— Ж-жалко… жалко… ее… бабушку Любу… — заикаясь, растирая руками красные глаза, произнес Андрей Ершов. — Мы… мы можем… ее… вылечить?

— Увы… — НН подняла голову. Из-за косметики слезы стекали темным ручьем. Не задумываясь, она, как и Андрей, растерла глаза и стала похожа на панду. Шваркнула носом. Темные ручьи потекли в рот, она бесцеремонно провела ладонью по губам. Красная… уже темно-красная помада размазалась по щекам, и Наталья Николаевна стала улыбающейся, злой пандой-клоуном. Стала Джокером, которого играл Хит Лендер. — Все, что мы способны сделать — помочь уйти ей в мир иной со всеми почестями. Для этого нужны деньги. Конечно, школа их выделит, но малое, недостаточное количество. Я прошу вас спросить у ваших родителей, смогут ли они внести пожертвование. Кто сколько может. Это не требование, детишки — просьба.

«Конечно! Конечно, мы спросим! Мы все понимает», — начали заливать одноклассники, и я не был исключением.

— Спасибо, ребята. Умнички. Вы — мой лучший класс. — Она достала зеркальце. «Моя Вика…» Посмотрелась в него. Достала влажные салфетки. Начала умываться ими, продолжая беседовать с нами: — На сегодня ваш учебный день закончен. Занятий больше не будет. Если у вас нет вопросов, можете бежать домой. Обязательно сообщите родителям, что с вами все в порядке.

— Наталья Николаевна? — Катя Турова подняла руку.

— Что, золотце?

— Никто из нас до сих пор не видел Сашу Волка. Я переживаю за него. Вы не знаете, где он? Он же не умер?

«Зачем ты это спросила? Ну вот зачем?»

— Ах да… Я позвонила его родителям. Он уже дома. Ему стало плохо во дворе, и он ушел домой раньше, чем появились пожарные.

«Умничка, Саша. Ты все сделал правильно. Вот только ты не мог знать, что пожарные были в школе. Ну да ладно».

— Вы меня обрадовали! Спасибо!

Катя выскочила из-за парты и выбежала в коридор. За ней поспешили остальные.

— Илья, задержись, пожалуйста, — попросила НН, когда я только-только переступил порог.

Я обернулся. Спрашивать не пришлось — по моему лицу она прочитала вопрос: «Это вы мне?» Она кивнула.

Ноги начинали трястись.

— Илья, где ты был, когда сработала сигнализация?

Мне не хотелось врать. Говорить правду — тоже.

— Илья, не бойся, — пыталась она успокоить, наблюдая за моими бегающими глазами, — просто ответь. Пойми, я не хочу на тебя давить, да и права у меня такого нет. Просто скажи, где ты был. Возможно, ты можешь помочь школе.

— Как помочь? — Я не знал, что говорить, и продолжал искать ответы в воздухе, словно они, как невидимая гирлянда, свисали с потолка, как надутые гелием шары, привязанные к полу, зависли где-то над моей головой.

— Так где ты был? — Она уже не выглядела такой страшной. Не была Джокером. Несколько смятых влажных салфеток бурыми комками лежали на дне урны под ее столом.

— Я… я был у двери… почти заходил в класс… как вдруг сработала пожарная тревога. Потом — давка. Меня прижало к стене. Придавило. Я с трудом смог удержаться на ногах. — По сути, я не врал, по сути, говорил правду, но не всю.

— Почему во время урока тебя не было в классе? Илья, если ты что-то знаешь, если ты видел что-то подозрительное, скажи, не таи в себе.

— Я был в туалете. — Врать не пришлось, и меня это радовало. — Подозрительное?..

— Хоть что-то. Ты видел хоть кого-то подозрительного?

— Наверное… нет. Только бабушку Любу. Она прибиралась. А так больше не могу ничего вспомнить. Я как-то не следил и не пытался запомнить каждую мелочь.

— Хорошо, Илья. У тебя есть предложения, где мог находиться в тот момент Саша? Я не хотела говорить перед всем классом, но я видела его в школьном дворе, хотя родителям он — а они мне — сказал обратное.

