Так же они обсуждали его картины – без восторженных восклицаний и напыщенных комплиментов – обсуждали, как все прочитанные книги и просмотренные фильмы, делились мнениями, порой немного спорили.

Оба находились внутри творческого процесса и смотрели на мир, будто яркие тропические рыбки из аквариума – у них было свое пространство – только для них двоих, куда не мог вторгнуться никто посторонний. И Лисенок особенно это ценила.

Они часто говорили «мы», и каждый раз, когда девушка ловила Ника на этом местоимении, ее сердце замирало и сладко прыгало в бездну.

Он не врал и не лукавил, для него, как и для нее, они на самом деле были вместе, словно сиамские близнецы, которых зачем-то разделили и разбросали по разным семьям и квартирам.

Для Лис Ник всегда оставался в зоне доступа. В любое время дня и ночи она могла позвонить или прийти, и он бывал неизменно рад ее видеть и слышать.

…Девушка стремительно шла по переулку. То и дело сильнее натягивала капюшон, прятала руки в широкие рукава. Осенняя куртка уже с трудом справлялась с морозом, а переходить на зимнюю дубленку не хотелось. Словно пока она носит осеннее, остается еще вероятность, что зимы не будет, а сразу начнется весна, а за ней лето.

Ноги скользили на наледях, разъезжались. Она балансировала с трудом, но скорости не сбавляла.

Ник звал срочно, значит, у него что-то важное.

На остановке запрыгнула в трамвай, устроилась у запотевшего окна, потерла стекло рукой.

Лисенок любила этот маршрут – по старому городу вниз – к проспекту Мира. Летом можно было пешком, сейчас холод заставлял пользоваться транспортом.

Она выскочила на нужной остановке, пробежала по скверику и влетела в темный подъезд.

Лифт, как обычно, застрял где-то на последних этажах, и она, не дожидаясь, взбежала по лестнице под самую крышу.

Нажала кнопку. Звонок послушно отозвался громкой трелью в коридоре. Почти сразу же за дверью зафыркал, принюхиваясь, и заскулил пес, поскреб лапой обивку и звонко гавкнул.

За эхом собачьего лая Лис уже слышала шаги Ника. Заскрежетал замок, дверь распахнулась, и девушка сделала шаг в квартиру – навстречу радости пса, запаху масляной краски и растворителя и улыбке друга.

На Нике были испачканные в масле старые джинсы и ковбойка с закатанными рукавами.

Значит, он работал, поняла девушка.

Суровый и неприветливый с другими Бранд прыгал на нее, визжа, как щенок, и требовал внимания. Она поймала его за передние лапы, поцеловала в нос, – хотелось отдать ему всю нежность, которую не смела продемонстрировать его хозяину.

– Давай раздевайся. Я в мастерской, надо срочно закончить кое-что. – Ник уже шел по коридору в обратную сторону. Обернулся на полпути. – Лис, если не сложно, поставь чайник. У меня там краска сохнет.

Девушка кивнула. Она уже привыкла чувствовать себя здесь, как дома, распоряжаться его вещами, как своими. Ей нравилось хозяйничать в этой квартире, ее грело знание, что кроме нее, женщин здесь не бывает – разве что пару раз в год на неделю приедет бабушка.

Лисенок теперь не могла себе и представить, что всего каких-то полгода назад Ника не знала, только наблюдала за ним из окна, не решаясь подойти. Было смешно – как это возможно, он же самый родной на свете, как она могла его стесняться?

Бранд путался под ногами, терся о ее колени, словно большой кот. Девушка шикнула на него, боясь обжечь кипятком, и пес угомонился, лег у стены, пристально наблюдая за ее действиями.

Лис уже густо насыпала в граненые стаканы со старинными серебряными подстаканниками заварки, плеснула кипятку, бросила по три ложки сахара. Затем, окинув кухню быстрым взглядом, нашла поднос, составила на него стаканы, положила пачку печенья, пакет с конфетами и, взяв поднос, пошла к Нику.

Он стоял перед большим холстом, на котором еще только проступали очертания его задумки – что-то фантастическое, прозрачных пастельных тонов.

– Кушать подано, – произнесла девушка, – прошу к столу, дорогие гости.

Он хмыкнул, повернулся к ней.

