– 100 –

жирует предупредительные щиты зачастую в удаленных сферах, в результате чего кажется, что смысл и

взаимосвязь явлений отсутствуют. Однако невротик ведет себя последовательно. Он начинает избегать

общество, создает для себя всяческие преграды, благодаря возникающему напряжению (например, с

помощью головной боли) чинит себе препятствия в учебе и работе, рисует свое будущее в самых

мрачных красках, поэтому становится бережливым, а нашептывающий ему тайный голос предостерегает: как может такой человек, как ты, с такими пороками и недостатками, с такими мрачными

перспективами, решиться на такое чреватое последствиями дело?

Таким образом, невротик обнаруживает огромное множество связанных друг с другом черт

характера, которые сообразно с жизненным планом либо развиваются, либо тормозятся. Они

позволяют судить о его ненормальной установке и в итоге сводятся к утрированию и искаженным

оценкам мужских и женских черт. Если мы и можем предъявить претензии к представленному выше

перечню черт характера, то лишь в том, что он является чересчур схематичным, далеко не исчерпывает

многочисленные взаимосвязи отдельных черт характера и показывает лишь одну сторону, хотя и

существенную, из характерологии невротика. Тем не менее я убедился, что такой подход к

психогенному заболеванию является и целесообразным, и возможным.

И теперь, когда я вновь обращаюсь к поднятой проблеме и опять задаю вопрос, является ли

невралгия тройничного нерва психогенным заболеванием, я могу ответить на него утвердительно, основываясь на однозначных результатах своих исследований. Психическое построение и психическая

динамика невралгии тройничного нерва в тщательно изученных мною случаях являются настолько

цельными и настолько отчетливо выявляют изображенные выше черты характера, что ссылка на

незначительную казуистику отметается сама собой. Столь же большое значение в нашем вопросе имеет

следующий факт: не только само заболевание невралгией тройничного нерва придерживается

описанных выше основных линий невроза, но и каждый отдельный приступ возникает в ответ на

психическое переживание. Попытаюсь разъяснить на примере эти отношения не-

– 101 –

вротической психики и невротического характера с заболеванием и приступом.

Пациент О. Ст., двадцатишестилетний государственный служащий, сообщил, что в связи с

невралгией тройничного нерва ему предложили произвести резекцию. Заболевание длилось уже

полтора года, возникло однажды ночью на правой стороне и с тех пор проявлялось в ежедневных

многочисленных приступах. Через год он был вынужден примерно каждый третий-четвертый день, при

особенно сильных болях, впрыскивать себе морфий. При этом каждый раз наступало облегчение. Он

испытал разные способы лечения: медикаментозное с применением акотинина, тепловые и

электропроцедуры — и все без успеха. Ему сделали также две спиртовые инъекции, значительно

усилившие боль. Длительное пребывание на юге принесло ему некоторое облегчение, но и там у него

повторялись ежедневные приступы. За это время из-за непрекращающихся приступов он полностью

лишился присутствия духа и, чтобы не пришлось пожертвовать своей карьерой, решился на операцию.

Только из-за того, что добросовестный хирург не мог обещать ему стопроцентного излечения, он решил

спросить также и моего совета.

К тому времени мною уже был накоплен богатый опыт психогенного генеза невралгических

приступов и невралгии тройничного нерва, кроме того, я мог также привлечь данные из предыдущих

наблюдений. Единая формула, к которой я пришел на основании анализа и сравнения отдельных

приступов, выглядела следующим образом: невралгия тройничного нерва, равно как и отдельные

приступы, регулярно возникают в том случае, если аффект бессильной ярости соединяется в

бессознательном с чувством ущемленности*. Благодаря констатации этого факта мне удалось понять

ненормальную психическую установку пациента, страдающего невралгией тройничного нерва, и

выявить, что связанные с нею болезненные явления представляют собой эквиваленты аффективных

процессов**. Из полученных фактов напрашивается чрезвычайно важный вывод: пациент опасается

оказаться униженным и ожидает этого, понятие

* См. формулировку в “Агрессивном влечении”. Можно сформулировать и так: в ситуациях, когда более

мужественные люди испытывали бы аффект ярости.

** Пожалуй, нет смысла говорить о поверхностности иных критиков, считающих мои воззрения

“интеллектуалистическими”.

– 102 –

унижения у него непомерно расширено, и он — при иных неврозах больше, при иных меньше — порой

стремится к унижению и аранжирует его, чтобы вывести из этого убеждение, что он обязан

защищаться, поскольку его не ценят, он неудачник и т. д. Эта установка является общей для всех

невротиков и отнюдь не характерна только для невралгии тройничного нерва. Если ее редуцировать и

свести к детской патогенной ситуации, то становится очевидным психический хабитус нервно

предрасположенного ребенка: чувство неполноценности, компенсированное мужским протестом, чересчур обремененным честолюбием и жаждой власти. Анализ вскрывает следующие элементы этой

ситуации:

1. Крипторхизм — чувство неполноценности и сомнения в том, сможет ли он с таким дефектом

стать настоящим мужчиной. Об этом свидетельствуют воспоминания 6—8-летнего возраста о

сексуальных атаках девочек с намерением получить разъяснения о половых различиях. Аффективное

воспоминание о детских играх, в которых пациент был героем, или по меньшей мере генералом

или отцом семейства, что в данном случае одно и то же.

2. Мнимое или действительное предпочтение младшего брата (разница в возрасте между ними 5

лет), которому позволялось ночевать в родительской спальне. В этой связи пациент вспомнил о своих

попытках тоже попасть в спальню родителей. Чтобы этого добиться, в детском возрасте он

использовал многочисленные средства. Во-первых, страх одиночества, который ему иногда удавалось

проявлять настолько явно (pavor nocturnus), что мать брала его к себе. Во-вторых, слуховые

галлюцинации, которые тоже могли вызывать страх (страх как защита), шорохи, всегда доносившиеся из

спальни, которые он приписывал взломщику и шел проверять. Сюда хорошо вписывается игра в

генерала и в отца семейства как мужской протест в ответ на свои сомнения в собственной половой роли.

(На фотографии, где пациент запечатлен в пятилетнем возрасте, он одет в девичью одежду, на его руке

браслет и коралловое украшение вокруг шеи.) Смысл детского поведения и чаще всего встречающийся

выход из патогенной детской ситуации проявляется здесь весьма отчетливо: “Я чувствую себя

неуверенным, я не на вершине, меня не достаточно признают (предпочитают брата), мне нужно

помогать, я

– 103 –

хочу стать таким, как отец, я хочу быть мужчиной”. В противоположность, надо полагать, ложной

оценке: “Я не хочу быть бабой!” Довлеющая мысль ребенка: “Я хочу быть мужчиной”, поддерживается

противоположной мыслью: “Я бы не мог быть женщиной” или “Я не хочу быть женщиной”*. Третье

средство проявилось в недуге, в частности, в болях, для того чтобы возместить предпочтение брата, имитировать отца, достичь равноправия и суметь исполнить свою половую роль и быть уверенным в