Вроде бы, я начал уходить от ответственности. Вроде бы, все карты были в мою пользу. Я мог бы свалить все на Волка, но мы с ним сидели в одной лодке и, коснись чего, он бы потащил меня с собой на дно. Дело не в пожаре: он в нем ни при чем. Дело в компромате, который у него был на меня. У меня, конечно, тоже был на него компромат, но он не решение. Мой компромат напрямую отразился бы на мне, на моем будущем. Нужно было что-то придумать, как отвести Саню в сторону от лишних вопросов НН, от допроса — тем более. «Ему стало плохо», — вспомнил я слова Поли, когда она отмазывала меня от прогула, и решение само залетело в голову, и вылетело изо рта:

— Поклянитесь, что никому не скажете. Я дал клятву никому не рассказывать…

— Клянусь. — Он наклонилась, взяла меня за руки. Заглянула в глаза.

— Я был в туалете. Саша тоже был в туалете. Я помогал ему… Он… Он… — Она понимающе кивала. — Он… Он наложил в штаны… Только никому… И не спрашивайте его об этом, не упоминайте, иначе он на меня обидится.

— Обещаю. Про тебя ведь… — Она промолчала, вероятно не решившись упоминать про выдуманное Полей расстройство моего желудка. — Так что же было потом?

— Когда началась тревога, когда началась толкучка, я вернулся в класс за рюкзаком Саши. Вас там уже не было. В рюкзаке была спортивная форма. Он переоделся. Мы вместе вышли на улицу. Я предложил ему присоединиться к классу, но он сказал, что не в силах, что не хочет второй раз… ну… это… Вы его просто не видели.

— Ты — большой молодец, что рассказал, Илья. Я уже не знала, что и подумать. Злые мысли окружили меня, давили.

— Спасибо. Теперь мне можно идти домой? — Я уже был на быстром старте. Мне скорее хотелось рассказать о случившемся Витьке и Вике, показать им видео. Поделиться с тобой, хоть ты и присутствовал.

— Сначала нужно рассказать все это Валентине Рудольфовне.

— Директрисе? — Глаза сами стали испуганными, а я понадеялся, что НН сжалится и отпустит меня. — Может, вы сами ей все расскажете?

— Не бойся, Илья, я буду твоим адвокатом.

Она взяла меня за руку.

Я не мог ничего поделать, не мог убежать, не мог отказаться от сомнительного похода к директорше. Как бы усердно не старался оттянуть время, волочась по коридору, в некоторых местах которого виднелись капли спекшейся крови, у кабинета директрисы мы оказались раньше, чем мне представлялось.

Чтобы вырасти в глазах Натальи Николаевны, чтобы быть джентльменом, я, словно под гипнозом, потянулся к ручке, чтобы открыть дверь и пустить даму вперед. Даже прокрутил в голове движение: вращение рукой и поклон, да только дверь резко раскрылась, и я получил по лбу, будто в кабинете ВР произошел взрыв. Но взрыва не было: дверь с ноги вышиб Козлов. НН не успела отойти, он врезался в нее плечом. Она пошатнулась.

— Куда прешь, тича? — Козлов усмехнулся, шлепнул ее по попе. Я думал, ему достанется, но ошибся. Потом он заметил меня и толкнул. Я упал. — Хай, кегля!

Он узнал меня, но это ничего для него не значило. Он просто пошел по коридору походкой крутого парня, а я посмотрел ему вслед. Его смайл посмотрел на меня, оскалил зубы, высунул язык.

Ты снова загудел за моими плечами. Металлический треугольник уже был готов.

— Мерзкий тип, — сквозь зубы прошипела НН, поднимая меня с пола.

Кабинет директрисы напоминал школьную библиотеку, только вместо книг на полках и в шкафах по двум стенам, справа и слева, находились папки с документацией. У дальней стены, между двух прикрытых бархатными шторами окон, стоял дубовый стол. Перед ним на полу — красный ковер, за ним в кожаном коричневом кресле сидела, как царь на троне, и смотрела на нас, как на подданных, директорша. За ее спиной на стене висели две фотографии: нашего президента и… Угадаешь? Нет же! Рассмешил!))) По-твоему, одной фотографии ей было мало, и она повесила две фотографии президента? Почему не пять?

За ней, рядом с фотографией президента, висела бо́льшая в размерах, в позолоченной рамке фотография Козлова, Профессор. Ты понимаешь? Вот и я до сих пор ничего не могу понять: на одном уровне с президентом — школьник, забияка, хмырь! И этот хмырь наблюдал на нас свысока.

— Присаживайтесь, молодой человек, — ВР показала на деревянный стул возле стола. Старый, потрескавшийся, качающийся на ножках стул. Такие стулья были раньше у нас дома, пока папа не отвез их на дачу, пока не сжег их там. Такие стулья до сих пор можно увидеть у мусорных контейнеров. Одинаковые стулья. Коричневые стулья с протертыми до фанеры сиденьями.