– Ты поднос в руках-то не держи, он же тяжелый, уронишь еще.

– И куда мне его прикажешь поставить? – Лис демонстративно оглядела помещение.

Все горизонтальные поверхности тут были плотно завалены.

«Как он может работать в таком бардаке, искать нужное? – спросила она себя и тут же одернула: – Хотя у меня в комнате не лучше».

– Давай прям на пол, – Ник кивнул на свободный пятачок в центре комнаты. – Сейчас подушки притащу.

Он вытер руки о засаленную тряпку и вышел. Вскоре послышался плеск воды – видимо, решил-таки, что тряпки для личной гигиены недостаточно. Через пять минут Ник, таща подмышками маленькие квадратные подушки, вернулся.

Он на ходу пытался сдуть со лба выбившуюся из хвоста прядь, но та прилипла к мокрому лицу – умыться-то умылся, а вот вытереться забыл – и никак не хотела убираться.

Ник бросил подушки и с облегчением провел пятерней по лицу, затем, словно гребнем, по голове. Сдернул стягивающую волосы резинку.

Лис зачарованно наблюдала, как густые пушистые пряди ложатся на плечи. Ей так хотелось прикоснуться, погладить, пропустить сквозь пальцы. Вместо этого, кивком указав на его волосы, она спросила:

– Не мешаются?

– Привык, – Ник уже заново собирал хвост. – Не люблю стрижки. Да мне и не идут.

Девушка скосила глаза, пытаясь увидеть свою челку. Взгляд поймал только легкий золотистый ореол над носом.

– Не представляю, как это – длинные волосы, – вздохнула она.

– Начни отращивать и узнаешь, – улыбнулся парень.

– Да ну, – Лисенок мотнула головой. – У меня на голове три волосины, с длинными я буду похожа на мумию. А так хоть какой-то объем.

Теперь Ник смеялся. В его зеленых глазах плясали искры.

– Кто тебе сказал про три волосины? Нормальные у тебя волосы, даже лучше среднестатистических. И цвет красивый.

– Да ну тебя, – смутилась девушка.

– Мне предложили сделать собственную выставку, – без перехода озвучил он новость, ради которой подругу и вызвал.

– Ух ты! Вот это здорово! Когда? – Она во все глаза смотрела на него.

Парень посерьезнел:

– После Нового года, в Центральном доме художника. Предложила хозяйка галереи, в которой продаются мои работы. Сказала, все расходы возьмет на себя.

– И что для этого надо? – спросила Лис.

Ник пожал плечами:

– Картин пятнадцать–двадцать. Ярких, запоминающихся. Первая выставка должна быть ударной, иначе второго шанса может и не представиться.

– Тогда пойдем отбирать? – Устроившаяся было на подушках девушка вскочила на ноги.

Ее друг снова улыбнулся:

– Успеем еще. Ты сначала чаю попей.

В тот день они провозились допоздна. Спорили, обсуждали пока еще туманные перспективы, разгребали завалы из уже написанных холстов.

До дома Лисенка шли пешком, держась за руки, чтобы не поскользнуться. Тем не менее, пару раз упали на горке, ведущей ко входу в сквер. Захлебываясь смехом, цепляясь друг за друга, пытались подняться, но ноги снова и снова разъезжались, и ребята валились на едва припорошенную снегом наледь. Рядом с ними кругами носился Бранд. Лаял, наскакивал на них, считая, что с ним так играют. Ник отпихивал его, а Лис – наоборот хватала, стараясь тоже повалить на землю.

В воздухе мелькали длинные песьи лапы. Снег сыпался за шиворот, ветер трепал волосы и концы шарфа, налетал порывами. Лис утыкалась носом в куртку Ника, голые руки нещадно мерзли.

Дошли до ее дома и минут двадцать еще стояли у подъезда не в силах распрощаться. Снова обсуждали предстоящую выставку.

Когда, наконец, Никита ушел, взяв на поводок не желающего расставаться с Лис пса, девушка зашла в подъезд, добежала до пролета второго этажа и встала у окна – отсюда просматривался весь переулок, в конце которого еще маячил удаляющийся силуэт парня с собакой. Пес то и дело оглядывался, упирался, и Нику приходилось тащить его силой.