— В чем дело, Игорь? — Марк сдержал отрыжку, выпустив ее в ротовую полость, раздувая щеки.
— Я… в общем, я… как бы это так выразиться…
— Говори как есть, сына.
— Я не узнаю себя на них, на этих видеороликах. Я хочу записать одно и, казалось бы, делаю это, но на выходе, когда видео уже залито, я просматриваю его и понимаю, что я этого не делал. Никогда бы не сделал. Я просто не способен на такое.
— Знаешь, в порыве страсти все мы можем забыться. Вот я, например…
— Это другое. Совсем другое, пап. Что-то во мне изменилось. И что-то меняется до сих пор. Я не помню, когда стал тупым. Мне больше двадцати, а школу только что закончил.
— Не говори так. Ты не тупой. — Марк приобнял его по-отцовски. — Это лишь полоса, фрагмент жизни, который ты…
— Нет. Кроме всего прочего, я чувствую себя шизоидом. Безмозглым существом. Амебой. Как будто… Дай закурить, папка!
— Можешь курить прям здесь, — сказал Марк, подав ему сигарету, — только продолжай.
— Как будто мной кто-то управляет. Как будто… Как будто я в стельку пьяный творю дичь и, вроде бы, все понимаю, но на утро думаю: «Боже, какой же я кретин».
— Со мной такое бывало.
— Вряд ли. По пьяни — да, но со мной другое. Я… я точно шизик, пап. Голос… я слышу его. Он ведет меня. А смайлик, — Игорь потрогал нежную кожу и почувствовал тепло, исходящее от ранее грубой, — даже сейчас, хоть и не говорит, то слушает… и, вроде как, мы все равно общаемся.
— Это очень интересно, Игорь. Ты напоминаешь мне тебя же совсем малышом с разыгравшимся воображением.
— Очень смешно, пап.
— Я не смеюсь. — Марк посмотрел ему в глаза. — И это не смешно.
Пока их откровенный разговор по душам не привел к печальным последствиям, мрачная кровь забурлила в венах Марка. Она еще не затуманила его разум, но уже взяла над ним полный контроль, готовая в любой момент изменить положение дел. Она управляла Марком. Я управлял ей.
Игорь закурил вторую сигарету.
— А еще, — он выпустил дым в лицо отца, — мне кажется, что порой мы перегибаем палку.
— Твою что ли? — посмеялся тот и, завидев хмурое лицо сына, сделался серьезным. — Игорь, ты чего?
— Разве нормальные люди, пап… нормальные отец и сын могут заниматься сексом с одной женщиной? Разве это нормально, пап?
— В наше-то время говорить о нормальном? Секс теперь сплошь и рядом. Посмотри любой фильм или сериал с возрастным ограничением 18+, и готов спорить…
— Фильмы… Даже в порнухе снимаются актеры, пап. Мы же — обычные люди. А семейный тройня… Пап? Что ты… Перестань, пап! — Игорь заулыбался.
Марк взял у него сигарету, затянулся и потушил пальцами. Окурок бросил в окно. Раньше он такого не делал. Раньше — когда в его организме не было мрачной крови, доставшейся от возлюбленной, а ей — от его же сына.
— Пап, я хотел поговорить… Пап… Скажи, по-твоему, нормально все это? Я, ты, Валентина.
Марк уже стоял перед Игорем на коленях и влажной рукой сдавливал его половой орган.
— Сейчас Вальки нет, — в беспамятстве произнес Марк. Когда мрачная кровь брала над ним верх, его глаза закатывались. Этот раз не был исключением. — Сейчас она с организатором организует твой праздник.
— Пап, папа… У тебя глаза…
Игорь не договорил — Смайл взял над ним верх.
Если бы ты, Генри, был тогда с ними в комнате, услышал бы чавкающие звуки и увидел поднимающийся-опускающийся затылок Марка с руками Игоря на коротких волосах. Если бы эта картина тебе пришлась не по душе, если бы ты не захотел присоединиться и ушел в комнату Игоря, то застал бы разрывающийся мелодией входящего звонка его телефон.
Марк и Игорь занимались сексом (и не только оральным), поэтому не слышали звонка Валентины. Они застали ее только ранним утром и так и не смогли объяснить, отчего они вдвоем с трудом передвигаются. А отчего простыня на кровати в родительской спальне вся в коричневых пятнах, а в самой комнате стоит четкий запах фекалий, они попросту не представляли. Все, что они помнили — вечерний разговор и несколько выкуренных сигарет.
