Вечером, после теплого душа с душистым мылом, обильного и вкусного ужина из жареной курятины с пирогами, я решил поспрашивать тетушку про этот хутор, который не даёт мне покоя.

– Тётушка, а что ты знаешь про старый хутор возле Верхних Серогоз, там, где раньше рыбинспекция и охотхозяйство были?

– Что знаю? Много чего я знаю про этот хутор, – тётушка налила себе стакан травяного чая и села напротив меня.

– Ну, раз ты заинтересовался, тогда слушай. Я тебе расскажу нашу версию событий, которые произошли с нашей фамилией за эти годы. Разговор будет долгий, так что устраивайся поудобнее и налей себе чаю, – тётушка улыбнулась, отхлебывая из своего стакана.

* * *

– До революции там, где сейчас хутор, стояла помещичья усадьба моего прапрадеда, Василя Спиридоновича Бестужева.

– Вот это д-аа!

– Да, да, мы родом из местных, таврических помещиков. Наш род проживал в этих местах больше 250 лет. До революции все эти территории входили в Таврическую губернию Российской империи. Но, это слишком далеко во времени, как-нибудь потом.

Так вот, Василь Спиридонович, был крупным помещиком, и земли половины нашего района принадлежали ему. Хозяином он был крепким, с хозяйством своим справлялся сам, без управляющего и справлялся хорошо, поэтому богател из года в год. У него было два сына, и оба служили в гвардии. Наш дед, Александр Васильевич Бестужев – полковник, улан, уволился из армии и вернулся домой. Сначала Василий Спиридонович хотел выделить ему отдельное имение, но потом рассудил, что лучше передаст дела сыну, а самому уйти на покой и потихонечку ему помогать. Александр Васильевич довольно быстро стал уважаемым членом городского совета, и был избран предводителем дворянства в Херсоне.

После смерти отца, он унаследовал усадьбу и при нем ещё как-то за ней ухаживали и содержали. У него было двое детей, – сын Василий и дочь Екатерина. Сын служить не стал, закончил киевский политехнический университет и уехал в Швейцарию, а там, сгинул во времени. Никаких сведений о нем у нас нет, да и смысла их искать все эти годы тоже небыло.

А вот дочь – Екатерина Александровна Бестужева, вышла замуж за барона Тауберга Максимилиана Евгеньевича, капитана второго ранга, офицера императорского флота. Дед мой был из обедневших дворян, поэтому единственный источник дохода у него была служба на флоте его императорскому величеству. Ну, за Екатерину какое-никакое приданное давали, и поселились молодожёны в Севастополе в небольшой квартирке на Большой морской улице. Родилось у них три дочери. Надежда, Светлана, и Аркадия.

Наступил 17 —й год. Революция!

Когда все бросали место службы, воинские части, семьи, имущество и бежали за границу, барон остался старшим офицером в дивизии крейсеров и перед вступлением немцев в Севастополь, перешёл на службу большевикам. Вместе с крейсером перешёл в Новороссийск, потом, с уходом немцев, вернулся обратно в Севастополь. Семья все это время проживала в Севастополе.

В гражданскую, Максимилиан Евгеньевич отправился на Каспий военспецом. Руководил там штабом дивизии катеров. А в Таврической губернии, вместе с белыми бушевал тиф. Екатерина Васильевна и две её старшие дочери заболели и умерли. В живых осталась только младшая, Аркадия.

Уж не знаю какими путями, но её вывезли подальше от военной контрразведки Врангеля в Херсон. Здесь, в Херсоне, она познакомилась с моим будущим отцом – Максимилианом Ласовским, судмедэкспертом уездного Херсонского ЧК.

Отец был врачом, а не экспертом, поэтому он все время просился работать в больницу. Наконец, ему нашли замену и отпустили во вновь открывшуюся сельскую больницу в Нижние Серогозы. Они переехали в село, отец поменял фамилию. Взял фамилию матери и стал Бестужевым.

