богоподобное превосходство преобразует отношение индивида к своему окружению, делает его

воинствующим и как в борьбе человек стремится приблизиться к цели путем прямой агрессии или по

направляющей линии

* “Борьба за существование”, “борьба всех против всех” и т. д. являются лишь иными перспективами того же самого

отношения.

– 20 –

предосторожности. Если проследить за ходом развития этой агрессии до раннего детства, то, как

правило, можно обнаружить фундаментальный факт, служащий ее причиной: в течение всего периода

развития ребенку присуще чувство неполноценности по отношению к родителям, братьям и сестрам и

окружающим. Из-за незрелости органов, неуверенности и несамостоятельности, в силу потребности

опираться на более сильного и болезненно переживаемого подчиненного положения среди других у

ребенка развивается чувство ущербности, которое проявляется во всех сферах его жизнедеятельности.

Чувство неполноценности вызывает у него постоянную тревогу, жажду деятельности, поиск новых

ролей, желание сравнивать свои силы с силами других, предусмотрительность, физическую и психическую подготовку. От чувства неполноценности зависит вся познавательная способность ребенка.

Таким образом, будущее становится для ребенка краем, который должен принести ему компенсацию.

Состояние борьбы также отражается на чувстве неполноценности ребенка, и компенсацией для него

является только то, что надолго упраздняет его нынешнее жалкое положение и возвышает над всеми

остальными. Таким образом, у ребенка возникают целевая установка и фиктивная цель превосходства, где его нищета превращается в богатство, подчинение — в господство, страдание — в радость и

удовольствие, незнание — во всезнание, а неумение — в мастерство. Эта цель устанавливается тем

выше и удерживается тем принципиальнее, чем сильнее и длительнее ребенок испытывает неуверенность в себе и чем больше он страдает от физической или умеренной умственной слабости, чем сильнее

он ощущает, что его оттесняют на задний план.

Тот, кто захочет раскрыть эту цель, должен понаблюдать за ребенком во время игры, за его

занятиями в свободное время или фантазиями о выборе будущей профессии. Постоянные изменения в

этих устремлениях — это лишь видимость, в каждой новой цели он предвосхищает свой триумф.

Необходимо указать еще на один вариант такого построения планов, часто обнаруживающийся у менее

агрессивных детей (у девочек и особенно у тех, кто часто болеет): они научаются использовать свою

– 21 –

слабость и тем самым заставляют других подчиняться себе. Такие дети и в дальнейшем будут постоянно

пытаться это делать, пока их жизненный план и жизненная ложь не будут полностью раскрыты.

Внимательному наблюдателю открывается особый аспект: характер этой компенсаторной

динамики выдает неполноценность половой роли и стремление к сверхмужским целям. В нашей

культуре, ориентированной на мужчину, от девочки, равно как и от мальчика, требуются совершенно

особые усилия и уловки. Среди них, бесспорно, много полезных. Сохранить их, но при этом раскрыть и

обезвредить бесчисленные руководящие линии, ошибочные и приводящие к болезни, является нашей

сегодняшней задачей, выходящей далеко за рамки врачебного искусства, от которого наша

общественная жизнь и система воспитания могут ожидать ценнейших ростков. Ведь целью этого

жизненного воззрения является усиление чувства реальности, ответственность и замена скрытой

враждебности взаимной доброжелательностью, чего можно добиться, лишь сознательно развивая

чувство общности и сознательно разрушая стремление к власти.

Мастерское изображение властолюбивых фантазий ребенка можно найти в романе Достоевского

“Подросток”. У одного моего пациента они проявлялись особенно ярко. В его мыслях и сновидениях

всегда повторялось желание: пусть другие умрут, чтобы у него самого был простор для жизни, пусть

другим будет плохо, чтобы он получил лучшие возможности. Такая манера поведения напоминает

безрассудность и бесчувственность многих людей, объясняющих все свои беды тем, что слишком много

людей живет на свете. Подобные побуждения сделали более приемлемой идею о мировой войне.

Уверенность в таких фикциях заимствуется из других сфер, в данном случае из основополагающих

фактов капиталистического производства, при котором действительно чем хуже одному, тем лучше

другому. “Я хочу стать могильщиком, — сказал мне один четырехлетний мальчик,— я хочу быть тем, кто закапывает других”.

– 22 –

ПСИХИЧЕСКИЙ ГЕРМАФРОДИТИЗМ

И МУЖСКОЙ ПРОТЕСТ —

ЦЕНТРАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА НЕРВНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ*

Когда в учении о нервных заболеваниях утвердилась единая точка зрения о том, что нервные

нарушения вызываются душевными переживаниями и должны лечиться путем воздействия на психику, это стало большим шагом вперед. Решающим оказалось вмешательство таких авторитетных

исследователей, как Шарко, Жане, Дюбуа, Дежерин, Брейер, Фрейд и др. Дополнительным аргументом

стали результаты проведенных во Франции гипнотических экспериментов и гипнотического лечения, которые указали на изменчивость нервных симптомов и их подверженность влиянию со стороны

психики. Несмотря на эти достижения, по-прежнему не было гарантии успешного лечения, так что даже

именитые авторы, независимо от своих теоретических соображений, пытались лечить неврастению, истерию, неврозы навязчивых состояний и неврозы страха с помощью традиционных медикаментозных

средств, электричества и гидротерапии. Весь итог расширенных знаний долгие годы представлял собой

нагромождение модных слов, которые должны были исчерпывающе раскрыть смысл и сущность

сложных невротических механизмов. Для одного ключ к пониманию лежал в “раздражимой слабости”,

“падающем напряжении”, для другого — в “суггестивности”, “подверженности потрясениям”,

“наследственной отягощенности”. “Дегенерация”, “болезненная реакция”, “лабильность психического

равновесия” и другие подобные понятия должны были раскрыть тайну нервных заболеваний. Для

самого же пациента из всего этого получалось, в сущности, лишь нечто

* Впервые опубликовано в 1912 г.

– 23 –

вроде обыкновенной суггестивной терапии, а чаще всего — бесплодные попытки “выговорить” болезнь,

“отреагировать защемленные аффекты” и не менее бесплодная попытка оберегать его от психических

повреждений. Тем не менее, если пациент находился под руководством опытных врачей, обладающих

интуицией, этот терапевтический метод нередко превращался в эффективный “способ лечения”. Однако

среди неспециалистов появился предрассудок, обусловленный поспешными выводами из наблюдения

за быстро увеличивающимся числом неврозов. Он сводился к тому, что невротик якобы страдает от

“воображений” и повинен в произвольных преувеличениях; предполагалось, что он якобы может

преодолеть болезненные явления, укрепив свою энергию.

Йозеф Брейер пришел к мысли выведать у самого пациента смысл и развитие симптомов его

болезни, например, истерического паралича. Поначалу они делали это совместно с 3. Фрейдом без

какого-либо предубеждения и при этом констатировали обращающий на себя внимание факт пробелов в

памяти, препятствовавших пациенту, а также врачу понять причину и течение заболевания. Попытка из

знания психики, болезненных черт характера, фантазий и грез пациентов сделать вывод о забытом