Валентине было отчасти все равно — ее-то ночь задалась, но и утренний перепих еще никогда не был лишним и только шел на пользу, особенно с родственниками.
Глаза Марка закатились, в промежности Валентины стало сыро, а Игорем до сих пор управлял Смайл.
Стоны разбудили соседей.
14
На улице было темно и почти тихо. Где-то вдали, с Родниковой, доносился одинокий лай собаки. Животные чувствуют и видят больше людей, помнишь?
Когда Авария проводил Валентине экскурсию, таская ее по этажам «Тру Стори», Вика с Ильей уже вытащили Витю из бункера. Они обмахивали его ладонями, помогая слабому ветерочку обдуть его полыхающие щеки.
— Мне хреново, — задыхаясь и откашливая густую черную мокроту, незаметную в темноте, повторял Витя. — Мне хреново… Ой… Кхе… Как же… кхе-кхе… хре-но…
— Не ворочайся. Не трать силы. И отцепись уже от Ключа, — нервничала Вика, вглядываясь в темноту. Ее напрягал скул псины и шорохи — журчание ручья, впадающего в речушку. А еще ее напрягали лекарства — они Вите не помогали. Она вдруг ощутила на себе мощную нехватку взрослого человека рядом, потому что она — всего-навсего взрослый ребенок. — Положи же его. Разводной никуда от тебя не убежит.
— Он… поможет… Говорит… Кха! — Черный слизистый ком выхлопнул из его рта и едва не попал в рот Вике. Жаль, что она успела отвернуться. Жаль, что мрачная попала только на ее шею. Жаль, что Вика додумалась смыть ее ключевой водой.
— Если бы он помог, то… — она задумалась, — то помог бы. Ты бы тут не пыхтел.
— Вика, — вступился Илья. — Витя болен, и, мне кажется, очень серьезно. Не похоже на обычную простуду. Если Разводной говорит ему, что поможет, значит поможет. Профессор, кстати, тоже так считает.
— А мы с Кейси считаем, что Витька нуждается в медицинской помощи профессиональных врачей. Попросим Аварию отвести его в больницу.
— Или вызвать скорую… на Родниковую, к примеру.
— Не надо врачей, не надо скорую. — Витя перевалился на бок. — Ключ меня вылечит. — И что было сил ударил себя Разводным по ягодице. — Ай!
— Витя! — Вика побежала к нему.
Илья ее опередил — находился ближе.
Витя замахнулся. Удар пришелся по пояснице.
— Отдай! — Илья уже вцепился в Ключ и тянул. Он полагал, что выдернуть его из рук больного друга будет не сложнее, чем вилку из розетки, но ошибся. Руки проскользнули по шершавой, в мятинах, поверхности. С ладоней содралась кожа. — Отдай! — Вторая безрезультатная попытка. Ссадины защипало от пота.
«Отойди от него», — сказал я Илье, и он отошел.
Дрожащими руками Вика дотронулась до Кейси. Та шепнула, что медлить нельзя. Вика метнулась к часовенке. Там, едва поскользнувшись на влажной траве, чуть не расшибла голову о бревенчатый угол. Изогнувшись всем телом, удержалась. В спине стрельнуло. Держась за поясницу, она наклонилась за ковшом и зачерпнула холодную воду.
Илья сидел на коленях рядом с другом и плакал. Он уже не предполагал — точно знал: такое поведение Вити вызвано ни простудой, ни любой другой болезнью, знакомой человечеству. Наблюдая за ним, он видел в нем свою покойную сестру. Он вспоминал Полю, изменившуюся в одночасье. Он помнил ее, и от того ему становилось только горче. Я же становился сильнее. Именно это мне и нужно было — его горе, — чтобы положить конец счастью или же дать начало новому человеческому роду.
«Профессор, прошу тебя, сделай что-нибудь, — снова и снова повторял Илья, пока Витя снова и снова избивал себя Разводным Ключом, своей «доброй периэрго прагмой». — Профессор…»
«Пытаюсь. Но боюсь, он сильнее меня, — отвечал я. — Мы с Кейси…»
Одежда Виктора насквозь пропиталась кровью. Мрачной кровью, в сумерках ничем не отличающейся от обычной. Витя замахивался и ударял, замахивался и ударял, что капли от Разводного разлетались, как брызги в воде. Илья плакал — я питался.