Моя мать и твоя бабушка Аркадия, родила здесь в Нижних Серогозах четверых детей. Трёх девочек и мальчика. Младший, сын Алеша, братик наш, – умер от сердечной недостаточности в детстве. У него был врожденный порок сердца. С лекарствами было туго, а про операции вообще говорить не приходилось. Детей в таком возрасте ещё не оперировали.

Дед, Александр Васильевич дожил до революции, но умер в начале 1918 года от старости. Сердце уже не выдержало переживаний. Крестьяне барина не трогали, и усадьба пережила его.

Правда после его смерти, местный комитет, аккуратно поинтересовался у матери что они планируют с усадьбой то делать. Побаивались отца, хоть и бывшего, но чекиста, да и дед был не последним человеком на Черноморском флоте молодой республики.

Мама от усадьбы отказалась. Ни сил, ни средств на её содержание у них небыло, да и постановление СНК о реквизиции имущества помещиков никто не хотел нарушать. Забрали оттуда только обширную библиотеку и кое-что из вещей, мебели, картины. Все остальное сдали под опись представителю губернского совета. Потом правда, после войны, из этого фонда мама организовала сельскую библиотеку, которой и руководила почти до самой смерти.

Четыре года усадьба пустовала. И только в 22-м году там устроили детский интернат для детей сирот. Много их было на дорогах войны.

Так называемый «37-й» мы пережили спокойно, без потерь. Из Бестужевых никого не арестовали, не посадили и тем более не расстреляли. А перед войной в конце мая 1941года, мои младшие сестрички Александра и твоя мать Людмила, поехали на каникулы к деду Максимилиану Евгеньевичу, который к тому времени отслужив последние годы в главном штабе ВМФ, ушел в отставку и поселился в Подмосковье, где ему выдали квартиру.

Ну а через месяц как известно началась война!

Мама со мной осталась в поселке, а отец ушел на фронт и попал в Приморскую армию, которая защищала Севастополь. Там он и погиб.

Потом, после войны мы протоптали все пороги военных архивов, пока нашли какие-то докладные записки или рапорты, где упоминалось о том, что военврач-майор Приморской армии Максимилиан Бестужев погиб во время бомбежки полевого госпиталя где-то на северной стороне Севастополя.

Во время оккупации в усадьбе была немецкая комендатура и располагалась тыловая рота немцев. Партизаны два раза пытались её взорвать, но неудачно. В 43-м, когда немцы начали отступать, в усадьбе стояла какая-то особая литерная часть. Туда приезжали грузовики, разгружались и отправлялись обратно к фронту.

Когда канонада уже вовсю громыхала под нашими окнами, немцы судорожно что-то увозили оттуда. Наши танки въезжали в деревню с востока, а немцы выезжали на запад через Рубановку. В самый последний момент, усадьбу взорвали. Не смогли взорвать полностью, но один флигель развалился. Потом там саперы работали, разминировали остальные заряды. Говорили, что вроде осколок перебил провод и остальные заряды не сработали.

Взорванный флигель восстанавливать не стали. Развалины разобрали и сравняли площадку бульдозером. Мама говорила, что там были обширные подвалы, но при взрыве были повреждены перекрытия и все рухнуло вниз в подвал. Откапывать не стали, просто замуровали ту часть, которую на поверхности снесли и продолжили использовать помещения дальше.

В 60-х годах здание стало аварийным, и власти решили его снести. Сносили месяца два, стены усадьбы не хотели разрушаться. Ну, в конце концов привезли какие-то машины из Херсона и стены поддались. Снесли всё до фундамента. Потом на старом, но крепком фундаменте построили новые здания. Конечно строили попроще, а второй этаж вообще строили из дерева, так дешевле и быстрее.

После сдачи объекта, там была заготконтора, потом Райпотребсоюз. И наконец, в 76-м отдали его под контору рыбинспекции и охотхозяйства. Через четыре года там был большой пожар, после чего эти две конторы выселили вообще в Серогозы, а здания так и остались неприкаянные. Вот с тех пор они разрушаются под воздействием непогоды, да и не без помощи человека. Разворовали всё, окна, двери, перекрытия.