза изо дня в день приматывающий к колену скотчем из «Все по одной цене» пластиковую ногу женского манекена, вынужденный вкалывать в том же самом «Все по одной цене», поскольку из льгот и выплат государством ему досталась только возможность покупать просроченные продукты за полцены (еще и не в каждом магазине) — справедливость, то да, несомненно, она восторжествовала.